Дорожное

С момента моего второго водворения на вокзал прошло двадцать минут, а я все еще кружу по залу в поисках лестницы, как ошалелый шмель, отметая попутно предложения о покупке вялых хот-догов и замечательных спортивных костюмов производства Знаменской текстильной мануфактуры.

Наконец, уже начиная впадать в отчаяние, нашла тот самый «портал в девяностые», где по-прежнему метались в пространстве чемоданы, панамки и вопросы вникуда, а еще через некоторое время, поблуждав по путям и платформам, оказалась в нужной мне электричке.

Как я уже говорила, ровно с этого самого дня я перестала считать себя сообразительным человеком. Мне элементарно повезло. Я методично инспектировала самые укромные уголки этого безобразия и нашла заспанного дежурного, только что выплывшего из своих уютных снов о родной Средней Азии. С помощью запутанной схемы веток и «такой-то» матери покинула эту машину времени.

Дома.

По одному из телеканалов идет сериал «Моя вторая мама», который лился с экранов телевизоров «Рубин-260» в мои школьные годы. Мои соотечественники – они такие, умудряются ностальгировать даже по самым тяжелым и страшным временам…

МАДОННА (Вдохновение)

Стояла ранняя весна. В пасмурное рабочее утро в пригородной электричке неожиданно на моих глазах случилось настоящее чудо. Вагон был полон заспанными людьми: кто-то смотрел в окно, кто-то читал книгу, кто-то вяло копался в телефоне. Слушали музыку, дремали, клевали носом в пустые бумажные стаканчики из-под капучино и латте. Никому ни до кого не было дела, впрочем, сейчас так везде. За окном проплывали самые банальные пейзажи: здания бывших складов, маленьких заводов, пустыри и гаражи, автострады, дома, дома, дома… Безликое многоквартирное братство.

Что еще остается делать в утренней электричке, если телефон в спешке забыт дома, книги интересной не попадалось вот уже второй месяц, а кофе не любишь? Подумать о сценарии – он не продвинулся с синопсиса ни на строчку. Нет вдохновения. Нет даже легкого ветерка того волшебного потока, из которого спускаются самые красивые рифмы, самые замысловатые сюжеты. Они просто появляются в голове – успевай записывай. Остается только рассматривать пассажиров…

Вагон полон, и только два человека совсем ничем не были заняты – я да средних лет женщина на соседней скамейке. Ее взгляд не выражал ничего, он был направлен куда-то вглубь себя, и оттого казалось, что она прикрылась невидимой завесой. Женщина просто, даже бедно одета: синяя мешковатая куртка, длинная шерстяная юбка в мелкую клетку, старые сапожки. А вот лицо её очень красиво классической не агрессивной красотой, мягкостью линий. Ни грамма косметики, ни унции самомнения. Вдруг она подумала о чем-то приятном и улыбнулась всем лицом – четко очерченными губами, серыми глазами, округлыми щеками с легким румянцем…

Я внутренне подобралась, понимая, что сейчас должно что-то произойти, по законам, так сказать, драматургии.

Женщина открыла большую сумку, лежавшую на коленях, и я обратила внимание на ее руки – белые, изящные, с тонкими пальцами. Ими она достала резную шкатулку. Скорее всего, на ее крышке зеркало – попутчица разглядывала в нем свое лицо. Достала серёжку с жемчугом, вдела в ушко, потом вторую. Полюбовалась собой и улыбнулась еще шире.

Выглянуло солнце, его лучи проникли сквозь мутное окно и упали на украшения. Мне показалось, или они очень дорогие, искусно выполненные, достойные выставки? Женщина достала следующий предмет – перстень, надела на безымянный палец, поймала гранью прекраснейшего алмаза луч и поиграла им. Весь вагон – потолок, багажные полки, лица людей напротив – залил фонтан сверкающих бликов. Никто даже бровью не повел, ничего не заметил. Шкатулка отправилась обратно в сумку. Женщина распустила гладкие русые волосы, до этого собранные в низкий пучок, провела по ним рукой, на ощупь сделала прямой пробор. Расстегнула свою простую куртку, словно выбралась из чужой кожи. Под курткой оказалась лёгкая белая блуза с высоким кружевным воротничком и небольшой элегантной брошью. За окном яркий солнечный свет, незнакомка улыбалась ему. Я будто слышала, как её душа поёт. Не веря своим глазам, судорожно пыталась подобрать обращение к ней: сударыня, госпожа? Нет, все не то! Минуты абсолютной, священной для художника тишины в голове и… Откуда-то сверху, прямо из пространства, щедрого на прекрасные стихи и лихие сюжеты, приходит ответ – «Мадонна»…

ЧУДЬ

Оксана сидела в привокзальном буфете вот уже полтора часа, смотрела в окно, по которому стекали ровные струйки холодного сентябрьского дождя, и задумчиво вертела в руках опустевшую чайную чашку. Несмотря на раннее утро, посетителей в зале было много, и все они едва ли напоминали пассажиров, сошедших с поезда или спешащих в дальний путь. Одни просто грелись, другие заходили, стремительно опрокидывали в себя водку из маленьких пластиковых стаканчиков и, наспех закусив вареным яйцом или пирожком, выходили навстречу свинцовому северному небу. После Москвы с ее суетой, нарядными людьми и пестрым теплым бабьим летом Череповец казался другой планетой.

Она взглянула на часы – такси ждать осталось совсем недолго, всего минут пятнадцать, и она наконец-то окажется в месте, куда так рвалась все последние годы. В загадочную и далекую Янголохту.

Вышло так, что родовое древо по отцовской линии было настолько окутано туманом, что проследить четкие связи оказалось затруднительно. Бабушка Александра была человеком крайне сдержанным и ограничивалась всегда очень скупым рассказом о месте, где родилась и кто ее родители. А может быть, пока она была жива, Оксану просто не интересовало это, а сейчас, наконец, пришло острое желание прикоснуться к истории своих предков. Кто они? Как жили?

Отправляясь на Русский Север, на Вологодчину, она знала очень немного – название деревни, откуда Александра Петровна родом и фамилию прабабки. Да имела фотокарточку, с которой старая сухая женщина смотрела на нее строгими, очень светлыми глазами. Оксана достала снимок из кармана рюкзака и украдкой приложила к губам: «Даже если я не найду ни дома, ни могилки, не встречу никого, кто бы знал родных, я все равно хотя бы похожу по той земле, где они когда-то жили», – пообещала себе. Взяла в руки небольшую карту и пробежалась взглядом по предстоящему пути – всего около трехсот километров.

Неожиданно ее внимание привлек шум у стойки. Небольшого роста вертлявый мужичок, отчаянно жестикулируя, расспрашивал о чем-то сонную буфетчицу. Был он рыж, лохмат, донельзя худ и сильно напоминал лешего или еще какого-то фольклорного персонажа. Он по совиному крутил головой в разные стороны, пока не впился колючим взглядом в Оксану. Улыбнулся широко и засеменил к ее столику.

– Ксана Михална? – поинтересовался «леший», выделяя и певуче растягивая гласные.

– Оксана. А вы, видимо, мой водитель? – она улыбнулась в ответ.

– Петр Степаныч, можно и запросто – Степаныч. До Янголохты путь близкий, да дороги такие, что придется на козле вас везти – размыло. Дождь да дождь, сами видите!

– Ну что ж, тогда идем, – Оксана подхватила небольшой рюкзак.

Буфетчица фыркнула, покачала неодобрительно головой и протянула еле слышно: «Вот ведь пень трухлявый, чудь окаянная».

Видавший виды «Уазик» стоял прямо возле вокзальных дверей. Дождь начинался уже нешуточный, деревья шатало из стороны в сторону, а на небо надвигались плотные чернильные тучи.

– Так, Ксана… – крякнул недовольно, заводя двигатель, – Михална. Уж не знаю, что там за дела у тебя в Янголохте, а только стоять там и ждать не буду, не гневайся, оставлю часа на три, потом вернусь. И смотри, не опаздывай. Вот только денежки с тебя вперед!

Оксана пожала плечами и достала несколько купюр. Водитель тут же подобрел и благодушно пустился в пояснения, мол, надобно к свойнику в Тимошино, рыбешку сухую забрать, продукты кое-какие закинуть…

Так за неспешной беседой добрались до деревни. Здесь, видно, дождь прошел недавно – дорога представляла собой удручающее зрелище: проехать нельзя, и пройти с трудом. Помахав Оксане на прощание из окна, Леший знаками показал, что будет ждать ее здесь, и рванул прочь. Она достала из рюкзака резиновые сапоги и переобулась, похвалив себя за дальновидность.

Ровно через три часа, расстроенная и уставшая, она стояла на обочине дороги и была близка к отчаянью. Не удалось найти ни дома с фотографии, на которой ее прабабушка серьезно смотрела в объектив, ни могилки. Да что там говорить, даже кладбища не смогла отыскать. Все дома в деревне выглядели пустыми, хотя некоторые из них и были вполне ухоженными.

Она нервно поправляла то и дело выбивавшиеся из-под косынки пряди и сосредоточенно смотрела на шоссе, в ту сторону, куда лихо умчал Леший.

Время шло. Мобильный уже полчаса как предательски хныкал разряжавшейся батареей. На смену досаде пришло беспокойство – где носит этого Степаныча? Говорил, что недолго, и пропал, словно сквозь землю провалился.

Поднимался ветер, и вместе с осенними сумерками подкрадывались тучи. Телефон отчаянно запиликал в последний раз и отключился. Оксана в ужасе подумала о том, что ее водитель застрял где-то в этой непролазной грязи и в ближайшее время за ней не приедет. Остается только одно – ждать попуток, которых, к слову сказать, не было ни одной за то время, что она торчала под указателем «Янголохта».

Вот так Янголохта…

И в этот миг, словно в ответ, хлынул дождь – энергичный, с крупными каплями. Вмиг стемнело, нахмурилось. Оксана бросилась к деревне, вспомнив, что видела где-то покосившуюся беседку, стоявшую не во дворе за забором и засовами, а под старой яблоней. С огромным трудом добралась до нее, по дороге падая и теряя сапожки…

Оказавшись под крышей, села на корточки, пытаясь спрятаться от ветра и потоков воды, и, наконец, дала волю рыданиям. Ей казалось, что она совершенно одна в этом холодном, неприветливом крае. Сняв с себя косынку, Оксана вытирала лицо, с которого стекали реки туши и слез, и вдруг на фоне темных силуэтов домов и сараев увидела окошко с мягким желтым светом. Одно во всей деревне! Собрав все оставшиеся силы, Оксана поспешила туда.

***

– Кто здесь есть, помогите! – кричала, барабаня кулаками в дверь. Ни калитки, ни забора, ни собаки на счастье не оказалось. – Хозяева, откройте!

Дверь отворилась, и на пороге возникла древняя старушка.

– Ишь ты! – промолвила селянка, пропуская нежданную гостью. Оксана привалилась к дверному косяку и сползла на пол абсолютно без сил. – Печку стоплю, эк тебя разбирает.

– Спасибо, думала, конец мне… Как зовут вас?

– Баба Люба. Да ты сапоги-то сыми, и портки свои тоже, промокла же до нитки…

Вскоре Оксана пришла в себя, переоделась в выданную бабой Любой длинную ночную рубашку в цветочек, высокие, почти до колен, шерстяные носки и толстенную теплую шаль. Они принесли с терраски стол с лавкой и уселись к печке греть спины. Хозяйка с удовольствием отхлебывала чай, пыхтела и подвигала к Оксане то одно варенье, то другое, пока она рассказывала, что делает в Янголохте и откуда взялась.

– …Водитель мой из местных, не забрал меня как договаривались. Петр Степанович, вылитый леший. Ух, правильно его на вокзале пнем назвали…

– А ты, милая, деньги-то давала ему?

– Просил заранее… Дала, – призналась Оксана хмуро. – Неужели мог вот так бросить здесь?

– Так знамо дело – к родственничку понесся, квасят там. Назавтра жди, – заверила та и, подперев седую голову маленьким кулачком, пустилась в размышления. – Сама я тут недавно, перебралась из-за Кьямы прошлым годом. Кьяма – река такая тут. Но тоже, считай, местная, белозёрская. Края здесь глухие всегда были. Маленькой была, помню, иной раз и медведь заходил по морошку. Волков тоже видали… А ты, значит, приехала корни свои искать? Только вряд ли я тебе помогу чем, никого я из старой Янголохты не знаю.

И она, прищурившись, принялась внимательно разглядывать Оксану. Ласково взяла ее за подбородок, покрутила туда-сюда и, словно разглядев что-то тайное, известное только ей, воскликнула: «Вепса! Ай да кайванка! Вепса!»

– То есть я, по-вашему, вепса? – Оксана непонимающе улыбалась. Она уже успокоилась, согрелась и теперь происходящее ее порядком забавляло.

– Самая что ни на есть!

– Кто это, баба Люба?

– У нас в Белозёре испокон веков много племен жило: и вепсы, и любь, и ямь, и меря, и летьгола, и угры…