Оценить:
 Рейтинг: 0

О том, что есть в Греции

Год написания книги
2020
Теги
<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
3 из 6
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Влюбился, но действовал осмотрительно: чувства чувствами, а семья – это навсегда. Поэтому, перед тем как делать предложение, отправился навести справки о будущей жене.

«Фольксваген-жук» произвел в деревне невесты форменный фурор.

«У жениха есть машина! Повезло Василики!»

Отзывы были скорее положительные: девушка и хозяйственная, и добрая, вот только болезненная.

После свадьбы кольцо с Парфеноном дедушка подарил теще. Сказал: мне оно зачем? Я женатый человек, теперь я собираю только нужные вещи. Машину тоже поменял – на «форд эскорт», как более практичную.

* * *

Дедушка – второй ребенок в многодетной семье, родился после старшего, Мицоса. Обычно первого и второго ребенка в Греции называют в честь родителей – сначала мужа, а потом жены, но история дедушкиного имянаречения особенная. Его назвали Панайотисом в честь друга отца, с которым тот воевал во время Второй мировой. Друг погиб, своих детей родить не успел, и Панайотиса ему «посвятили». Может быть, поэтому ему часто приводилось играть роль в ритуалах – то он сидел на коне с невестой во время свадьбы в качестве талисмана (чтобы у пары первым родился мальчик), то единственный из всех деревенских детей надевал на Благовещение фустанеллу – традиционную юбку, у которой четыреста складок – по числу лет османского ига. Юбку Панайотису сшила его дальняя тетка, для которой он ходил за лекарствами в соседнюю деревню Симопулос. Иногда, когда он рассказывает эту историю, у него уточняют:

– А она вам платила за услуги?

Дедушка всякий раз обескуражен от такого поворота мысли:

– Так она же моя тетка! И шила мне фустанеллу!

* * *

Дедушка овдовел несколько лет назад: это его самая крупная трагедия. Он убежден, что семья – совершенная форма жизни человека.

В садике у нашего дома свили гнездо черные дрозды. Дедушка их обожает. Рассказывает, подчеркивая уважение:

– Эти птицы существуют только в паре. Самка строит гнездо – сама, одна, мужа не подпускает. Зато яйца высиживают вместе, по очереди. Я на них не смотрю, чтобы не потревожить. В этом году у них два яичка.

– Как же вы узнали, сколько яичек, если не смотрите? Дедушка пожимает плечами:

– Я покосился!

* * *

Из всего изобилия целебных трав я различаю только одуванчик, мяту и крапиву. «Моя мать умела считать только гинеи». Спаржу я тоже узнаю, но только в стаканчике на прилавке магазина: дедушка, внимательный к флоре, как Карлик Нос, показывал-показывал мне ее, но самостоятельно вычленять эти коротенькие невзрачные стебельки из пейзажа я так и не научилась. А у дедушки практически весь мир – съедобный. Он знает амарант, осот, цикорий, латук, щавель, тордилий апулийский, горчицу.

Однажды проезжали мимо монастыря, стоящего посреди чиста поля. Неподалеку от святых врат монах что-то искал и срезал в траве. Дедушка насторожился. Вежливо подождал, пока монах завершит свою работу и уйдет. Потом взял нож, отправился на разведку. Вернулся счастливый, с мешком разнотравья. Тряхнул им и говорит:

– Пятнадцать видов трав! А игумен-то собирал вот что – сколимбрию! – и достает из мешка какой-то крайне непривлекательного вида сорняк, по виду настоящего мизерабля. Показывает на него с восторгом и нежностью: – Вот они, с колючками. Придется чистить каждую, но оно того стоит. Помнишь мать Сулиса, старую Афанасию из моей деревни? Она только сколимбрию и ела! Не жалела ни сил, ни времени.

Сколимбрию съели в салате – травка и вправду оказалась очень вкусной, кисло-сладкой, как китайский соус.

Тордилий апулийский я пустила на пирог. Тесто для него сделала самое простое: только мука, щепотка соли, оливковое масло и теплая вода. Замешивается легко, мнется без усилий – и выходит мягкое, пухлое, теплое, как мамино плечо. Дедушка попробовал и оценил:

– А хорошее тесто делают в твоей деревне, Катерина!

Санкт-Петербургу совершенно не стоит обижаться на «деревню». Потому что это самый горячий дедушкин комплимент.

Желание

Имидж – по-гречески икона. Слова здесь плотные, концентрированные, многослойные. В них так же, как в приметах, мирным образом сосуществуют чувства и знание. Перемешались, как розовый и золотой цвета в апельсиновой кожуре.

Кстати, греки говорят, что свежий апельсиновый сок нельзя пить после захода солнца.

Почему? А черт его знает. Возможно, все оранжевые шары в природе соединены друг с другом таинственной серотониновой связью. Поэтому лишенный световой пары, апельсин бесполезен и даже вреден во тьме.

Или, скажем, море.

– Приезжай, – говорит мне Йота, – встречать Новый год в Пирей. У нас – море. Оно каждый день разное. Красивое, вдохновляюще пахнет солью. Но в эту ночь происходит что-то особенное. Когда сменится год, загудят корабли в порту. Все, без исключения. И будут гудеть долго, минут пять, пока не зазвенит в ушах. Ты в курсе, если написать на бумажке все свои страхи, травмы, лжи, предательства, боли, несбывшиеся надежды – с самого-самого начала, с детства, а потом разорвать бумажку и бросить ее в море, у тебя начнется не только новый год. Начнется новая жизнь. Луна лежит, капитан стоит, – продолжает Йота, показывая на ночное небо.

Там, в нарядной блестящей люльке, важно покачивается новорожденный месяц.

– Смысл поговорки такой: на новолуние море беспокойное, поэтому капитану приходится торчать на вахте. У тебя есть что-то золотое?

– Есть. Кольцо, которое мне папа подарил.

– Надо потереть золото, глядя на молодой месяц, и тогда сбудется желание.

Дома услышишь подобное, и тут же заводится червячок сомнения. Как может простое слово связать древний земной металл и чужое, золотое только с виду, небесное тело?

А здесь почему-то хочется верить. Может быть, потому, что слова здесь очень плотные? Концентрированные, многослойные. Пробуждающие желания. Я свое загадала.

Вирус

У меня долго держалась легкомысленная иллюзия, что в Греции зимой не болеют. Или болеют меньше. Понятно, почему гриппует Питер. Света нет, сыро, как в подвале. Климатические заложники за себя не в ответе. Конфликта нет. Интрига полностью отсутствует.

Другое дело Греция. Здесь постоянно по-летнему обильное солнце, мощные фрукты. Зимой вообще сезон цитрусовых. Апельсинов, лимонов, мандаринов – завались. Стоят смешные копейки. От витаминов спасу нет, иммунная система уже по швам трещит.

И тем не менее.

Греческие вирусы жестче, беспринципнее, коварнее. Наших болотных чахликов с ними даже сравнить нельзя. Им чайку горячего, медку дай, таблетку покажи – они и сдулись. Пошли на попятную. А с местными легкие пути не пройдут.

Эти нагреют тебя до 40 с половиной градусов, чтоб ты загудел, как доменная печь. Иссушат все твои жизненные соки до капли. Поделят сутки на драматические трехчасовые интервалы с температурным катарсисом в финале.

И будут нагнетать напряжение денька три-четыре, а может быть, и пять, и целую неделю. Забросают суровыми экзистенциальными вопросами о жизни и смерти. Пока ты не похудеешь, не станешь кротким, ласковым, добрым. И не задумаешься: «Бог мой. Неужели это вирус сделал человека человеком?»

РецепТ

Февральский апельсиновый кекс

Народное название февраля по-гречески – флевари. Оно созвучно греческому слову «флева» – вена…

В этом месяце у земли набухают вены, остывшие за зиму, скоро по ним побежит горячий сок, несущий расцвет и жизнь.

Первыми после зимы в Греции просыпаются мимозы и миндальные деревья – они начинают цвести после новогодних праздников. Миндаль наполняет воздух сладким благовонием, похожим на церковный фимиам. А дома, в Питере, дай бог увидеть каштановые свечки в конце мая. Или уже дожить-дотерпеть до июньской сирени на Марсовом…

Последние дни зимы скучны и депрессивны, но и прекрасны тоже: в них уже зреет предчувствие весны.

Апельсин, самый популярный зимний фрукт, этот оранжевый предвестник лета, дает нам превосходную возможность испечь ароматный апельсиновый кекс и создать весеннее настроение в зябкие февральские дни.

<< 1 2 3 4 5 6 >>
На страницу:
3 из 6