Королева мертвых

– Заткнись, лады? – добавил Ульрих.

Для Парука размытое пятно, наконец, превратилось во всадника на лошади.

До столицы нежити оставался еще день пути. Братья считали, что у них еще есть время подготовиться к переговорам. Но, как оказалось, нет.

Парук вел лошадь позади братьев и их плечи и головы мешали ему разглядеть, как следует человека на дороге.

Ведь он мог считать его человеком, не так ли?

Несмотря на то, что он был… ну, вернее не был. Не был живым.

На своем пути они встретили лишь один городок нежити. Вот тот полностью соответствовал представлениям Парука о том, в каких условиях должны существовать восставшие из могил трупы. Да и проезжали они мимо этого города-призрака в сумерках.

А сейчас светило солнце. Зеленые луга, которые и не снились горным пастухам, простирались по обе стороны от ровной, как стрела, дороги. Колеи на ней не было, да и откуда ей взяться на этом тракте, ведь они были первыми за долгий срок всадниками, которые спустились с гор на земли королевы мертвых.

Не скрипели на ветру ставни с дырами-прорехами, не выл в заброшенных домах ветер. Ничего этого не было.

Только труп мужчины на мертвом коне посреди дороги.

И он улыбался им. Мужчина. Не конь, конечно.

Парук хотел бы опустить глаза и не пялиться на нежить вот так, как это делал он и, наверняка, не делали его братья, но лицо мертвого мужчины просто таки приковало его внимание.

Например, у него не было носа.

На глаза падала тень от низко надвинутой широкополой шляпы. Парук различал только рубиновый отблеск круглых глаз, которые вращались в лишенных век глазницах. Сквозь дыру на щеке виднелись темные желтые зубы. Кожа на скулах облезала и, как кора платана, свисала серыми лохмотьями.

При взгляде на черный камзол мужчины Парук не мог отделаться от мысли, что так его когда-то и похоронили. А потом он отряхнул земляную пыль с рукавов и вернулся к жизни, как ни в чем не бывало.

Мужчина восседал на мертвом животном.

Лошадь это была или конь теперь уж не узнаешь. Ясно было только то, что животное умерло, а вернулось обратно в стойла только после того, как хорошенько разложилось. Плоти на костях не было. Глаза были круглыми, красными, как два уголька, тлеющих в глазных проемах желтого черепа.

Интересно, нужны им подковы?

Живым лошадям докучали мухи и слепни. Они переступали с ноги на ногу и чуть что тянулись в траве. Мертвая лошадь стояла без движения, будто высеченная из мрамора безумным скульптуром.

Встреча лицом лицу со смертью была настолько неправдоподобной, что Парук даже не испытывал страха. Только безграничное любопытство и неестественное желание пошутить и лучше бы раньше, чем это сделает хотя бы один из его братьев.

А они обязательно пошутят об этом. Совсем не сложно догадаться, о чем его недалекие братцы станут шутить после встречи с ожившим скелетом мужчины. Их юмор не отличался тонкостью. Эта встреча давала такой простор для измывательств над щепетильной стороной жизни мертвых мужчин, что Парук был уверен – шутить будут до зимы и даже больше.

Однако Ульрих и Клейон словно языки проглотили. Такого за ними раньше не водилось.

Им следовало давно поприветствовать всадника, от которого они остановились чуть дальше, чем остановились бы от живого. Но оба брата молчали.

Ну и где ваше хваленое красноречие? Ему братья говорить запретили. Он не забыл этого. И если он нарушит наказ, то братья живо припомнят ему об этом после, когда повернут обратно. Обязательно припомнят. И не раз.

Полы черного плаща всадника трепал ветер. Ульрих закашлялся, и кашель этот был чересчур долгим.

А потом ветер переменился, и Парук понял, почему. Он и сам едва удержался в седле. От приторно-сладкой вони гниения, которое распространял человек и его бесполое животное, хотелось перегнуться через холку лошади и распрощаться со съеденным всухомятку завтраком. И ужином. И вообще больше никогда не есть.

– Приветствуем тебя, путник, – наконец, выдавил из себя Клейон.

Ульрих только шумно сглотнул.

Представитель королевы слегка склонил голову в знак приветствия. Парука передернуло от скрежета шейных позвонков. Он воздал хвалу предкам, что стоит позади братьев и может кривиться почти безнаказанно. А вот им приходилось, как говаривал отец, «держать лицо».

Интересно, а как мертвец будет говорить, если ни хрящей, ни кожи, на нижней челюсти почти не осталось?

Ульрих выпалил скороговоркой:

– Мы – три сына Вождя Троллхейма, и Вождь отправил нас в знак уважения к королеве Даерона.

Клейон добавил на одном дыхании:

– Дозволено ли нам увидеться с королевой?

Вопрос задан. От ответа не уйти.

Парук затаил дыхание.

– Вряд ли, – проскрипел мужчина.

Самый, самый отвратительный голос, какой ему доводилось слышать – царапанье, хрип, скрежет, и это все одновременно. Невероятно!

– Королева жива? Я имею в виду… – Ульрих замялся.

Треск костей выдал слабую улыбку всадника. В дыре на щеке мелькнули зубы.

Ульрих спешно продолжил:

– О королеве давно не было слышно. Вождь велел нам увидеться с ней лично. У нас важные сведения.

Узнав о предстоящем путешествии, Парук часто представлял арочные своды дворца с разбитыми витражами, где во власти мрака и сквозняков восседает на троне королева мертвых, а три живых мужчины с горных пиков уверяют ее, что без них ей не справится. Не выжить, сказал их отец, по правде. Но после запретил им касаться темы жизни и смерти. Вот только Ульрих уже нарушил наказ отца.

– Говорите, – проскрежетал мужчина. – А я ей передам.

Ворот его камзола чуть сдвинулся, и Парук различил алую ленту. На фоне черной ткани она особенно выделялась.

Может быть, знак власти? Хотя откуда им знать, что его послала сама королева, не желая знаться с горными посланниками, чьей бы крови они не были?

– Как вас зовут? – неожиданно для самого себя спросил Парук.

Сверкнули рубиновые глаза. Братья обернулись на звук его голоса, словно забыли, что он рядом.

Мертвый всадник натянул поводья.

Раздался перестук реберных костей, заскрипели кости и всадника, и животного.