Зачарованная кровь

Зачарованная кровь
Катерина Траум

Кронпринцесса Виола давно утратила надежду на личное счастье: врождённый недуг не позволяет ей сполна ощущать жизнь. В королевстве одиночества и льда она дышит лишь своим предназначением и готова на всё ради мира в Афлене. Даже если намечающуюся гражданскую войну может остановить её брак с таинственным графом Эгертоном.

О нём известно слишком мало, чтобы ему доверять. А когда его глаза загораются на словах о запрещённой законом магии, становится ясно одно: спасать придётся не только Афлен, но и себя саму.

Катерина Траум

Зачарованная кровь

Пролог

Трепещущий огонёк едва освещал избушку без окон. Потрескивала и коптила свеча на тумбе, добавляя нотку воска к удушливому запаху крови и сладковатому бреду, в котором пребывал мужчина на постели уже третью ночь.

Сдавленный стон и неприятный булькающий хрип – уже привычные звуки для Эббет. Вздохнув, она поменяла примочки на ранах, а затем вытерла испарину со лба своего подопечного. Он вдруг приподнял дрожащие веки, на краткий миг вызвав в сидящей у кривого дощатого изголовья незнакомке прилив сомнений и стыда. Кронпринц с трудом сфокусировал на ней взгляд болезненно горящих в полумраке ярких зелёных глаз.

– Спаси…бо, – сипло прошептал он, безуспешно пытаясь приподняться.

– Тише. Не трать силы. – Сглотнув, Эббет выдавила улыбку и нежно провела кончиками пальцев по его взмокшему виску. Из самих стен послышался голос – будто бы принадлежащий ей, но она не размыкала губ для слов: – Спи…

Кронпринц тут же снова провалился в забытье, откинувшись на жёсткой соломенной подушке. Не тратя драгоценного времени, Эббет достала из-за пояса крохотный пузырёк, капнула на ладонь масло и растёрла его. В воздухе встал насыщенный аромат хвои и первоцвета. Смазанные снадобьем ладони легли поверх слабеющего, бьющегося в лихорадке тела, завёрнутого в уже успевшие пропитаться яркой голубой кровью куски ткани.

– Ты совершаешь ошибку, – глухо произнёс старик за её спиной, сбивая с нужного настроя.

– Нет, отец. Я изменю этот мир.

– И погибнешь под его обломками. Оно того не стоит, я не для того так долго скрывал тебя и твои силы, чтобы…

Дёрнувшись, Эббет резко поднялась со стула и обернулась. Она и сама всё знала без напоминаний: что начала эту игру не ради себя, и что цена будет непомерно высока. Что прямо сейчас взять нож и перерезать горло единственному наследнику трона будет тем ещё наслаждением. Справедливой местью за весь магический род. А вместо этого она три дня выхаживала принца и вливала все силы в то, чтобы вернуть ему ускользающую жизнь. И чтобы привязать его к себе безвозвратно: стать центром мира, смыслом вдохов. Порой настоящие чувства могут то, что неподвластно никакому колдовству.

– Когда я закончу, тебе больше не нужно будет меня скрывать. Никому не нужно будет прятаться, понимаешь? Больше никаких налётов жрецов, никаких рыдающих матерей и кричащих младенцев, никаких костров. У меня есть шанс сделать нечто важное, и моя судьба по сравнению с судьбами тысяч других просто ничтожна. – В пламени свечи, играющем тенями по бревенчатым плесневелым стенам, её взгляд отливал фанатичным блеском.

Тираду прервал сдавленный кашель с постели, и Эббет вернулась к работе. В каждом жесте читалась бесконечная осторожность и нежность, когда её мозолистые пальцы легли на впалый мужской живот, а затем решительно сжались в кулак – словно она старалась ухватить невидимую ускользающую нить и вытащить наружу паразита чужой боли.

Отец шаркающими шагами поплёлся к криво сколоченной двери избушки, тихо пробормотав напоследок:

– Боюсь, одной лишь твоей жизни не хватит, чтобы изменить мир. Но ты можешь попробовать.

1. Фейнестрель

Холодно. Противный липкий холод, постоянный спутник каждого вдоха, прокатывается по застывшему телу вместе с новым свистящим порывом ветра. Вздрагиваю с закрытыми глазами, но не спешу подниматься с земли, рассеянно поглаживая траву. То, как мелкие соломинки покалывают ладонь, напоминает о важном: болезнь пока не победила, я всё ещё могу что-то чувствовать. Пускай и далеко не всё, чего могла бы пожелать. Даже моим мечтам не суждено сбываться.

– Эй! Тебя уже обыскались! Там приём послов или чёй-то такое, – отдалённым эхом доносится знакомый голос, заставляя распахнуть веки и устремить невидящий взгляд в затянутое пасмурными тучами небо столицы – Велории. Над лугом проносится целая стайка мелких синих птичек: уроки звероведения я успешно прогуливала, так что названия их не помню.

– Иду!

Нехотя махнув тут же повернувшемуся обратно к лошадям Эдселю, глубоко вдыхаю и собираю волю в кулак. Подняться. Заставить кровь снова побежать по венам, через скрип и мурашки. Богиня, как же это трудно! Словно каждая конечность весит как вся белогривая Шитка, мирно пощипывающая траву неподалёку. Ей везёт. Ей не нужно быть для всех нормальной, и даже хуже: идеальной. Безупречной, до каждой пуговки на вельветовом коричневом жилете. Когда единственное, чего по-настоящему хочется – это лечь обратно и больше никогда не заставлять себя шевелиться, думать, анализировать и вновь играть. Каждодневная боль и каждодневный театр… Всего лишь судьба по праву рождения. Та самая, о которой по чистой глупости мечтают тысячи девочек Афлена, самого крупного и процветающего королевства континента.

Быстро попрощавшись с Эдом и наплевав на помятый вид, плетусь через задний двор. От конюшен к замку, вдоль лабиринта пристроек, мимо усыпанных махровыми пурпурными лилиями клумб и кустов бордовых гортензий. Медленно, ведь приходится кивать каждому, кто чинно прогуливается по саду с кружевными зонтиками или дымящимися табаком трубками. Не задумываясь, машинально отвешиваю придворным комплименты и справляюсь о благополучии в большинстве своём безразличных мне людей:

«Доброго дня, Ваша Светлость. Как здоровье миледи?».

«Чудесно выглядите, леди Торнхилл, вам невероятно идут эти серьги».

«Лорд Белларский, рада видеть вас столь цветущим. Похоже, казна пополнилась на круглую сумму после сборов от торговцев Сотселии?».

К тому времени, как добираюсь до дверей приёмного зала, заряд энергии бессмысленно растрачен. Остаётся лишь безразличие и апатия, а за ними скоро придёт раздражение из-за саднящей на лице маски добродушия, и потому спешу разделаться со своей ролью, чтобы можно быстрее вернуться в спальню. Завернуться в мягкую накидку из меха горного барса поверх испачканной травой блузы, чтобы наконец-то согреться. Жаль, что летом носить такое на людях было бы странно. Сминаю перчатки во взмокших, но при этом всегда ледяных ладонях. Успеть привести в порядок растрепавшуюся косу и не пытаюсь – двери передо мной распахиваются, а зычный голос торжественно объявляет:

– Её Высочество принцесса Виола Артонская!

– Кронпринцесса, – шиплю я, откровенно устав поправлять при каждом представлении. А уточнение кардинальное. Сколько бы ещё наследников ни выносила дражайшая мачеха, беременеющая как крольчиха, наследницей трона всё равно останусь я. И слава святой Сантарре, что по закону половая принадлежность отпрысков короля не имеет значения: голубая кровь есть голубая кровь.

Неслышно скользят по мраморным плитам ботфорты, когда я вхожу в приёмный зал, фальшиво улыбаясь. Тихо поскрипывают любимые штаны из телячьей кожи и покачиваются в ушах унаследованные от мамы сапфировые серьги-полумесяцы. Иду нарочито непринуждённо, будто нет ничего особенного в бледной полупрозрачности моей кожи и белых волосах, нет невидимой божественной длани над головой, которая словно ограничивает и без того скромный рост, заставляя на мир смотреть снизу вверх. Отец приподнимается с подушки на троне, раскинув руки:

– Ви, дорогая моя, наконец-то! Ох, негодница, заставила гостей ждать!

В переводе с елейного: «Маленькая дрянь, где тебя носит, имей совесть!». Я пересекаю зал под сопровождение преломленных голубоватыми витражами лучами солнца и блики позолоченных картин древних сражений, выгравированных на стенах. Подхожу к застывшим в прыжке литым барсам у королевского постамента и обнимаю отца за плечи, почти не касаясь. Намеренно не замечаю до официального представления людей из чёрной делегации, стоящих почти в центре зала. Ясно, что это очень неформальный визит, раз считается нужным показать великую «дружность» нашей семьи. Коротко киваю мачехе, которая глядит на зелёные пятна моей блузы с таким видом, будто ей под нос сунули ночной горшок.

– Я была на конной прогулке и не знала, что к нам прибудут гости, отец,– сдержанно улыбнувшись, оборачиваюсь к ожидающему внимания незнакомцу в строгом чёрном сюртуке и вопросительно поднимаю бровь.

– Позвольте представиться, граф Анвар Эгертон к вашим услугам, миледи, – плюнув на все церемонии, с лёгким южным акцентом провозглашает гость сам, вежливо склонив голову. Всего лишь. Будто ему позволено не вставать на колено, всё так же гордо возвышаться посреди зала немалым ростом и сверкать пряжкой на ремне в виде раскрывшей крылья птицы.

– Добро пожаловать… граф, – задумчиво протянув титул учтивости[1 - Личный титул, используемый как способ именования наследников (старших сыновей). Носителем основного титула (в данном случае – герцог) является не любой представитель рода, а только его глава. Поскольку впоследствии титул наследуют его сыновья, они неформально используют титул «младшего» ранга. Иными словами, после смерти отца граф Анвар Эгертон станет герцогом Иглейским.], смотрю на невежу внимательнее, судорожно оценивая, что всё это может значить для меня.

Сложно задержать взгляд на неприметной одежде графа – хищные черты необычно узкого лица притягивают и заставляют видеть только его. Пугающе прозрачные глаза так сильно выделяются на фоне тёмной кожи, что контраст пробирает до мурашек. Нечасто доводится лицезреть столь смуглый оттенок – ни в столице, ни в прилегающих герцогствах не живут мулаты. Ассоциация с дикими кошками пустынь из старых книжек, своевольными и упрямыми… Так, стоп. Нет-нет, только не снова!

Ужасающая догадка стрелой вонзается в затылок. В возмущении открыв пересохший рот, я резко оборачиваюсь к отцу.

– Наследник Манчтурии, старший сын герцога Иглейского, – тот кивает на застывший между нами вопрос и вновь с отдышкой падает на подушки, подтверждая самые страшные мысли. – Бесконечно рады такому визиту, просто бесконечно. Беспорядки в герцогстве не утихают, верно?

– Прилагаем все усилия для восстановления мира, Ваше Величество, но, увы, народ на грани, и без королевского войска отцу их не сдержать. Бунтовщики заставят его подписать акт независимости…

– Пока я жив, этому не бывать! – Отец воинственно стучит пальцами по подлокотнику трона, а затем скрещивает руки на пухлом животе, пригладив пурпурный бархат жилета. – Афлен не расколоть группке каких-то сошедших с ума бедуинов. Власть герцога Иглейского пошатнулась. Ваша семья веками правила этими дикими окраинами, что же пошло не так?

– О, достаточно вспомнить всё неуважение, которое было проявлено к нашим послам во время созыва последнего совета Пятерых, – непозволительно издевательский тон графа с характерным растягиванием «о» разносится по приёмному залу неприятным эхом, но это его не останавливает. Прищурившись, он вздёргивает волевой подбородок и продолжает: – Это не могло тянуться вечно, нельзя вечно считать народ Манчтурии урождёнными рабами и хранителями границ, и при этом не оказывать и сотой доли почестей, положенных наших послам. Именно поэтому трон моего отца дрожит: люди хотят быть равными жителям других четырёх герцогств, хотят видеть и ощущать свои права.

Я нервно сглатываю. Граф не лжёт: для северян чернокожее население южных окраин всегда вроде диких зверят, которых приходится терпеть. Даже я, начинающий дипломат, и то не могу сдержаться, с любопытством разглядывая наследника Манчтурии, его короткую военную стрижку и блеск пуговиц сюртука, отделанного на лацканах искусной вышивкой серебряной нитью и подчёркивающего приталенным покроем ладность фигуры и разворот плеч. Но куда любопытнее тёплый шоколадный тон кожи на покрытых аккуратной щетиной выступающих скулах. Диковинный цвет для наших холодных краёв, пусть вижу такое не впервые. Или это он сам чем-то неуловимо притягивает внимание?

– Какой вздор. Центральная власть уважает всех одинаково, герцог Иглейский всегда почётный гость столицы… Право, мне очень нравится, как ваш отец ведёт дела, а в прошлом году на Дне солнцестояния мы здорово с ним… кхм. – Отец искоса глядит на мачеху и изображает неловкий кашель. – Правильно ли я понимаю, граф Эгертон, что вы здесь с предложением, которое поможет урегулировать конфликт? У моего дорогого друга герцога созрел план?

– Безусловно, Ваше Величество. После заседания совета и долгих размышлений было принято решение, которое отец посчитал единственно верным для всех нас. Вы знаете, что никому не нужна война и раскол Афлена, а моей семье тем более. И народ Манчтурии требует… жест почтения со стороны своего короля. Признания нас равными, введения в государственный аппарат. Ничто так не скрепляет союз и земли, как брак.

Горло сжимается, я резко выдыхаю: теперь граф смотрит прямо на меня, и от проявившегося в прозрачной пустоте хищного чёрного водоворота хочется нырнуть к поясу за ножом. Увы, в приёмном зале запрещено оружие, так что ладонь нелепо шарит по бедру. Ненавистное слово гремит под рёбрами траурным маршем.

– Нет! Ни за что! – кричу я, не сумев остановить нахлынувшую панику.

– Тебя никто не спрашивает, Виола! – шипит мачеха, и отец тут же её поддерживает:

– Ви, детка, тебе стоит выслушать доводы графа внимательно! Поверь, его отец очень умён, и раз он видит выход в брачном союзе, то я целиком с ним согласен! Хм, граф Эгертон, а герцог понимает, что таким образом…