Капля духов в открытую рану

Глава 9

Главный редактор конкурирующей телекомпании Артур Арганов беззастенчиво рассматривал Асю сверху вниз и обратно:

– Знаешь, мне кажется, тебе нужно вести что-то очень женское, – произнес он со сладостью в голосе.

– Почему вы так решили?

– По форме твоего бедра. Я видел, как ты играла в бильярд.

Общегородские тусовки журналистов всех трех телекомпаний Н-ска были популярны, и Ася их часто посещала. Опять же по бартеру телевизионщиков принимали боулинг-центры и бильярдные залы. Ася вспомнила, как готовилась к той вечеринке. Самыми дорогими в ее наряде были колготки – она купила их у какого-то барыги за четверть зарплаты. Черная сетка с крупными цветами по бокам. На вещевом рынке было подобрано лаконичное черное А-образное платье выше колена и найден синтетический розовый шарф, небрежно намотанный на шею. Туфли Ася взяла у мамы – румынские, черные с металлическими ромбами и застежкой на лодыжке а-ля Валентино. Она играла в бильярд, как водится, сразу нашлись учителя мужского пола, которые, стоя сзади, руководили каждый движением. Арганов курил в толпе поодаль, и, закончив игру, Ася встретилась с его хищным взглядом.

От женской программы она отказалась. Предложила свой документальный проект по экономике и промышленности, дышащей на ладан. Два года моталась по городам и селам губернии, буровым и заводам, получила «Тэфи – регион»[11 - «Тэфи – регион» – всероссийский телевизионный конкурс для региональных журналистов.] и загрустила. Небо Н-ска уже давило ей на макушку, и Ася решила махнуть в Москву. Арганов, к удивлению, отпустил ее с миром, подарил гигантский букет бордовых бархатных роз, чмокнул в нос и сказал: «Почему-то я за тебя не волнуюсь».

Билет на поезд в один конец, датированный 26 мая 2000 года, Ася сохранила на всю жизнь. Поселилась сначала у знакомых знакомых, заняв одну комнатку из трех, спустя время сняла квартирку рядом с Яузой в Медведково. Дорога до Телецентра на трамвае занимала около 40 минут. Конечная была у Останкинского пруда, дальше нужно было пять минут идти пешком. Еще в Н-ске Ася отправила свои резюме на несколько федеральных каналов, договорилась о встречах, и теперь ехала на первую из них. Выйдя из трамвая, мучаясь от боли в животе (привычной при волнении), она вдруг уперлась в огромную афишу на круглой железной тумбе: «Ярослав Кречет и Московский симфонический оркестр. Карл Орф. Кармина Бурана». Асе показалось, что она проглотила шерстяной носок. Горло стало сухим и колючим. На столбе красовался Славочка, пафосный, возмужавший, с каштановыми волосами до плеч, во фраке и бабочке. На заднем плане металось пламя, как когда-то на постере полуголого Жигунова.

– Кречет? – она почти крикнула. – С какого перепугу?

Славочка просто взял ее фамилию «Кречетова» и отбросил все лишнее. Ася почувствовала, что ее цинично изнасиловали, но при этом она как-то ухитрилась получить удовольствие.

– Ну, ты, Клюев, даешь, мамочкина сыночка, ты даешь…– она споткнулась и упала, разодрав на коленке черные колготки. Славочка непостижимым образом продолжал вплетаться в ее судьбу, наполняя солоновато-сладостной слюной самое чувственное место под языком. Она ощущала, как по-прежнему держит ритм в его жизни, и осознание этого почему-то делало ее счастливой.

Глава 10

Славочка выходил с однокурсниками из дверей Гнесинки поздним вечером. На перекрестке Поварской и Малого Ржевского переулка наткнулся на Филизуга, давно замерзшего в ожидании. Воротник серого короткого пальто был поднят, малиновые уши просвечивались насквозь чугунным фонарем у подъезда дома Шуваловой. Он сильно сдал, поседел, похудел, ручейки морщин на его лице превратились в реки. Москва его, потомственного москвича, как-то совсем растворила. Богемность и выпуклость, которой так восхищался Славочка в Н-ске, сошла на нет, он был жалок и даже убог.

– Фил, ну я же просил, не надо ждать меня здесь.

– Славик, я очень устал, я ложусь в больницу, – Филизуг дрожал от холода.

– Боже, а как я устал от этих манипуляций. Хорошо, ложись, только позвони мне и сообщи, где ты.

Славочка стеснялся Филизуга. Его ждали друзья, которых он неимоверными усилиями завоевывал почти три года. Ему было стыдно перед самим собой, ведь это Филизуг через свои прежние связи договорился о прослушивании в Гнесинке, Филизуг привез их с мамой в Москву, разместил в своей маленькой комнатушке в коммунальной квартире в Староконюшенном переулке. Эту коммуналку должны были вот-вот расселить, дав жильцам по двухкомнатной квартире где-то в Крылатском, но процесс затягивался. Первые полгода они жили странной семьей, спали на диване вдвоем с мамой, а Филизуг ютился на раскладушке. Вечерами репетировали, пока редкие оставшиеся соседи не стучали кулаками в стену. Дарья Сергеевна в это время готовила на общей кухне ужин из продуктов, которые добывала неимоверными усилиями. Денег ни у кого не было. Нервы звенели струной «ми» второй октавы, и каждый играл на ней свою партию.

Дарья Сергеевна уехала из Н-ска через месяц после того, как Филизуг увез Славочку в Москву. Жизнь ее стала пустой, к тому же Славочка схватил ангину, загибался от столовской еды и нечеловеческой нагрузки – его взяли сразу на второй год обучения, но программа была очень сложной, к тому же курс, на который он попал, невзлюбил провинциального гения. И прежде всего из-за Филизуга. О Филлипе Андреевиче в Гнесинке ходили гадкие слухи. Об этом Славочка узнал в туалете после первой недели обучения. Два альтиста стояли в очереди в кабинку, и когда Славочка просачивался между ними на выход, пропели: «филь-кин маль-чик с паль-чик!»

Дарья Сергеевна тоже почувствовала неладное. Недели через три после того, как Славочка с Филизугом сели в поезд, она встретилась возле подъезда с учительницей из музыкальной школы и гордо сообщила ей, что сын принят в Гнесинское училище и отбыл с педагогом в Москву.

– Он у вас умница, – подтвердила учительница, – вот только где будет работать Филипп Андреевич?

– Будет преподавать, как и прежде.

– В Гнесинке? Нееет. Туда ему путь заказан, ему чуть статью не пришили, за мужеложство.

Дарья Сергеевна не знала такого слова, но ночью заснуть не могла. Она соединила в голове все соты в один улей, и руки ее стали ледяными от ужаса. На следующий день состоялся разговор с Катюшей, мужем и его сестрой, живущей в соседнем доме. Было решено, что Катюша переедет жить к тете, и будет заканчивать старшую школу под ее надзором, муж закодируется и бросит пить, а она поедет помогать Славочке в Москву. Вскоре на Казанском вокзале в 5.38 утра ее с двумя чемоданами встречал Филипп Андреевич – Славочка лежал с температурой.

– Зачем вам два чемодана, мама? – спросил невыспавшийся Филизуг.

– Кастрюли, крупа, мед, варенье, – она перечисляла это и смотрела Филу между глаз, будто вбивала туда длинные гвозди.

– Крупааааа, – простонал Филизуг, и прогнулся под тяжестью неподъемной ноши, – носииильщик!

– Какой носильщик, деньги на ветер пускать, – она вырвала один чемодан из его рук и энергично пошла по перрону. Филипп Андреевич торопливо семенил сзади.

Они зажили втроем в одной комнате, вместе ужинали, занимали очередь в туалет сразу на троих. Беспощадно ругались с алкашами-соседями, защищая друг друга, и безжалостно же друг друга уничтожали, когда соседям было не до них.

– Мама, зачем вы опять положили в суп эту крупу, в ней же мухи! – Филизуг и рад был бы поесть в столовой или кафе, но Дарья Сергеевна заведовала деньгами, отбирая стипендию у сына и зарплату у Филиппа Андреевича (тот устроился ночным сторожем – не мог заснуть на своей раскладушке под храп Дарьи Сергеевны).

– Не мухи, а жучки. Попался один – велика драма! Жри и не высовывайся.

– Что значит «жри», – заводился Филизуг, – я не животное. Это моя квартира, мама, и вас сюда никто не звал!

– Ты – не животное? А кто ты?

– Я – музыкант!

– Был бы ты музыкантом, Филипп, тебя бы не выгнали из Гнесинки, и в этом гадюшнике ты бы не жил! Козел похотливый.

– Мама, прекрати! – у Славочки на нервной почве задергался глаз, и он, пытаясь зажать его рукой, задел ложку и опрокинул на колени суп. – Хватит!

– Вы видите, до чего довели сына? – орал Филизуг, пока Славочка, воя, бежал в туалет застирывать брюки.

– Я его довела???? – Дарья Сергеевна уже бежала вслед за Славочкой, – до чего ТЫ бы его довел, если б я не приехала!

– Да заткнитесь уже все!!! – дорогу Дарье Сергеевне преградил низенький, сложенный будто бы поперек, Игоряня. Он круглые сутки работал на стройке, и пытался отоспаться в единственный выходной. – Щаз нос сломаю уродам.

Игоряня занес огромный кулак над Дарьей Сергеевной, Филизуг подскочил на помощь, удар пришелся ему по плечу.

– Не трожь музыканта!!! – визжала Дарья Сергеевна, вцепившись в майку Игоряни.

Славочка тихо плакал, сидя на унитазе. Ему никогда так не хотелось совершить самоубийство, как в эти моменты.

Однажды Филизуг пришел вечером поздно, Дарья Сергеевна со Славочкой уже поужинали. Он был с букетом роз и красивым пакетом в руке.

– Ишь ты, пижон! – прошипела Дарья Сергеевна, – все остыло уже на столе, сам разогревать будешь!

– Ты че, Фил, с банкета? – спросил Славочка.

– Уважаемая Дарья Сергеевна! Дорогая наша мама! – пафосно произнес Филизуг. Все застыли, ожидая подвоха.

– Поздравляю вас с днем рождения! Будьте счастливы!

Славочка онемел. У Дарьи Сергеевны навернулись слезы. Она встала, подошла к Филизугу, они неловко обнялись, исколовшись шипами.

– Зачем же денег столько угрохал на цветы-то! – только и смогла произнести Дарья Сергеевна, – можно ж было мяса купить…

– Не волнуйтесь, я их украл. И это тоже вам, – Филизуг достал из пакета бутылку красного, засунул ее под мышку, а пакет протянул Дарье Сергеевне.

Она открыла, развернула темно-зеленое платье из дорогой плотной ткани.