Боги умирают в полночь

Наташке очень хотелось чтобы я была экстрасенсом, ведь тогда мною можно будет хвастаться, а может и парней на меня ловить. Она и слышать не хотела о том, что ничего сверхъестественного я не умею.

На мою эмпатию обратил внимание и Олег, это случилось в его гараже. Там я проводила много времени и многому у него научилась в плане медицины. Совершенно случайно я начала помогать Олегу лечить людей. Я зашивала раны, делала уколы и ставила капельницы, а когда хорошо выучила все системы организма ставила диагнозы и назначала лечение, так как сюда приходили не только по поводу травм. Я ассистировала Олегу на операциях, а в пятнадцать лет впервые провела операцию сама. К восемнадцати годам я уже была полноценным врачом по всем направлениям, хирургом общей практики и травматологом. В гараже мы встречались с Гогой, иногда он приходил с мамой. В одну из наших встреч в гараж залетел Олег, за ним двое мужиков, они несли молодого парня. У него было два огнестрельных ранения в живот. Его положили на стол, который Олег называл операционным. Те мужики что принесли его были в панике, они разговаривали сплошным матом, среди которого изредка проскакивали литературные слова. Олег был само спокойствие. Он разрезал на пациенте футболку и начал осматривать раны.

– Ну чё там? Живой будет? Скажи, будет? – кричал один из мужиков.

Олег как всегда молчал и напевал какую-то мелодию, он никогда не реагировал на чужую панику, дабы она не сбивала его.

– Будет, не переживайте, – сказала я, я ощущала их страх и панику кожей, – эта рана не страшна, – продолжила я, указывая пальцем на одно из ранений, я видела как Олег перевернул раненого и осмотрел спину, – пуля прошла навылет и ничего важного не задела. А с этой Дядя Олежа справится, кровотечение не сильное. Единственное, наверное поджелудочную задела.

Мужики вылупились на меня и замолкли.

– Ах ты моя маленькая медсестричка, все правильно сказала! – похвалил меня Олег, вынимая пулю, – а поджелудочная заживет, выходим его, не ссыте в трусы, пацаны! Смотрите, даже ребенок не боится, а вы уже в штаны наложили.

– Ничего себе ребенок! Я бы такого ребенка потискал! – сказал один из мужиков, разглядывая меня.

– Это моя дочь, и ей всего пятнадцать, так что завали хлеборезку и подожди на улице, – сказал Гога, взяв в руку монтировку.

– Э, тихонько, папаша, у нее на лбу не написано, что она твоя, – ответил тот, пятясь к двери. – Ты только вылечи его, Олеж, он ведь молодой совсем, и вообще просто на стреме стоял!

– Для тебя Дядя Олежа, и вылечу, я ж сказал – не ссы в трусы.

Позже, когда все разошлись, Олег попросил меня посидеть с ранеными парнем пока он сгоняет в аптеку. Я сидела и думала о том, что этот парень только встал на кривую дорожку, а уже получил две пули. Я решила помолиться за него. Я просила бога, чтобы он помог ему вылечиться и чтобы он перестал заниматься такими вещами. Всегда в момент молитвы или после нее на меня как будто снисходило озарение. Я точно знала какие эмоции сейчас испытывает человек рядом со мной. Это не было голосом или знаком, ко мне как будто просто приходило знание того что именно человек сейчас чувствует. Я считала, что таким образом мне отвечает бог. Однажды Дядя Олежа сказал мне, что с точки зрения психологии это подсознательный ответ и бог тут ни при чем. Я ему конечно же не поверила. Моя вера на тот момент вообще была непоколебима. Все люди планеты могли бы в один голос сказать мне «Рита, бога не существует, это все выдумки», и я бы без тени сомнения ответила «существует». Сейчас, молясь о здоровье этого парня, ко мне пришло знание того, что ему очень больно. В этот момент вернулся Олег.

– Бог сказал мне, что ему очень больно, и он очень страдает.

Олег посмотрел на раненого, тот был без сознания.

– Он в отключке и не может чувствовать боли. Вот как придет в себя тогда да, волком завоет.

– Нет, ему больно, я это чувствую.

Олег посмотрел на руки и ноги парня.

– А ему и правда больно! – сказал Олег, – смотри, видишь, здесь венка в двух местах бьется? А должна только в одном. Ладно, давай, вкати ему обезболивающего.

Я сделала парню укол в вену, мне нравилось тыкать в людей иголками, и никогда это не надоедало, ведь нет лучшей практики, чем практика на живом человеке. Пару лет назад Олег приволок мне из больницы списанный симулятор для интернов, к нему я уже давно не прикасалась.

– Гляди-ка, перестала биться! – сказал Олег спустя некоторое время, – он взял фонарик и начал светить ему в глаза. – Сейчас в себя придет!

Так и случилось, минут через пять парень пришел в себя.

– Сильно болит? – спросил его Олег.

Парень в ответ только помотал головой из стороны в сторону, нет мол.

Теперь Олег начал допытываться что же еще я умею. А я больше ничего не умела. Я просто чувствовала чужие эмоции. Это все. Но и это было очень много для меня, потому что я решила, что это маленький, но божий дар.

Ни Дядя Олежа, ни тетя Марина по сути не верили в бога, хотя говорили, что вроде бы как верят. Тетю Марину просто так приучили с детства, потому что родители были верующими. А Дядя Олежа навидался столько чудес, неподдающихся науке и медицине в частности, что считал, что какая-то высшая сила все же есть. Наташка же наотрез отказывалась от идеи существования бога, и постоянно пыталась меня разуверить.

– Я не понимаю, как ты можешь верить в то, чего не видела? – говорила она, пытаясь достучаться до меня.

– Мне и не надо видеть. Я его чувствую, этого вполне достаточно.

– Как ты его чувствуешь? На что это похоже?

– Я не могу это описать, я просто знаю, что он есть. Ты вот знаешь, что тетя Марина тебя любит?

– Знаю.

– И тебе ведь не нужны для этого какие-то доказательства или проявление чувств. Ты просто это знаешь, где-то там внутри твоего мозга есть простое знание того, что она тебя любит.

Наташка смотрела на меня сощурив глаза.

– И ты прям вот так знаешь, что он есть?

– Да.

– Даже когда он тебе не помогает?

– Он и не обязан мне помогать, он не джинн в бутылке, а создатель. Кроме того, я не должна грешить, должна вести праведную жизнь, и тогда он будет мне помогать. А я столько всего плохого сделала в жизни из-за того чем занимается мама, что теперь расплачиваюсь. Так что то, что бог не всегда мне помогает вполне нормально.

– Ты же ведь и сейчас занимаешься чем-то не вполне законным с папой в гараже, это ведь не праведная жизнь?

– Я не делаю ничего плохого, напротив, я помогаю лечить людей.

– Ага, только эти люди не идут в нормальную больницу!

– Мне все равно, чем они занимаются. Мне не все равно, чем занимаюсь я. И бог всех судит по их деяниям, а не по чужим. По божьим законам я не являюсь соучастницей.

Наташа не находила что ответить. Пусть я и мало говорила, но если говорила, то по делу. Проходило какое-то время, и она снова приставала ко мне с расспросами, и снова пыталась меня разуверить.

– Если бог есть, почему тогда идут войны? Почему умирают дети и хорошие люди? И почему плохие люди живут припеваючи?

– Я не знаю, – спокойно отвечала я, – да, плохие вещи случаются, и если бог их не предотвратил, значит они зачем-то нужны. Если я не понимаю каких-то вещей, это еще не означает, что бога нет. Я все равно чувствую его, и знаю что он есть.

Бог был для меня чем-то больше чем просто создателем и блюстителем христианских законов. Он был моим другом. Когда-то Давид сказал мне, что без веры жить очень тяжело. Тогда я не поняла его слов, сейчас понимала очень хорошо. Когда мама с Гогой пропадали на несколько дней, и я не могла до них дозвониться я чувствовала себя брошенной, потерянной, я не знала вернутся ли они. Я не знала как буду жить без них, я ничего не знала и мне было так страшно, что я даже плакать не могла. Страх парализовал мое тело, и я сидела возле окна в полной темноте часами. Я выглядывала их как собака хозяина. Однажды я просидела так сутки, я вообще не вставала со стула. Я описалась и не почувствовала этого. И вот мама с Гогой все же вернулись, я вышла из ступора и со слезами кинулась на маму. Она заметила мои мокрые штаны и начала кричать на меня, Гога начал защищать меня, и как всегда начался скандал. Мне было десять лет. С того момента как я обрела бога я больше никогда не была одна, со мной всегда был мой друг бог. Когда мне было страшно, я разговаривала с ним вслух, и мне казалось, что он меня слышит. Нет, я была уверена, что он меня слышит, что он отложил все дела и слушает меня. Благодаря этому я переставала чувствовать себя одинокой. Вся планета могла бы вымереть как динозавры, но если со мной был бог, то я не была одна, и мне было не так страшно. Так как мама приучила меня к тому, что своими чувствами и мыслями делиться ни с кем нельзя, то я и не делилась. Но иногда во мне вырастала потребность в том, чтобы излить все это. Когда Гога был рядом, я делилась с ним, а когда не было, я делилась с богом. С ним я делилась самым сокровенным. Я знала самую главную истину – если со мной бог, значит я не одна. Пока мы жили в Грузии, я читала всякую православную литературу, но она мне быстро надоела. Однажды я пыталась осилить Библию, но текст оказался слишком сложным для меня, а шрифт очень мелким, и я не прочла и десяти процентов. Так как в церковь я ходила крайне редко, а если и ходила, то ни с кем там не общалась, то в общем-то я и не знала всех христианских канонов. У меня в голове создалось свое видение бога и христианства в целом из совокупности информации что я имела. Я выдумала свои собственные правила общения с богом, праведной жизни и многого другого, и жила по этим правилам. Я не скажу, что они слишком отличались от настоящих, но разница была. Я помню как Гога однажды сказал мне, что для того чтобы верить в бога достаточно одной веры. Для этого не обязательно ходить в церковь и следовать всем мельчайшим правилам. Все эти правила выдумали люди, и в Библии о многом прямо не сказано, так что я решила, что у меня есть некая свобода мысли. Ведь главное было то, что я знала, что бог есть.

Наташе исполнилось шестнадцать лет, и она наседала на меня каждый день и пыталась изменить. Она хотела чтобы я была красивой, потому что хотела ходить по клубам, а других ее подруг родители не отпускали в такие заведения. Я не красилась и носила непривлекательную одежду, и тем позорила ее. Наташка изощрялась как могла: обычные уговоры, давление, пристыженность, попытки подкупить – на меня не действовало ничего. Она даже пыталась подключать отца, так как знала, что я уважаю его, и тот имеет на меня влияние. Не помогло. И тогда она расплакалась, это было так искренне, без капли театральности и давления.

– Я так хочу пойти в клуб, – всхлипывала она, – мне кажется это какой-то другой мир, в котором все взрослые и самостоятельные. Мир, где парни сами к тебе подкатывают и покупают тебе выпить. Где ты красивая и на тебя все смотрят. Я хочу потанцевать, ведь не зря же я ходила на уроки танцев. Мне этого так хочется! Мне больше ничего не надо.

Я тогда почувствовала всю гамму ее эмоций. Она была как будто привязана к батарее, и ей до безумия хотелось на волю. Я чувствовала то же самое, когда хотела уйти от мамы с Гогой, но осознала, что не смогу прожить без денег. Сейчас она не давила на меня и не использовала других уловок. Она просто говорила как есть. Она была искренней, а это было единственное, чем можно было на меня воздействовать. Я подсела к ней на кровать и обняла.

– Хорошо, мы сходим разок, но сильно разодеваться и краситься я не буду, – сказала я, целуя ее в щеку.

Наташкиному счастью не было предела. К такому великому мероприятию она подошла основательно. Мы обошли не один торговый центр в поисках одежды, которая устроила бы и ее и меня.

Я была в гараже Дяди Олежи и зашивала глубокую рану на спине одного мужика. На всю его спину легла большая и красивая татуировка «куполов». Там был и монастырь, и ангелы с трубами, короче целая фреска. Рана была длиной сантиметров двадцать, и я пыталась зашить так, чтобы и рана зажила, и рисунок не испортить, было бы там изображено что-то другое, может я бы и не старалась.