Капля духов в открытую рану

– Да зачем же ты потратился, дурачок, оно ж мне все равно не полезет.

– Полезет, – отрезал Филизуг, – переоденьтесь, а старое выбросьте, видеть его больше не могу.

За полгода Дарья Сергеевна не сменила ни одного наряда. В двух чемоданах, которые она привезла с собой, из личных вещей были только трое трусов, лифчик и толстая вязанная кофта темно-бордового цвета. Она зашла за занавеску, долго возилась, а потом крикнула:

– Сыночка, помоги застегнуть!

Славочка подошел, долго пыхтел.

– Я ж говорила, что мало.

Филизуг не выдержал, отодвинул Славочку и сам аккуратно застегнул молнию на вспотевшей спине Дарьи Сергеевны. Мужчины отошли. Дарья Сергеевна неуверенно вышла из-за занавески. Платье было ей впору, подчеркивало и высокую грудь, и тонкую талию, и крутые бедра. Тапочки она сняла, осталась босиком, стыдливо улыбалась, одергивая юбку.

– Неплохо, – оценил Филизуг.

– Ма, ты такая красивая, – смущенно сказал Славочка, упрекая себя, что не вспомнил о дне рождения матери.

– Я еще бусы надену.

– Ни в коем случае, только платок, дорогой шейный платок. Подарю на Новый год, – Филизуг посмотрел на Славочку, и они кинулись целовать обмякшую Дарью Сергеевну.

Сели за стол на общей кухне, Фил принес из комнаты чешские фужеры – подарок поклонниц, разлил вино.

– Зачем же ты такое дорогое купил, сказал бы мне, я б свое…эээ…спиртное принесла, – Дарья Сергеевна, обычно властная, заискивающе суетилась.

– Ну, уж нет, ваше пойло пусть лакают алкаши, – Филизуг был явным хозяином положения. К нему вернулась былая стать, лоск, элегантность. Славочка опять смотрел на него с восхищением, они переглянулись, вспыхнула искра.

Дарья Сергеевна не обиделась, только заметила:

– Ну, так дай Бог им здоровья, моим алкашам, на их деньги и живем!

Оба засмеялись, Славочка был в недоумении, но рассмеялся тоже.

Дарья Сергеевна умудрилась без прописки устроиться в продуктовый магазин продавщицей. Но денег не хватало, и она научилась приторговывать спиртным в розлив. Учителем и сподвижником стал чернявый дворник Шадгиз. В его подсобке на электроплитке работал самогонный аппарат из молочной фляги, трубок, склянок и алюминиевого ведра. В огромных бутылях бурого стекла бродило сусло на слипшихся фруктовых ирисках, которые Дарья Сергеевна приносила из магазина, как просроченный товар. Раздутые медицинские перчатки, словно руки утопленников, жутковато приветствовали хозяев, брага слюнявилась пузырями, пришептывала, бубнила и обидчиво вздыхала. Очищенный дистиллят дворник разливал в пустые винные бутылки и вручал Дарье Сергеевне для реализации. Он же и поставил ее «на точку» – в удобное местечко во дворах между Староконюшенным и Калошиным переулками.

– Здесь будешь стоять, никто не тронет, а тронет, меня позовешь, – сказал Шадгиз.

Дарья Сергеевна исполняла эту роль впервые. К подкладке пальто крепко пришила суровыми нитками два внутренних кармана для бутылок. Прорепетировала перед зеркалом выражение лица – независимо-непробиваемое. В первый день никто не подходил, хотя болтающиеся туда-сюда синяки оглядывали ее и шептались. На второй день один из них решился.

– Почем бормотуха?

– Тыща стакан, как батон белого, – Дарья Сергеевна робела.

– Наливай, – бомж грязными руками с желтыми ногтями вытащил помятую купюру и протянул липкий граненый стакан.

С тех пор тропа к Дарье Сергеевне не зарастала. Она стояла полтора часа вечером после работы и час утром – синяки тянулись опохмелиться.

Правда, Шадгиз обманул: на третьей день возле нее возникла пара – мужик в куртке из темной плащевки, от которой пахло краской, и баба с пропитым лицом, но цепкими глазами.

– Кто разрешил, сучка? – мужик схватил Дарью Сергеевну за лацкан пальто, подтянув к себе.

– Шадгиз, – выдавила она пересохшим горлом.

– Ктооо? – мужик врезал Дарье Сергеевне по лицу, она отшатнулась, но он поймал ее за воротник. Пальто расстегнулось, обнажило бутылку во внутреннем кармане. Мужик выхватил ее и замахнулся снова. Дарья Сергеевна закрыл руками голову.

– Оставь ее, – вступилась баба, – интеллихентная она, вишь?

– Чтоб тебя здесь не было, шмара, – мужик засунул бутылку себе за пазуху, и они отправились вниз по улице.

Дарья Сергеевна с горящим лицом кинулась домой. Пожаловалась Шадгизу, он неспешно чинил деревянный забор перед газоном.

– Будешь платить мне больше, придется еще ему отстегивать. Это Андрюха, пасущий на районе, он теперь не отвяжется.

К вечеру у Дарьи Сергеевны от глаза вниз по лицу разлился кроваво-красный синяк. Славочке и Филизугу сказала, что ударилась об угол холодильника в магазине. Но спустя месяц Филипп Андреевич случайно наткнулся на Дарью Сергеевну «за работой». Она ловким движением наливала алкашу первачок, ссыпая горсть мелочи в карман. Филизуг хотел пройти мимо, но решил, что это будет слишком благородно, и подошел вплотную.

– Что же вы, мама, бухлишком торгуете?

– Да, ладно, Филипп, а жрешь ты на что? Херувим нашелся. Только Славочке не говори, будь человеком.

Подходя к дому, Филизуг, усмехнулся: дал Бог тещу!

Остаток мерло дрожал на дне бутылки, хлипкий стол трясся в такт взрывов смеха. Все трое были возбуждены и благосклонны друг к другу.

– А теперь, друзья мои, приговор, – поднимая последний бокал, серьезно сказал Филизуг, – я договорился с ректором Гнесинки. Слава переезжает в общежитие на Хорошевке. Дарья Сергеевна едет домой в Н-ск, а я остаюсь один. Потому что в этом сумасшедшем доме я больше жить не могу. Точка.

Дарья Сергеевна опустила фужер, не пригубив.

– То есть, как домой? Как это в общежитие? А где он будет есть? Где он будет репетировать?

– Там же, где и все другие студенты, мама. Славочка – большой мальчик. Он справится.

Глубокой ночью Дарья Сергеевна ушла спать, поджав губы. Славочка и Филизуг курили на лестничной площадке.

– У тебя кто-то есть? – спросил Славочка.

– Есть, – Филизуг помедлил, – у меня есть бессонница, есть нервный срыв, есть тремор, есть панические атаки, есть пиелонефрит в стадии обострения. Я в таком бредовом сне, Слава, не жил никогда. У меня есть безвольный сынуля и есть тоталитарная теща. И я сплю с ними в одной комнате, буквально, в одной кровати, ем из одной миски, как солдат на передовой, отдаю честь и получаю, в свою очередь, по морде лопатой.

– Но ведь ты сам привез нас сюда, Фил.

– Я привез сюда тебя одного, Слава, я не знал, что прицепом приедет твоя мать, – Филизуга трясло, – я привез тебя в надежде, что мы перекантуемся год-другой в этой чертовой коммуналке, а потом будем жить в Крылатском. Я был уже в этой квартире, понимаешь? Там окна на восход, там простор с 15-го этажа до горизонта. Ты думаешь, я не вылечил бы тебя от ангины? Зачем она приехала?

– Фил…

– И вот что. Я договорился, в конце года ты примешь участие в прослушивании, на которое съезжаются представители оркестров и импресарио из разных стран. Это дает возможность играть с лучшими симфоническими коллективами здесь и в Европе. Ты должен покорить их. Ты покоришь, говнюк. Только это… надо взять псевдоним. Твоя фамилия – Клю-клю-клюев – безвольная, тряпошная какая-то. Придумай что-то короткое, дерзкое, как удар, как вспышка. Понял?

– Понял.

Глава 11