Лбюовь

Лбюовь
Катя Метелица

В новой книге известной журналистки, автора бестселлера «Дневник Луизы Ложкиной» собраны заметки и эссе, большая часть которых была опубликована в еженедельной колонке «Стиль жизни с Катей Метелицей» в «Независимой газете». Это остроумные и лирические, парадоксальные и меткие очерки современных нравов, наполненные личным опытом автора.

Катя Метелица

Лбюовь

Авторское предисловие

В этой книжке собраны рассказы, заметки и трактаты. Большая их часть – тексты для моей колонки «Стиль жизни», которая выходит на восьмой полосе «Независимой газеты» по четвергам. Я расположила темы по алфавиту, потому что привыкла так делать. Мои издатели предупредили, что я должна быть готова к вопросу: а почему, все-таки, по алфавиту? У меня есть несколько вариантов ответа: для смеха; для солидности; чтобы было аккуратно.

Можно еще сказать, что пристрастие к алфавитному порядку – это мой личный невроз (моя самая первая книга называлась «Новый русский букварь»). Я действительно считаю, что алфавитный порядок – самый разумный. Хотя варианты «для смеха» и «для солидности» тоже работают.

Рассказ «Лбюовь» был напечатан в книжке «Азбука жизни». Пришлось его повторить, потому что, во-первых, у меня с ним связаны сентиментальные чувства, а во-вторых, лучшего названия на обложку просто не нашлось.

Арбуз

Когда моя мама была маленькая, ее героем был Мичурин. Хотя уже тогда над Мичуриным принято было посмеиваться: по легенде, великий селекционер умер, сломав шею, когда упал с выведенной им самим земляники. Но он все равно был маминым кумиром. Ее заветной мечтой было скрестить арбуз с персиком, чтобы получился огромный сочный плод с одной-единственной косточкой строго по центру. Моя мама сызмала была аккуратисткой, мелкие и беспорядочные арбузные косточки ее раздражали (меня лично – нисколько). Есть еще анекдот про скрещивание арбуза с тараканом: разрежешь его, и косточки сами разбегаются. Моей маме этот анекдот не нравится, она считает его пошлым; опошляющим великую идею того, что природа суть лаборатория, а человек в ней работник.

Сколько я себя помню, я слышу о квадратных (кубических, строго говоря) арбузах, которые научились выращивать японцы. Теперь, вот, появились сообщения, что скоро они начнут их импортировать. Но это не значит, что до сих пор никто вне Японии не видел их и не пробовал – видели и пробовали. И в Америке, и в Астраханской, говорят, области. Квадратный арбуз не является продуктом ни генной инженерии, ни даже простой селекции. Хитроумные японские фермеры просто засовывают арбузные завязи в кубические стеклянные формы. Известный фокус: моя мама, между прочим, из года в год выращивает с кем-нибудь из внучков огурец в бутылке – тем же способом. И первого сентября ребенок идет в школу как настоящий юный натуралист – с букетом и, так сказать, с сюрпризом. «А вот как этот огурец попал в эту бутылку, если горлышко такое узкое, а огурец такой толстый?» А вот так и попал. Это что – на сайте www.vegiforms.com есть фотографии цуккини со срезом в форме правильного сердечка, и тыковки со смеющимися лицами, и прочие прелестные мутанты в поражающем глаз разнообразии. Сердечки-цуккини выглядят очень славно. Но мама моя говорит, что они наверняка невкусные. То же самое, между прочим, все говорят про квадратный арбуз: прикольный, мол, но на вкус хуже обычного. Хотя это в обычном арбузе главное – сладкий он или не сладкий. В квадратном арбузе главное то, что он – квадратный! Форма тут явно важнее содержания, но влияет ли форма на вкус – это непонятно. Может квадратный мутант недостаточно вкусен, потому что вырос не на воле, а в стекле? Или все дело в предубеждении? Ну, не знаю. Возможно, дело еще и в том, что от чудесного на вид плода и вкуса заранее ожидаешь чудесного.

Мой свекор Александр Алексеевич, который вырос на русском Севере, в Архангельской области, впервые увидел и попробовал помидор, когда был уже взрослым, и был неприятно поражен тем, что помидор такой несладкий. По всем его представлениям, он должен был быть чисто нектар: такой красный, румяный, сочный.

(Между прочим, он был, в принципе, прав: там, откуда помидоры родом, где они созревают прямо на кусте, под жарким-жарким солнцем, там они действительно сладкие, как фрукты. Идея готовить помидоры с солью южноамериканцам кажется такой же дикой, какой мне, например, до сих пор кажется дикой идея засаливать арбузы – а ведь на Украине так и делают.)

А еще есть гениальная история Юрия Рытхэу, как он, тоже будучи уже довольно взрослым, попал впервые в большой портовый город, и они с товарищем купили арбуз, о котором раньше только читали в книгах, и пошли к морю, чтобы спокойно его съесть. Отрезали с краешку по небольшой полосочке, вдумчиво пожевали: хваленый арбуз оказался чем-то очень твердым, совершенно безвкусным. Они разозлились и бросили его на камни. Арбуз раскололся, внутри показалось что-то красное, влажное, брызнуло соком: «Да он еще и испорченный!» Мифический плод оказался сплошным обманом.

А вот если бы впервые увиденные ими арбузы оказались квадратными? Я не думаю, что это их как-то дополнительно поразило бы. Ну, квадратные. В сущности, традиционные круглые арбузы, с этим их геометрически правильным чередованием темных и светлых сегментов на кожуре тоже выглядят как-то неправдоподобно – слишком уж нарядно. «Как мяч!» – кричат в восторге дети, которым довелось увидеть/запомнить сначала мяч, а затем уж арбуз. Съедобный сладкий мяч! Чудо.

В прохладных широтах, где мы живем, чудесное явление арбуза подпорчено тем, что появляются они как-то уж слишком поздно, когда лето уже идет на убыль, и не так уж его, арбуза, хочется. То есть, можно, конечно, покупать их хоть круглый год: «Но разве в марте/апреле/мае/июне это арбуз? Да это чистая химия!» Определенным уважением пользуются, однако, новогодние арбузы, бережно сохраненные с осеннего урожая. Роскошь, в самом деле, истинная роскошь. Между прочим, известно, что играя Хлестакова: «На столе арбуз – в семьсот рублей арбуз», Михаил Чехов изображал в воздухе руками нечто огромное, отчетливо квадратное.

Афоризм

Все товары класса премиум одинаково эксклюзивны. Каждое бракованное изделие эксклюзивно уникальным образом.

Байдла

Если бы я была сообразительней, проворней, удачливей, я бы не убивала время жизни в бессмысленных мечтаниях, а написала бы монографию-бестселлер: «История массовых бытовых помешательств рубежа XX–XXI веков». Ну, как-то так. Ведь это же не военная тайна и не великое открытие. Все происходило на наших глазах.

Хотя бы чертова фондюшница. Конечно, это мой позор, как мексиканский тушкан Людоедки Эллочки. Но позор не только мой. На скольких московских, питерских (священных!) кухнях я обнаруживала этих монстров и думала: ага! ага, ага. «Пользуетесь ли?» – спрашивала невинно-коварно. «Ох, нет! – говорили— Пару раз попробовали, да и плюнули. Сыр прилипает, масло перекипает, шоколад вообще превращается черти во что. И отмыть эту байду практически невозможно. Зачем мы ее купили? Идиоты».

Приятно узнать, что не ты одна идиот. Хотя, правда, никто из моих знакомых все-таки не тараканил «эту байду» в качестве ручной клади. Здесь уже купили, на месте, когда пошла волна помешательства на фондю.

А до этого что было? Ну, микроволновки (см. МИКРОВОЛНОВКА) – считались чем-то совершенно суперским. Колготки-«дольчики» – что это было, кто помнит? Дальше солидно: евроремонт. Барсетки. Джинсы-версачечки. Вот где-то тут как раз – фондю. Дольче&Габанна. Моющий пылесос. Компьютерная диагностика. Кастрюли Zepter – панацея здоровья. Стеклопакеты – окна XXI века. Гербалайф. Текила. Кашемир. Мобильники и караоке. Похудеть по Монтиньяку. Сноубординг. Хламидиоз. Абсент. Суши-сашими. Виагра. Сливовое вино и саке. Снегокаты. Ботокс и рестилайн. Пашмина. Собачки-йорки. Диета по группам крови, по доктору Волкову, по Гемокоду. Клеточный бодибилдинг. Мураками. Скутеры, Сорокин, стволовые клетки… Какой куцый получился список, какой неполный.

Барыня

Забастовка начиналась в 10 утра и заканчивалась в 11.00. Наш рейс в 9.15. Но была некоторая подлянка, спорный вопрос. Рейс был транзитный, страшно неудобный, только я могла на такой угодить. Мы вылетали из Рима не в Москву, а в Милан. А уже оттуда – в Москву. В 10.05. Римская синьорина сказала по этому случаю «Хм», но все сразу стали ее убеждать, что по телефону нам тысячу раз (это правда) говорили, что наш рейс в забастовку не попадает. Синьорина принялась регистрировать пассажиров. Зарегистрированные сдавали багаж и радостно шли в Duty Free. Передо мной оставалось человек семь, когда появился стремительный синьор в летчицкой форме – активист забастовочного комитета, как я понимаю. Во всяком случае слово «Basta!» было произнесено много раз и со многими восклицательными знаками. Он чуть ли не побил безвольную синьорину и заявил, что с этого momento позорное штрейкбрехерство прекращается. Кто по тупости и классовой незрелости его коллеги были зарегистрированы, тем попробуют сейчас подобрать рейсы (вылет строго до 10.00!) в Париж, Франкфурт или Цюрих, пусть летят туда, переоформляют билеты и летят в свою Москву, prego! Особенно он, лично, не завидует тем, кто пожелает метаться по громадному аэропорту во Франкфурте, но если хотите – prego, prego! На этот рейс есть несколько мест. А остальные полетят через Милан, но завтра. А пока их разместят в отеле. В отеле «Шератон-гольф».

Услышав слово «Шератон», несколько человек, собравшихся уже было лететь через Париж (пусть через отстойник для транзитников, но – Париж!), передумали и решили ехать в отель.

Римский отель «Шератон-гольф», как и ожидалось, был вполне прекрасен. Совершенно пустынен. Никаких признаков, почему-то, гольфа. Никаких постояльцев, кроме пассажиров «AlItalia». В основном это были русские и японцы. В мраморных ресторанах никакой еды, кроме жутковатых мясных тефтелей с макаронами в застывшей подливе – бесплатно. За счет профсоюза. На попытку попросить меню официанты рычали свирепо: «Ал Италия?» – и совали миску с макаронами.

В своем номере я не смогла зажечь электричество. Другие пассажиры тоже не смогли – никто раньше не жил в таких роскошных отелях, где свет включается с помощью ключа-карточки. Все бродили с этими ключами по коридорам, пытались выяснить друг у друга, как и куда их втыкать, и чувствовали себя последними лузерами.

Рис. 1 Самолет был такой: узкий, длинный и очень трясучий

Потом я отправилась погулять по Вечному Городу, мне на ногу наехал скутер. Не на полной, конечно, скорости – так бы я осталась без ноги. Сама была виновата, зазевалась на переходе. Еще бы – я практически спала на ходу. Впрочем, может, и он дернулся раньше времени, не знаю. Он извинялся. Был бы этот мотоциклист хоть один, сам по себе. Я бы изобразила, что ноге капут, он бы меня куда-нибудь повез, и неизвестно, что бы еще из этого вышло, но у него сзади сидела блондинка в серебряном шлеме. Я показала, что, мол, ничего, нормально, и поковыляла себе. Потом уже в гостинице долго пыталась отмыть ногу, на которой остался черный след от протектора. След не отмывался. Терла его и терла, пока не дошло: это не грязь, а синяк. От удивления – ничего себе! синяк в форме протектора! – я сделала, должно быть, какое-то резкое движение, и в беломраморной шератоновской ванной свалилась пластмассовая палка с занавеской – прямо мне на голову.

На этом история могла бы уж и кончиться, но она не кончилась.

Опять подъем ни свет ни заря – как в страшном сне, где все повторяется. Завтрак в отеле начинался с 7.30, а автобус в аэропорт должен был отъехать в 7.35. Надо ли объяснять, что 7.45 все наши еще намазывали джем на булочки. В 8.10 выяснилось, что автобус был – и уехал. Уже договариваясь с таксистом (и почему, интересно, я так рвалась-то в Москву? убей не помню), я слышала, как высоко-причесанная дама на чистом русском языке объясняла портье: «Вы должны позвонить в аэропорт и сказать, чтобы они задержали наш рейс. Вы понимаете меня? Позвоните и скажите, мы задерживаемся!» Дикция у нее была изумительная. Она показалась мне настоящей, стопроцентной идиоткой.

Рис. 2а Так выглядела ее прическа

Рис. 2б Или так

Рис. 2в

Или, пожалуй, вот так

Римский таксист понял, что я в истерике, и содрал за пятнадцатиминутную поездку долларов девяносто – практически все, что у меня имелось. Странно было бы, если б он поступил по-другому.

Я думала, что уже опоздала, – но ничего, зарегистрировали. Села в самолет. Отдышалась.

Мы почему-то никуда не летели. Стояли. Время вышло, а мы все стоим.

Через сорок минут вломились четверо с нашего рейса, все в мыле. Они тоже взяли такси.

Остальные прибыли еще через полчаса, не раньше. Не спеша, с чувством собственного достоинства. Портье все понял. Им подали другой автобус.

В эконом-классе мест не оказалось, и их разместили в первом. Поили настоящим шампанским. Кормили по карте. Нам носили сохлую курицу, а они выбирали между лососиной и маленькими осьминожками. Дама с четкой дикцией сказала, что может, пожалуй, попробовать и то, и другое, а еще ей нужен двойной кофе (только не растворимый!), минеральная вода без газа с лимоном, лед отдельно и еще плед.

Стюардесса называла ее исключительно «миледи». В переводе на русский это будет, я думаю, «барыня».

Безе

Недавно у нас зашел разговор о безе. И мы согласились с тем, что безе – одна из самых странных вещей, с которыми нам приходилось сталкиваться в жизни. Безе занимает какое-то непропорциональное себе место. По мне-то, хоть бы его и вовсе не было – приторное, неприятно царапается и скрипит во рту, даже напоминает асбест или пенопласт. Не помню, чтобы у нас дома когда-нибудь пекли это самое безе. И, однако же, слово «безе» я знаю с детства, как будто это некое важное и необходимое знание, вроде Ждыдва и Юпять.

Есть даже анекдот про безе: «– Девушка, что это у вас на витрине – такое белое, воздушное, такое все неземное? – Это? Да это же безе. – А! Ну, дайте, пожалуйста, две бутылки водки!» Мой самый любимый анекдот – потому что он как бы очень о многом. В частности, о соотношении сути и смыслов.

Смысл безе – «белое, воздушное, такое все неземное», со звучным и изящным французским именем, которое переводится как «поцелуй». (Ноздрев говорил: «Позволь же влепить тебе безешку!») На жаргоне baiser – трахаться. А суть его – всего лишь взбитые с сахаром и запеченные в духовке яичные белки – изначально скользкие, прозрачные, тягучие; и с этой неприятной штучкой, которая напоминает о несостоявшемся птенце… Впрочем, и суть поцелуя можно описать столь же малоаппетитно.

Суть – но не смысл.

Я обожаю: меню, поваренные книги, любую кулинарную литературу. Даже упаковки – всегда читаю, что написано на коробках и этикетках. Помещенный на них текст – конечный итог перехода сути в смысл. На рынке, на кухне процветает чувственный мир, там вкусы и запахи, лед и жар, свежесть и брожение. У рыб, грибов и овощей есть названия – но эти названия не довлеют. Попадая на стол и, тем более, на бумагу, материальные вещи осеняются названием. А иногда и становятся названиями – в большей степени, нежели продуктами. Салат «Мимоза» – в нем больше от мимозы и от 8 марта, чем от салата. Китайские блюда с названиями вроде «Великая битва тигра с драконом»: что здесь важнее – имя или банальный карп с еще более банальной курятиной? Или вот: унылый корнеплод – и картошка по-пушкински, овеянная легендой, осененная рецептом: «отваренный в мундирах картофель обжаривается в сливочном масле на углях»… На каких нафиг углях? А на электрической плите – не хотите ли? Однако же, незримый образ пушкинских поэтичных углей дает явный и чудный аромат.

У великих поваров и гурманов дать блюду свое имя считается огромной честью – как дать имя звезде. Графа Строганова помнят благодаря блюду, которое он особенно жаловал. Графиня де Сюбиз дала имя соусу с луком (сравнить: луковая подлива или соус сюбиз). Дюбарри – это все, что с цветной капустой; по имени фаворитки Людовика Пятнадцатого. Есть условные коды: например, «по-лукулловски» – это всегда с трюфелями, «а ля Романов» – почти всегда с шампанским, и всегда дорого. Здесь суть и смысл находятся в относительной гармонии – и поэтому высокая кулинария и вполовину не так интересна, как кулинария стихийная, фактически народная, кулинария родственных застолий, плохого общепита и сомнительных сборников рецептов. Это истинный пир названий; мое любимое чтение в сладостные часы душевного отдыха.