Спорим на поцелуй?

Поздно вечером Мишель все-таки решилась и написала смс: “Бабушка, я не могу приехать, мне не на кого оставить собаку”. На что в ответ получила: “Значит приезжай вместе с собакой”.

Засыпая, Мишель мечтала исследовать город своего детства, быть может, она и домик с зеленой крышей и колоннами когда-нибудь увидит.

Глава 3

На вокзале царила суета. В голове крутилась песня из детства:

“Славный город Кострома

В закромах полно ума!

Коль ума куда, кому

Надо ехать в Кострому”[1 - Смешарики, «Славный город Кострома»].

Провожающие прощались с отбывающими, смеялись, обнимались, плакали. В воздухе витал запах мазута и горячего железа, вдоль поезда шел железнодорожный работник и простукивал колеса, отвечающие звонким лязгом. Только семья Мишели шла тихо. Молча. Будто незнакомые люди. Мишель и Эппса посадили в купе, в свои шесть месяцев он весил уже четырнадцать килограмм, оказалось, что с такой крупной собакой только выкупать все полки купе и точка, даже если едешь одна, но родителей и это не остановило. Они сообщили дочери, что займутся разделом имущества и разводом, а чтобы не травмировать ее, отправляют к бабушке в Кострому на пару недель, может на месяц. Мишель не спорила. Позвонила Даньке:

– Мне придется уехать ненадолго.

– Родакам отпуск что ли внезапно дали? – спросил он, ничуть не удивившись. У него самого такое пару раз уже случалось, родителей отправляли в отпуск, когда заканчивались одни проекты в фирме, а до других нужно было подождать недели две-месяц-полтора.

Ну как ему сказать, что у нее все плохо? Что родители сошли с ума и галдят, деля полотенца и распиливая квартиру на кусочки. Стыд-то какой.

– Да.

– О! Круто! Я тебя провожу. Когда уезжаете?

– Мы уезжаем завтра в страшную рань, – соврала Мишель, зная, что Даньке легче вообще не ложиться спать, чем встать в четыре утра. Нельзя, чтобы он увидел ее родителей вместе, он сразу все поймет.

– Я буду скучать по тебе, медвежонок, и очень-очень ждать, – сказал он и столько нежности было в этом голосе. Вот бы и папа так сказал или хотя бы подумал.

Потом Мишель позвонила лучшей подруге Алисе, они дружили с первого класса, ссорились, мирились, даже дрались, но не бросали друг друга. Особенно после того, как их класс расформировали, часть их одноклассников перешла в кадетский класс, а они остались вместе в новом переформированном классе, поначалу было сложновато, много новых лиц. Потом привыкли. Да и мама говорила: “Надо держаться вместе”. Обе девчонки увлекались рисованием, Алиса рисовала скетчи и выкладывала на своей странице. Акварельные мишки менялись на рисованные гелевыми ручками здания, а те в свою очередь на карандашные зарисовки земляничной поляны или березовой рощи. иногда Алиса не могла выбрать, какой рисунок выложить и отправляла несколько, устраивая зрительские голосования. Мишель же просто рисовала день за днем свои маленькие комиксы, выкладывая их на своей страничке без всяких интерактивов.

– Следи за Данькой.

– Боишься, что приударит за другой? Я думала среди вас один ревнивец – Даня, – рассмеялась подруга.

– Нет. Просто. Не бросай его, пока я в отъезде, зови с вами погулять.

С “вами” это с Боряном, соседом Алиски. Мишель знала, что с Боряном минимален шанс попасть в неприятности, он ходил в качалку и выглядел так, что на него мало кто хотел напасть или докопаться по пустякам.

Поезд из Москвы в Кострому шел всю ночь, поэтому был шанс выспаться. Папа суетился, упихивая чемодан под полку, мама злилась, вспоминая, что забыла положить аптечку. Мишель думала, что отец поговорит с ней, убедит, что мама не права, он ждал доченьку, любил ее и любит до сих пор, но отец молчал и прятал взгляд. И от этого такая тоска съедала душу, что хотелось поскорее уже уехать. Только время как нарочно растянулось, плелось медленно-медленно. Мишель нарядилась в черное платье с белыми полосками. Вырез ей казался огромным, рукава узкими, длинна неуместно короткой, отчего платье то и дело приходилось одергивать то вверх, то вниз. Все-таки привыкла к шортам и футболкам, но теперь она назло их больше никогда не наденет.

– Ой, Галюня! – послышалось из дверей купе. На маму смотрела женщина, похожая на одуванчик светлыми кудрявыми волосами.

– Маринка, привет! – растаяла мама, – Как ты похорошела, столько лет прошло, а сияешь будто двадцать вчера исполнилось.

Мама сильно преувеличивала. Конечно, синяя футболка со стразами и джинсовые леггинсы подчеркивали тонкую талию и отсутствие жировых складок на боках, что без сомнения тетю Марину молодило, но не настолько, как преподнесла мама. Папа дежурно улыбнулся и ретировался на перрон вместе с Эппсом, которому приспичило то ли писать, то ли какать, отчего он то скулил, то лаял. Мама стрекотала с подругой, Мишель в который раз почувствовала себя лишней.

– А доченька как на тебя похожа! От Валерки ничего, вся в тебя. Ой, извини.

Мама замялась. Повисла неловкая пауза.

– А это вот мой, смотри как вымахал, – чуть отодвинулась в сторону тетя Марина и махнула рукой на такого же светловолосого и кудрявого как она сама парня. Парень смотрел в окно, держа в руках синюю спортивную сумку, и терпеливо ждал пока мать натрещится с очередными знакомыми. В ушах у него торчали беспроводные наушники. По отсутствующему взгляду было понятно, что он ни слова не слышал из их беседы и ни капельки по этому поводу не страдал.

– Очень приятно, – смутилась мама.

– Сейчас, – вспыхнула тетя Марина и накинулась на сына, – Илюшка! Убери телефон! Или выключи музыку. Вот, подруга моя со школы, а дочка у нее глянь какая красавица, не то, что твоя Ярька облезлая.

– Мам, – закатил глаза Илюша, вынув один наушник, – сколько раз говорить.

– Ну да, ну да, – проворчала тетя Марина, – ходит вся такая, на улице встретишь, ни за что не поймешь, что девчонка. Ой. Илюш, – тетя Марина снова заставила сына вынуть наушник из уха, – а это Мишка, помнишь ее? Это вы с ней как-то в садике все апельсины сожрали, которые нянечка на всю группу принесла из столовой.

– Не помню, – буркнул Илюша, но взгляд на Мишель задержал.

– Не обижайтесь на него, вспомнит! А как на дне рождения у Мишки с мечом бегал, помните? – хихикнула она.

И тут Мишель осенило. Когда ей исполнилось лет пять, на ее дне рождения какой-то пацан со всей дури лупанул ее деревянным мечом по спине, вот крику-то было! Мишель всем телом ощутила тот самый удар и мысленно содрогнулась. От этого парня надо держаться подальше. Мало ли что у него на уме?

– А вы тоже едете в Кострому? – с надеждой в голосе спросила мама.

– Галь, конечно, ой наболтаемся с тобой!

– Нет-нет, я не еду, дочку одну отправляю, там бабушка встретит. Ой, как хорошо, присмотрите за ней в дороге, а то боюсь проспит или выйдет на какой-нибудь станции и поезд уедет без нее.

– Мам, куда я ночью выйду? Я спать лягу, – встряла в разговор Мишель.

Но тетя Марина заверила, что присмотрит, не только в поезде, но и в самой Костроме, дома-то рядом, навещать будут с Илюшей и к себе в гости обязательно позовут.  От таких перспектив дух захватывало и ныло в спине, где-то как раз промеж лопаток.

Мама, успокоенная подругой молодости, покинула купе, тетя Марина с Ильей ушли обживать свои спальные места, а папа под визгливый голос проводницы, увещевающей провожающих покинуть вагон, завел в поезд Эппса. Он волновался и пах псиной, жарко дыша и высунув длинный язык. Сухо попрощавшись, папа вышел. А через пару-тройку минут поезд флегматично тронулся, пронзительно скрипнув на прощание.

“Пока Москва! Увидимся через пару недель. Это будут самые грустные две недели без Дани, но, когда я вернусь наша любовь будет сиять еще ярче, чем раньше”. От воспоминаний о любимом сердце сладостно сжалось, Мишель набрала его номер и проговорила целый час, пока не уснула с телефоном в руке. Мишель еще не знала, что в этом внезапном путешествии на Родину ей придется провести чуть больше времени, чем она предполагала.

Глава 4

Первое, что бросилось в глаза Мишель – Кострома показалась ей “лысой” без многоэтажек и кучной застройки. Район, в котором жила бабушка, мог гордиться пяти и четырехэтажными зданиями. Центр и вовсе был по большей части одно и двухэтажный.

К счастью, Илья и тетя Марина не приходили и к себе в гости не звали. Дня через три Мишель перестала просыпаться от кошмарного сна, в котором деревянный меч обрушивался ей на голову. Во сне голова отскакивала и катилась по дорожке как колобок, напевая песенку: “Я от дедушки ушла и от бабушки ушла”.  Эппс перестал лаять на кота, кот перестал вырывать собаке глаз в драке и натягивать его на хвост. Бабушка оказалась очень гостеприимной и доброй, такой, какой и помнила ее Мишель с детства. А еще Мишель только при личной встрече почувствовала, что все еще любит ее, как в детстве.

Бабушка ниже Мишели на полголовы, у нее морщинистые натруженные руки с крупными венами, варикозные ноги и большой живот. Лицо доброе, с лучиками морщин у глаз. Глаза у бабушки карие, брови черные, крашеные, а ресниц казалось и вовсе не было, точнее были, но очень короткие и светлые. Волосы бабушка стригла коротко и красила в каштановый цвет. А еще она любила наряжаться и носить бусы.

Квартира у бабушки двухкомнатная, просторная и светлая, окна выходили во двор, поэтому было интересно сидеть на подоконнике и смотреть вниз, на людей, собак и кошек. Кстати, подоконники! Мишель таких широких и больших подоконников в Москве не видела, там они узенькие, может поэтому она не так часто в Москве смотрела в окно?

В комнате у бабушки в дальнем углу на высокой тумбе на красивой гобеленовой салфетке стояли иконы, их лики были светлы и суровы. Под взглядами святых Мишель каждый раз становилось неловко, как будто она уже заранее перед ними в чем-то провинилась. Бабушка часто молилась. Мишель вспомнила, что в детстве ей казалось, что бабушка шепчет какие-то очень сильные заклинания, ведь половину слов она не понимала. Сейчас она не боялась молитв.

Позвонила пару раз Даньке, хотела рассказать о том, как устроилась, но он не взял трубку, а во второй раз, кажется, сбросил звонок. Занят, наверное.

Алиса тоже не отвечала, хотя нет, один раз будто бы взяла трубку, но послышалось только пыхтение какое-то и сдавленный смешок. Мишель показалось, что смеялись над ней, но она постаралась избавиться от этого гаденького чувства. Заткнула пессимиста за пояс, пусть не высовывается.