Рядом с алкоголиком. Исповедь жены

Если вам кажется, что кто-то слишком много пьет, вероятнее всего, это действительно так. Если вы нутром чувствуете, что с алкоголем не все в порядке – ваше предчувствие обоснованно. Алкоголь уже вышел из-под контроля. Если вы переживаете и нервничаете, значит, для этого есть причины. И точка. Близкий вам человек на грани опасности. Если вы напрягаетесь, как только речь заходит о выпивке, – внимание! – вы уже все знаете. Знаете точно, потому что внутренний голос, который вам это подсказывает, никогда не ошибается. Его нельзя обмануть. Вы можете поддаться самообману. Но тот слабенький голосок, живущий внутри вас и всякий раз просящий слова, прав. Его не обманешь. Он неприятен, но он не лжет. И мне стоило прислушиваться к нему чаще. Тогда я могла бы все осознать гораздо раньше.

На тусовках и в пивнушках Рихард пил больше и быстрее всех и, конечно, больше всех бывал пьян. Вскоре мне стало ясно, как выглядят те вечера, когда его нет дома. В большинстве случаев он заходил в кафе перекусить, проглотить, к примеру, гамбургер. Потом в ход шло пиво. Пол-литровые бокалы, которые он опрокидывал один за другим, одерживали над ним победу, благодаря своим пивной пеной накачанным мускулам. Пиво безжалостно бросалось в атаку, победным маршем проникало внутрь. Потом наступала очередь виски. Наконец он оставался на поле брани в гордом одиночестве – и пил. Стол заполняли пустые стаканы. Запах пива был вездесущ. Виски лилось с небес. А он продолжал пить с каким-то особым мужеством, без устали. Никогда не останавливался прежде, чем наступало мертвецкое опьянение.

В самом начале нашей «семейной» жизни и я, бывало, злоупотребляла алкоголем. Опьянение казалось мне прекрасным забытьём. Я могла произнести вслух то, что в трезвом виде никогда бы не сказала. Чувствовать себя сексуальной. Исчезали границы и барьеры. В этом не было продуманной стратегии, но я считала, что алкоголь вполне может присутствовать в моей жизни. Я пила, потому что подшофе на тусовках человек чувствует себя расслабленным. Мужчины выглядели красивее. Иногда я пила, чтобы забыться, в другой раз – чтобы что-то вспомнить. Но в самом процессе выпивки не было прямой осознанной цели.

Мне хотелось быть свободной. Не сдерживать эмоций. Смеяться. Мне нравилось пить, как пьют мужики. Падать под стол, выпив море текилы. Потом меня выворачивало в сугроб, и я клялась себе, матери и господу Богу, что больше никогда не возьму в рот ни капли. Но клятвы иногда имеют короткую жизнь. Назавтра был новый день.

Я не помню точно, когда произошел перелом, с каких пор я стала воспринимать алкоголь как врага, а не утешителя. С какого-то момента его «аромат» стал мне противен, напоминал наказание, запах мертвечины. У меня в желудке начинались спазмы, стоило выпившему пассажиру в автобусе дыхнуть мне в лицо. Однажды я не смогла сдержаться, когда в метро рядом со мной оказалась женщина, распространявшая запах вчерашней попойки. Он отравил воздух вокруг, и я не могла дышать. Не знаю, когда случился этот перелом. Но он произошел, и это продолжается до сих пор.

2

Для матери-одиночки все мужчины – потенциальные кандидаты на место Избранника. Но если бы кто-нибудь сказал мне, что им будет он, парень, которого я встретила в тот майский вечер и который выглядел таким юным и несерьезным… Я бы высмеяла его. Одинокая женщина-мать ищет опору и безопасность. И главное – ей ни к чему новые проблемы вдобавок к имеющимся. Но разве могла я знать, что встретила свою судьбу? Ну и ну, это звучит так глупо. Но, к сожалению, так оно и случилось.

Мы с Эдвардом, которому уже было четыре года, жили недалеко от центра, в квартире площадью семьдесят пять квадратных метров, на первом этаже, рядом с небольшим двориком. Квартира была немного темновата, но я любила ее. Эдвард спал в комнатушке, которую раньше занимала прислуга. Напротив нас проживал чокнутый таксист, каждую ночь менявший женщин. Дом состоял из маленьких квартир, в которых жили люди без партнера, одинокие матери и отцы и разные странные личности. Иногда в доме стоял такой гам, что я от него уставала. Бытовуха выпирала наружу, напоминала о себе, иногда довольно неприглядно. Гам заставлял понять, что человек в жизни должен быть готов ко всему. И приспособиться.

Добиться, чтобы все наладилось, – это настоящий бег на марафонскую дистанцию. Мне нужно было встряхнуться от ежедневных утомительных забот. Казалось, мой удел – раздвоение. С одной стороны, детский мир: детсад, игры с Эдвардом, минуты покоя на диване и «Спокойной ночи, малыши!» у телевизора в шесть. С другой стороны – стресс, ведь лямку фактически тянула я одна. Отец Эдварда помогал очень мало, а точнее, не помогал вовсе. Формально сын был отдан на попечение нам обоим, что в действительности ни к чему моего бывшего супруга не обязывало. Я развелась с ним из-за его непрекращающегося пьянства. Он никогда не мог мне этого простить. Конечно, я знала, что привязанность многих мужчин к своим детям зависит, прежде всего, от их взаимоотношений с женами, и коли они разладятся, то есть жена скажет: «Спасибо, не хочу, до свидания», то это отразится на отношении мужа к их общему ребенку. Думаю, что мой «бывший» хотел наказать меня, но наказал только Эдварда и, наверно, себя. Во время бракоразводного процесса мой адвокат предупредил меня, что борьба за ребенка может продолжаться вплоть до совершеннолетия Эдварда. Различные споры и недоразумения могли годами подспудно тлеть, чтобы вдруг по какой-то причине неожиданно вспыхнуть. А если бывший муж еще и алкоголик, то он мог совершенно спокойно исчезнуть невесть куда, а позже появиться как неприятный сюрприз и начать тяжбу снова.

Я зарабатывала на жизнь составлением рекламных текстов и писала для нескольких агентств. В основном это была реклама модной одежды. Короткие элегантные строчки об осенних куртках. Детская одежда для любой погоды. Иногда я сочиняла что-то о косметике. Крем для лица. Гель для душа. Косметические тампоны из чистого хлопка. В работе я была ас. Надежная. Вовремя сдающая заказы. Быть на вольных хлебах меня устраивало. Я могла позволить себе сидеть дома за компьютером и пописывать сказки, увеличивающие продажу мужских ботинок, дамских туфель и особенно качественных перчаток. Тра-ля-ля. И нет проблем. Даже мозговые извилины напрягать не приходилось.

Сдать заказ, затем забрать сына из садика. В пивной я была уже уставшей. Сказывалась раздвоенность существования матери маленького ребенка. На вечер черная юбка и ярко-красная помада. Надо развеяться. Завлечь домой мужика. Секс без обязательств. У тебя есть дети? Есть. Ой, какая прелесть! Но… Тебя это не касается. Я не хочу, чтобы ты «делал Эдварду папашу». Переспим, а потом – вон там дверь… Мы занимались любовью, и иногда получалось хорошо, а иногда – не очень. Каких-нибудь стоящих воспоминаний от этого не осталось. Случалось, я приводила их к себе сразу после знакомства. Если язык пришельца лежал у меня во рту словно дохлая крыса, парень не имел шансов совать что-либо в иные части моего тела. Дохлая крыса. Хватит, приехали. В мире столько ничтожных мужчин.

Рихард ничтожным не был. Он не считал, что дети всего лишь забавный придаток. В тот вечер, когда мы познакомились, он засмотрелся на мое ожерелье и сказал, что оно ему нравится. Я ответила, что это подарок от сына ко Дню матери. «От сына? У тебя есть сын?» – спросил он, и я кивнула в знак подтверждения. «Я думаю, что ты самая лучшая мама в мире», – сказал он с улыбкой. Он не испугался, узнав о сыне. И не комментировал это так, как будто речь идет о забавном щенке. «Я тоже хочу иметь с тобой детей», – заявил он после того, как мы стали встречаться, и я была уверена, что он не шутит.

– Он наверняка сумасшедший. Сколько, ты говоришь, ему лет? – спросила Шарлотта, моя сестра, старше меня на два года.

– Двадцать, ну и что?

– Двадцать! Он вообще не представляет, что это такое – иметь детей. Двадцатилетние пацаны детей заводить не должны. К тому же он пьет. Да он вообще еще недоросль. Во всех отношениях. Мариска, кошечка, остерегись. Ты уже раз обожглась.

Я мотнула головой. При всей моей любви к сестре я не могла с ней согласиться. Знала, что она ошибается относительно Рихарда. Я была убеждена, что Рихард умнее остальных, умнее, чем мой «бывший», умнее всех тех мужчин в возрасте около тридцати, с которыми мы обычно общались.

– Единственной проблемой, наверно, будет его чрезмерное пристрастие к выпивке, – ответила я Шарлотте, сидевшей у меня на кухне и наблюдавшей, как я готовлю подливку к спагетти.

Она покачала головой.

– Все кончится крахом. Причем серьезным, если хочешь знать мое мнение. Мариса, неужели ты не способна найти себе нормального мужика, выйти за него замуж и иметь с ним кучу детей, как ты всегда мечтала? От одного отца…

– Ты, главное, не говори маме, что Рихард пьет. Я ей об этом не сказала, – прервала я сестру, не ответив на ее вопрос.

Золотце ты мое, Шарлотта. Сестре не везло с мужчинами, пожалуй, еще больше, чем мне. Моя милая сестрица, столь же красива, сколь и умна. Но все еще одна. Сколько раз мы обсуждали это! И со всех сторон…

Какое счастье, что она у меня есть. Я могла быть с ней искренна, советоваться с ней, несмотря на то, что иногда ее советам была грош цена. Но сам факт, что она рядом, давал некую уверенность. Бедные девушки, не имеющие сестер! Если бы мы с сестрой могли жить вместе, я не сомневаюсь, мы были бы счастливы до самой смерти. Но Шарлотта мечтала о ребенке. О собственной семье. Она охотилась. И я знала, что от своей мечты сестра не откажется.

– Но ты ведь можешь сказать ему, чтобы он бросил пить, – вздохнула Шарлотта. – Он же не алкоголик, правда?

– Нет, – ответила я. – Конечно, нет.

В состоянии влюбленности довольно сложно выдвигать какие-либо условия. Пытаться изменить партнера. Я не хотела выглядеть занудой. Ведь я видела, как ему в пивной нравится. Там проходила вся его, если так можно выразиться, светская жизнь. Я чувствовала, что это неприкасаемо. В любом случае, прямая атака недопустима. Но прошло немного времени, и я попыталась дать ему понять, что мне не очень нравится, как он пьет.

Он явился ко мне домой как обычно, и мы улеглись в постель. В затемненной спальне воздух пропитался запахом алкоголя: Рихард пил.

Рихард под моим одеялом. Мои ноги переплетены с его ногами. Его руки на моем теле. Вдруг открывается дверь и просовывается голова моего малыша.

– Мама?

– Эдвард! Ты не спишь?

Будто сцена из фильма: двое взрослых резко садятся в постели, где все так живописно разбросано во время сексуальной игры. В голове мысль: Эдвард не должен вдыхать запах алкоголя. Рихард тогда только что стал моим партнером. Ночные пташки, как известно, не встают до рассвета, не варят кашку, не целуют детский лобик, вспотевший со сна. Он сказал, что сделает это с удовольствием, но я ему не позволила. Пока еще не позволила. Он был так молод, и у меня не было никакой уверенности в нем. Я не знала, что будет дальше, и хотела защитить Эдварда. Ему совсем не обязательно знать всех любовников, которых мама пускает в свою спальню.

И почему я выбрала себе мужчину, которому по виду и двадцати не дашь, который по ночам разносил приглашения на очередную тусовку, который ездил на велике с ободранным седлом, только и делал, что веселился, и выглядел столь несерьезно? Из-за этого и случилась наша первая ссора. «Тебе за меня стыдно? – выспрашивал он. – Стыдно, признайся!» «Не стыдно. Но мы очень разные, Рихард. Ничего у нас не выйдет».

Но в данный момент он лежал со мной, и все получилось намного лучше, чем я могла предположить.

– Кто это? – спросил еще сонный Эдвард, показывая пальцем на Рихарда.

И правда, кто он, собственно? Знакомый? Друг? Хороший друг, который… Да нет!

– Я тот, кто очень-очень любит твою маму, – ответил Рихард, прежде чем я успела собраться с мыслями, и вскочил с постели. К счастью, он еще не успел снять трусы-слипы. – Пойдем, я отведу тебя в кроватку, – предложил Рихард.

Эдвард, протестуя, завертел головой.

– Не-е-т… Я хочу спать с мамой.

Конечно, он добился своего. Одинокие мамы почти никогда не скажут своему любимому ребенку «нет». Дитя разведенных родителей… Невинный, побежденный в битве, развязанной супругами из-за своего эгоизма. Как можно ему в чем-либо отказать? Как его не баловать? Он залез ко мне, обнял ручонками за шею. Моя мама. Только моя и никого другого. Он бормотал что-то непонятное мне в ухо. И так мы спали втроем. С одной стороны от меня Эдвард, с другой – Рихард. Его рука на моем боку. Я чувствовала ее тяжесть, и мне это нравилось.

Сначала я осторожно попросила Алкоголь потерпеть. Просила Рихарда немного снизить скорость. Объясняла ему, что частично это из-за Эдварда. Мол, ни к чему ему все время вдыхать алкогольные испарения. Если ночью рядом с ним будет кто-то пьяный. Допустим, что мы собираемся иногда спать в одной кровати втроем. В таком случае лучше, чтобы Рихард почаще бывал трезвым…

Я позвонила ему и в разговоре затронула эту тему.

– Я не собираюсь бросать пить, – сказал Рихард. – Не могу себе представить жизни без выпивки. Без виски. И главное – зачем?

Через открытое окно в комнату проникала летняя жара. Доносилось позвякивание бутылок из-за ограждений у трактиров. И, словно наяву, я видела перед собой кружки, полные пива. Бутылки на столах. Толпы народа, курсирующие от банкоматов к бару и обратно. Такси, которые с трудом избегают столкновения. Очереди перед модными ресторанами. Я знала, что Рихард ночью собирается на попойку. Мне не хотелось идти с ним. Честно. Наоборот, хотелось испытать его, насколько он готов пойти мне навстречу. Уже тогда.

– Но, может быть, ты сегодня не станешь много пить? – сказала я, и это прозвучало просительнее, чем мне бы хотелось.

Молчание.

– Черт возьми, неужели ты не можешь пить минеральную воду или что-нибудь подобное? Меня уже перестало забавлять, что ты всегда приходишь ко мне в стельку пьяным. Кроме того, мне рано вставать.

– Отлично. Выпью только кружечку пива. Приду около одиннадцати, идет?

Конечно, идет. И на том спасибо. Я поверила ему и положила трубку. Спальня подождет – я смотрела телевизор. Раз он сказал в одиннадцать, значит, придет в одиннадцать, думала я.

Это было еще до того, как ночные ожидания стали для меня правилом: вот часы отбили полночь, затем час, два, три… Это было еще до того, как я привыкла испуганно просыпаться в полчетвертого и с тоской обнаруживать, что его нет. Это было еще до того, как я начала обзванивать его друзей, чтобы узнать, на чьем диване он спит. Да, это случилось еще до того.

Понятно, что одной кружкой дело не ограничивалось. Он пил, пока что-то не говорило ему: хватит. Это мог быть пустой бумажник. Или: сорри, закрываем. Думаю, значительно реже тормозом являлась мысль о том, что кто-то лежит дома в постели и ждет его. Что этот кто-то каждые пять минут смотрит на часы. Что этот кто-то напряженно вслушивается, не скрипнула ли дверь.

Он пил, и чем дальше – тем больше. Вот так безжалостно расставлены приоритеты в жизни алкоголика. На первом месте всегда стоит тот, кто пьет, тот, кого нет дома. А потом – пустота. И только где-то в конце смутно видна «та, другая». Женщина, которую бросили. Она всегда в невыгодном положении. Сидит и ждет у телефона. У аппарата, который никогда не зазвонит. Или стоит у окна. Стоит и наблюдает, как подъезжают такси. Ждет, когда из машины выйдет знакомая фигура и появится дома. Можно также сидеть за кухонным столом. Или на диване. Можно пить чай и волноваться, не случилось ли с ним чего. Нет, она ему не мама. Но ведет себя, как мама. Она в невыгодном положении ожидающего. В плену пустой квартиры. В плену неуверенности. В плену молчащего телефона. Она ждет, она не может куда-нибудь уйти. Ей отводится пассивная и в то же время унизительная роль. Нельзя покинуть свой пост, ведь он может в любую минуту вернуться. И женщина продолжает ждать. А ночь исчезает минута за минутой.