Рядом с алкоголиком. Исповедь жены

Но мы любили друг друга, а Рихард любил Эдварда, и тот отвечал ему взаимностью, и даже Шарлотта наконец признала, что Рихард необыкновенный парень. В конце концов она помогла мне поместить объявление по обмену квартиры, а о ночах бесконечного ожидания не сказала нашим ни слова. Я, собственно, и ей не всегда и не все рассказывала, но надо быть справедливой: иногда Рихард приходил вовремя и трезвым. Более-менее. Нет смысла преувеличивать. Не хочется сгущать краски. Наша жизнь была, надо признать, сносной. Во всех отношениях.

Мы нашли квартиру просторнее и переехали в отдаленный квартал, чтобы начать с чистого листа. Мы с Рихардом стали жить по-семейному. Мне уже недостаточно было встречаться с ним только по ночам, в постели. Пришло время, и он стал мне нужен и днем. С ним я чувствовала себя лучше. А пьянство? Да ерунда это, ничего страшного. Кто из нас не бывает иногда пьян? И я напивалась, бывало. Как я могу быть ему судьей? Мои оправдательные механизмы работали на полную катушку. И весьма эффективно. Вероятно, уже тогда я стала зависимой. Зависимой соучастницей, стремящейся к созданию прочной семьи. Все дохлые крысы – вон из моего дома! Я хотела иметь человека, которого знаю. Который любит меня. Я хотела Рихарда. Его – и никого другого.

– Ты всегда была невероятно твердолобой, – комментировала Шарлотта.

Быт всегда требует каких-нибудь конкретных дел. Рихард обладал талантом обустройства дома. Покрасил комнату Эдварда. Разработал проект и изготовил книжные шкафы, которые заняли стены нашей гостиной. Сверлил и свинчивал, а когда что-нибудь ломалось, умел починить. Он стал бывать дома чаще, ведь это был наш общий дом, а не мое временное послеразводное убежище. Новая квартира принадлежала нам обоим. Мы стали настоящей парой. Ему было двадцать один, мне двадцать восемь. Между нами лежало семь лет. Когда я пошла в первый класс, он только родился. Когда он учился ходить, я бегала по школьным коридорам. У меня впервые появились месячные, когда он вышел из детсада. Я получила первый сексуальный опыт, а он как раз прочитал свою первую детскую книжку. Ну и что из этого? Разница в возрасте. Такая мелочь. Фундаментом наших отношений была страсть. Не повседневность. Кроме того, речь шла о теперешней жизни. А не о том, что каждый из нас делал в семидесятые годы.

– Но если тебе больше подходит мужик, который будет тебя финансово обеспечивать – только скажи, – иногда шутил он, вороша мои волосы. – Милая, признайся, тебя ведь не устраивает, что мне только двадцать один. Тебе бы больше понравилось, будь мне, скажем, сорок.

– Да, так было бы лучше, – отвечала я. – И чтобы ты не пил так много виски.

– Но… Когда мы чуть состаримся, будем больше подходить друг другу, – сказал Рихард. – Я хочу жениться на тебе. Ты согласна?

Что я могла ответить? Сказать «нет»? Я этого не сделала. И мы поженились.

В тот год, когда Рихард стал пить больше, я научилась внимательно прислушиваться. У меня развилась невероятная способность издалека различать его шаги, еще на улице. Я даже могла оценить, насколько сильно он пьян. Все зависело от того, каким образом его каблуки касались тротуара. На тысячную долю секунды быстрее, на пару децибелов громче – значит, пьян вдребезги. Я лежала без признаков сонливости и слышала все, шаг за шагом. Открывается дверь в подъезд. Лифт едет вниз. Дверь лифта закрывается с агрессивным лязгом. Я почти видела, как Рихард расправляет плечи перед зеркалом в лифте. Как приглаживает рукой волосы. Как мнет глаза. Потом – ключ в дверях. Случалось, что с первого захода он не попадал в замочную скважину, и, казалось, проходила целая вечность, прежде чем ему удавалось вставить ключ в замок и открыть дверь. Тогда я лежала в темноте, напрягшись, и гадала, насколько он пьян. Правда, ответ был всегда наготове: очень. И тогда оставалась только мольба: ну, пожалуйста, хоть в этот раз немного меньше. Хоть чуточку.

Сначала я пыталась с ним говорить сразу по его возвращении домой. Меня душило раздражение, злоба. Изо рта вылетали обвинения. Было нечто привлекательное в возможности облечь свои эмоции в острые фразы.

Так я поступала вначале, когда еще считала, что его пьянство – это способ наказать меня. Наказать? Я точно не знала, за что. Это было похоже на борьбу, в которой каждый стремился выиграть. Победить другого. Пьяница или трезвенник. Я была полным эгоцентриком. Я всегда считала себя причиной его пьянства. Не понимала, что дело исключительно в нем самом. Что он не может перестать пить, но в то же время хочет быть милым и внимательным ко мне.

– Я не хочу бросать пить, – повторял он неустанно. – Не хочу.

И я его понимала. Вроде это нормально. Как он сможет жить, не прикладываясь к рюмке? Ведь вся его – наша – светская жизнь проходила в пивных. Мы общались с людьми, которые пили. Человек нашел работу, потому что встретил кого-то в трактире. Случайные встречи. Люди увиделись, выпили «за здоровье». Алкоголь развязывает языки, и легко завязывается разговор о каких-нибудь планах. Их начинают развивать. Человек знакомится с людьми, которые могут быть полезны, и скрепляет знакомство, предлагая новый тост. Пили постоянно и по любому поводу. За дружбу, за карьеру, за хорошую сделку, за любовь или секс.

Я вспоминаю, как до меня впервые дошло, что выпивка может представлять собой серьезную проблему.

Мы с Рихардом шли по улице Кунсгата и решили зайти на торжественное открытие нового клуба. Выпивка бесплатная. Возбужденное настроение. Мы молоды, красивы, любим друг друга, у нас все о'кей. Целуемся на улице перед клубом.

На вечеринке пьем, словно соревнуясь. И сколько же виски мы приняли на грудь? Я упилась в стельку, а Рихард еще больше. По дороге домой ссоримся с таксистом. Эта сторона характера Рихарда мне пока не известна. Когда таксист поехал не тем путем, Рихард разозлился. Повысил голос. Его аргументация понятна, но все равно неприятно. Он добился своего: таксист с нас не взял за проезд. Я почувствовала, что мне импонирует поведение Рихарда. Одновременно где-то гложет червячок сомнения. Такой молодой и уже такой жесткий. Проявление его силы застало меня врасплох. Смысл слова «манипуляция» я испытаю на своей шкуре позже.

Концерт в помещении бывшего склада. У Рихарда с собой в сумке бутылка виски. Пьем из горла, и софиты моргают красным, зеленым и синим. Он пьет больше, чем я, но не пьянеет. Наши поцелуи имеют привкус алкоголя. Я к нему привыкла, и он мне нравится. Он предсказуемый. Поцелуи Рихарда таковы всегда. Мне стало немного плохо. В туалете очередь. Мы выбираемся из зала, потому что я чувствую позывы рвоты. Спотыкаюсь и падаю на землю. Рихард поднимает меня. Мы стоим, обнявшись, под звездами.

Дома мне никогда не нравилось, как он выглядит пьяным. На улице с этим можно было смириться. Но дома, в нашей квартире, в пьяном виде он был мне противен. Я ненавидела его уставшие глаза и несвязную болтовню. Эту составную часть Рихарда я отвергала. Мне хотелось, чтобы он был трезвым, чтобы утром встал и нашел себе работу, чтобы был молодым, подающим надежды. Для меня не было секретом, что остальные девушки от него без ума. Но он выбрал меня. На мне сказался развод, внешне я выглядела сильной, но внутри было много боли. Одинокая Мать встретила Хулигана. И они начали жить вместе.

– Я хотел бы иметь с тобой ребенка, – сказал он. Сказано было серьезно. Он не боялся.

– Ты слишком молод, – ответила я.

– Это неправда, и я чувствую, что нашел свою единственную, – возразил он.

3

Следовало бы подыскать другое слово. Взамен слова «алкоголик». Какое оно мерзкое! Алкоголик. Перед глазами сразу возникает грязный мужик, лежащий где-нибудь в переходе под ворохом газет. Или в канаве. Вижу эдакую развалину средних лет, он шатается и матерится. От него несет мочой и немытым телом, к которому мыло не прикасалось уже несколько месяцев, возможно, лет. Вижу щетину на лице и мутный взгляд. Красный нос, спустившиеся, плохо сидящие, запачканные брюки. Вижу убогую женщину, роющуюся в буфете в поисках остатков вина. Чувствую ее одиночество и страдание. Она вся в морщинах, со спутанными прядями седых волос. Жизнь не удалась.

При слове «алкоголик» я никогда не вижу здоровых молодых мужчин с творческими способностями. Не вижу красивые руки и плоские животы. Белые зубы и ухоженные волосы. Мальчиков, которые на своих скейтах выделывают такие фигуры, что дух захватывает. Рокеров, которые ходят со сладкими девчонками в черном. Ребят из рекламы, зарабатывающих сотни тысяч. Звезд с широкими искусственными улыбками, целующих друг друга в щечки.

Когда я слышу слово «алкоголизм», я не вижу ни молодости, ни силы. Картинка, которая ассоциируется с этим словом, несправедлива в отношении данной болезни. Но и она правдива. Во всяком случае больше, чем можно подумать. Алкоголизм – вещь предательская и умеет скрываться за разодетым и спортивным фасадом. За молодостью. Люди бывают так поверхностны, считая, что красивый человек, имеющий хорошую работу, не может быть убогим алкоголиком.

Алкоголизм. Слово, которое больше подходит к другому поколению. К поколению, пережившему кризис тридцатых годов. К людям, которые искали противовес своим неудачам и несбывшимся мечтам в бутылке. К тем, кого хмель лишил всего. Кто пропил семью, жену и детей. Лишился работы и жилья. Потерял репутацию. Их лица огрубели, покрывшись сетью красных прожилок. Поры расширились и забились грязью. Они стали иным типом людей – алкоголиками.

Никто не говорил о новых алкоголиках. О тех, кто родился с лицом Януса. О тех, кто открыто насмехался над всем старым. Они непревзойденны. Они могли прекрасно выглядеть, делать карьеру, иметь нормальные отношения в семье (по крайней мере внешне) и одновременно проспиртоваться и пить до потери пульса.

Я никогда не употребляла слово «алкоголик». Во всяком случае в первый год знакомства с Рихардом. Его не было в моем словаре. Да что вы, Рихард! Повзрослеет и бросит пить. Ему надо созреть. Бросит из-за меня. Или из-за семьи. Он сделает это, если у нас будут дети.

Потому что он не такой. Никакой он не алкоголик.

Другие? Не исключено. Но не человек, за которого я вышла замуж.

Неизреченное вслух слово, возможно, не существует. Может быть, если не называть вещи своими именами, это расколдует их. Если я никогда не назову его алкоголиком, может, он им и не будет? Не настоящий алкоголик… Значит, все не столь страшно. Ал-ко-го-лик. Язык – это мощный фактор. С другой стороны: если я скажу, что он алкоголик, вдруг он возьмет и станет им. Если он уже до того не был алкоголиком. Я была до смерти напугана вероятностью того, что если я произнесу слово вслух, оно станет реальностью. Не хотелось накликать беду. Предрассудки. Если некое слово считается табу, то иногда табу становится и проблема, им обозначаемая. Проблема исчезает. Ее уже нет.

Почему одинокая мать не влюбится в порядочного, надежного и зрелого мужчину? Почему она не довольствуется приличным человеком, который был бы хорош для нее? Почему вместо этого выбирает себе человека, чрезмерно пьющего, у которого, вероятно, в запасе еще и наркотики? Почему с упорством безумца она призывает на свою голову новые проблемы?

Если честно, мне казалось, что большинство так называемых нормальных мужчин очень скучный народ. Да-да, такое было мнение. Мне не везло. Все были так заняты собой. Как правило, и в постели проявлялись слабо. Некоторые из них были образованны, но не имели никакой мечты. И обаяния. Другие имели все возможное, только не красоту. И не отличались красноречием, а значит, не могли заинтересовать. Даже простой разговор был для некоторых проблемой, и таковых я моментально списывала со счетов. В один прекрасный день я поняла, что некоторым людям надо дать больше шансов, чем один. Но в тот период скучные мужчины быстро утомляли меня.

Молодой бунтарь обладал достоинствами, которых не было у других.

Скажу вам напрямик: нет более привлекательного человека, чем выставочный экземпляр алкоголика – это молодой, суперсовременный мужчина. Он интересен. Способен взглянуть на себя со стороны. Искренен. Ворвется к вам и покорит вас. Если вы к этому готовы, то подчинитесь его обаянию, сами не зная как. Он джентльмен. Деньги – не проблема! Он знает, как подобраться, как вцепиться в свою добычу. Носит вам цветы. Подарки, нетривиальные подарки. После нашей первой ссоры Рихард купил мне в отделе-люкс универмага «NK» медвежонка, окрашенного в красно-белую шашечку. Медвежонка с любовью. Никогда раньше мне медвежонка в знак любви не дарили. Конечно, после этого я не могла на него сердиться долго.

Джентльмен – поначалу это великолепно. Милый мальчик покупает божественную еду. И вино. Живет на широкую ногу. Плевать на завтра, вечеринка сегодня! Сегодня всегда вечеринка, а завтра – это далеко. Едим и икру, и яйца перепелки, и вырезку. Пьем шампанское. Как же иначе? Маленькие конфеты с начинкой из белого шоколада спят под целлофаном в специальной коробочке. Туфли, которые давно очень хотелось, но нельзя было себе позволить. В один прекрасный день они лежат в красивой коробке на твоей подушке. Конечно, человека легко купить. Подношения располагают. Как это чудесно – позволить себя баловать. С матерями-одиночками такое случается нечасто.

После джентльменского периода наступает период мегаломании. Ведутся речи о дальних путешествиях. О собственной фирме. О том, как будет разрабатываться дизайн и производиться мебель высшего сорта, которая пойдет на продажу в Лондон, Париж и Милан. Об открытии своей галереи. Или о более скромных вещах, к примеру, как мы летом с караван-прицепом прокочуем по всей Европе. Планы! Они такие фантастические и щекочут нёбо точно так же, как пузырьки шампанского.

И уверенность. Чувство, что нет ничего невозможного. Что мы можем все. Мы вдвоем. Вместе. Мы на вершине, и весь мир лежит у наших ног. Купить дом на Бали – нет проблем! А Рождество можем отпраздновать в Гонконге. Можем отправиться в рай, не важно, где он находится. Вера мегаломана в свои способности не знает границ и препятствий. И вы утопаете в его великолепных мечтах. С благодарностью принимаете их. Думаете обо всех этих чудесных вещах, до которых рукой подать, и даже не отдаете себе отчет в том, что в данный момент еле бредете уставшими ногами по снеговой жиже. В магазин за рыбными котлетами.

Кому бы не хотелось, чтобы в его жизнь вошел чародей с волшебной палочкой? Однако под его магической абракадаброй часто скрывается другая, менее чудесная реальность. Большинство планов не превратятся в чудо. Дорога к солнцу приведет в тюрьму. Но мечты не умирают. Мечты – это, скорее всего, та движущая сила, которая превращает севшего на иглу человека – наркомана, алкоголика – в то, чем он оказывается в результате. Страшные слова. Алкоголик. Наркоман. Страшные и для того, кто с ним живет. Для «той, что рядом», которая сначала эти зловещие слова обходит стороной, но потом они становятся старыми знакомыми, входят в повседневную жизнь. Проходит некоторое время, и начинаешь постепенно употреблять их, не чувствуя при этом ничего особенного. Чем дальше – тем меньше страха. Я видела много подобных случаев. И перестала им удивляться. Должна признаться, что в конце нашего пути, первой части нашего пути, я даже испытывала чувство гордости.

Наверно, это слегка напоминает «стокгольмский синдром»[2 - «Стокгольмский синдром» – психологическое состояние заложников, начинающих симпатизировать захватчикам. Термин возник в 1973 г., когда в Стокгольме двое рецидивистов при попытке ограбления банка свыше шести дней держали в заложниках четырех человек.]. Человек, взявший вас в заложники, вас очаровывает. Вам нравится, как он говорит, какие грандиозные у него планы. Никто не умеет изложить свои мотивы так, как он. Постепенно впадаешь в гипнотический сон и, словно в кино, видишь только картинки райской жизни.

В результате же вы застреваете в мире зависимости. И даже если вы попадаете в него с другой стороны, с позиции «партнера» наркомана, на вас это тоже отражается. Вы даже станете оправдывать его поведение.

Зависимый от наркотиков человек всегда носит ярлык – «тот, плохой». А его партнер, страдающий и вынужденный все терпеть, – это «тот, хороший». Конечно, в большой степени это правда. Алкоголик или наркоман – фактически отпетый негодяй, поведение которого уничтожает всяческое к себе доверие. Он теряет порядочность. Право на любовь. Со стороны все выглядит именно так, в том числе и в некоторых практических вопросах. Особенно в те моменты, когда он выпил алкоголь или принял дозу, в минуты химической зависимости. Однако не всегда все так однозначно. Он в то же время человек, которого нельзя просто выбросить на помойку. Человек, имеющий право на жизнь, как и все остальные. Кто хороший, а кто плохой? Ответ на этот вопрос легко дают только сказки. В реальной жизни все сложнее. В чем, собственно, кроется зло? В попавшем в зависимость человеке или в зависимости как таковой? Или это одно и то же? Зависимый человек, наркоман равняется зависимости? Если же нет, то что это такое? Легко забыть, что человек – многосторонняя личность. В нем есть некое внутреннее «я». И где-то там, под алкоголем и наркотиками, находится человек…

Думаю, что как раз поэтому столько женщин остаются со своими пьяницами и морфинистами. И я не была исключением. Потому что когда-то я встретила человека, которого позже все эти проблемы поглотили. Потому что я не верила, что Рихард – это всего лишь набор зависимостей. Я верила, что он выше их. Я не хотела отказаться от надежды, что однажды снова буду жить с тем первым Рихардом, с парнем, в которого когда-то влюбилась.

Возможно, это глупо, но люди не сдаются просто так. Вы все еще верите, что любимый человек станет тем, кем был вначале. Надеетесь и переживаете. Начнете ненавидеть «того, другого», постоянно пьяного, обкурившегося мужика, который победил в себе прежнего. Но не забываете, помните и того мужчину, которого считали своим. И это держит вас на плаву.

Но постойте. Я постоянно слышу какие-то возражения. Ведь он уже пил, когда вы познакомились. Да, это правда. Пил, но пил по-другому. Когда мы встретились, он в этом смысле особо не отличался от других. Большинство людей в нашем окружении пили так же. И он бывал трезвым. Как раз этого трезвого человека мне больше всего не хватает, того, которого еще не засосала трясина зависимости.

Другая проблема состоит в том, что человек, которого вы знали раньше, время от времени возвращается. Трезвое состояние в таких случаях кажется вам даром небес. Оно тешит вас, вы счастливы. Вы думаете, что на этот раз все изменится. Он пришел в норму, завязал. Сегодня же получилось, значит, так будет и завтра. Потому что хуже уже было. Этот ужас, конечно, не может повториться. Сначала так хочется в это верить!

И я каждый раз верила снова и снова. В первые дни я нервничала и беспокоилась. Но если он оставался трезвым, страх понемногу рассеивался, как туман. Я выбрасывала его в мусорный ящик.

Я хотела продолжения.

Наша жизнь стала будничной. Его деформация, исчезновение его настоящего «я» происходило по одной и той же схеме. На каждой неделе случались нормальные дни. И плохие. Плохими днями, полными тревоги, были четверги и пятницы. В воздухе висело смутное предвестие вечера, который будет проведен в каком-нибудь кабаке.

Он позвонил во второй половине дня. Я как раз забрала Эдварда из садика. Думала поужинать втроем. Например, в ресторане. Но все вышло иначе.