Дом и два жениха в придачу

Тергородский университет считался одним из лучших во всей Руде. Не все столичные могли с ним тягаться, а студенты собирались с разных концов страны, приезжали даже из Норнга и Фарузы. Хватало и темнокожих южан, и даже загадочных Хиньцев. Многие здесь, как и я, учились по социальной программе, бесплатно и со стипендией, в обмен мы приобретали обязательство отработать на благо Руды не менее десяти лет. Но хватало и тех, кто оплачивал обучение ради возможности похвастаться дипломом.

Обязательства меня не пугали, все равно не собиралась менять место жительства или полностью уходить в частную практику, а родители считали, что помаюсь дурью до замужества, а дальше буду рожать детей до конца обязательного срока. За каждого младенца давали два года в счет отработки, так многие девушки и оседали дома. Но я о таком и думать не хотела. Мне нравился старорудский и прочие языки, нравилось корпеть над переводами и словарями или же составлять заклинания. Не все будущие маги были хорошими лингвистами, поэтому специалисты моего профиля не сидели без дела.

Госпожа Крыжевская в это время уже прибывала на кафедру, заваривала себе чай и церемонно пила его из крохотной чашки, одновременно болтала с другими преподавательницами и подправляла макияж, а то и прическу. Сколько бы раз я ни заходила сюда в разное время, неизменно видела ее с коробочкой туши в руках и помадой.

Но высокая, яркая и громогласная Пелагея Игоревна могла себе это позволить: ее студенты всегда неплохо знали теорию магии. Даже я в ней разбиралась, хотя посещала занятия факультативно, в составе сборной группы для всех желающих.

И все равно, оказавшись под дверью кафедры, я замялась. Затем постучала и приоткрыла дверь.

– О, Белокосова, заходи! – тут же махнула рукой Крыжевкая. Другие преподаватели сдержанно ответили на мое приветствие и погрузились в свои дела.

Кто-то пил чай или кофе, другие болтали между собой, а остальные заполняли рабочие документы или составляли планы занятий. На меня они не обращали особого внимания. Помнили, что я числюсь старостой в своей группе, поэтому часто хожу по разным кабинетам и дергаю преподавателей.

Тилль, напротив, и здесь нашел знакомых, с которыми успел перекинуться парой слов и договориться о встрече на выходных. Подумать только, какой востребованный молодой человек! И все-то его знают, и все-то ему рады. Но задерживаться он нигде не стал, подошел вместе со мной к Крыжевской, чмокнул ее руку, затем рассыпался в комплиментах.

Ах, уважаемая Пелагея Игоревна, как вы прекрасны, сколько хорошего о вас говорят бывшие студенты, и бабушка моя отзывалась о вас очень тепло. Она тут же посочувствовала его утрате и поинтересовалась, чем может быть полезна. И, могу поспорить, щеки всегда невозмутимой Крыжевской заалели от комплиментов смазливого полуфея.

Тилль не стал лукавить и честно выложил, в чем причина нашего интереса. Только вывернул все так, будто мы здесь не ради дома, а сплотились с одной единственной целью – вернуть Пелагее Игоревне ее записную книжку.

– Но прошло почти двадцать лет! – она всплеснула руками, чуть не опрокинув пудру и тушь. – Тогда Астрид ни с того ни с сего заинтересовалась базисами построения заклинаний, искала информацию, а я дала ей свою книжку, которую заполняла еще студенткой. Я-то давно все наизусть знаю, но и выбросить ее рука не поднималась. Там же все систематизировано и понятно, отличное бы вышло пособие, жаль, так и не решилась его издать. Мы очень дружили с Астрид, поэтому и поделилась с ней наработками. В те времена, могу сказать, я брала не меньше двух серебряных за право заглянуть в мои записи и что-то переписать. Уже после пошли учебники от Нагорского и Белля, затем Красниковой. Но я уверена, что и они многое взяли у меня. В ту пору никто не разбирался в теме лучше.

Я слушала и кивала. Даже если это и было так, в чем я сильно сомневаюсь, то за два десятка прошедших лет магическая наука шагнула далеко вперед. Уже не было нужды платить столько денег за чьи-то заметки, отличные и понятные книги лежали в обычных библиотеках. Наш государь был заинтересован в новых магах и делал все возможное ради роста их числа.

– А как выглядела эта книжка, не припомните? – осторожно спросил Тилль, прерывая поток воспоминаний Крыжевской.

– Конечно же припомню! Я не привыкла разбрасываться своими вещами! Размером как половина тетради. Темно-зеленая обложка с выдавленными вензелями, на внутренней стороне мое имя. Если найдете, то не перепутаете. Приятно, что Астрид не забыла о ней и решила вернуть мои записи, вдруг все же соберусь их издать.

Мы слаженно поблагодарили ее и быстро скрылись с кафедры, пока Пелагея Игоревна снова не нырнула в омут самолюбования.

В коридоре Тилль шумно выдохнул и запустил пальцы в волосы, разом став похожим на студента, а не серьезного преподавателя. На нас сразу же вытаращились. Стайка студенток без всякого стеснения застыла неподалеку и теперь бросала в Лайтнера кокетливые взгляды.

– С этой книжкой дело нечисто, – заметил он. – Астрид была умной женщиной, она понимала, что Крыжевской не издать свои записи двадцатилетней давности.

– Скорее – сорока, – поправила я. – При всем моем уважении Пелагея Игоревна далеко не вчера была студенткой, с тех пор много воды утекло.

– Тем более. И сам срок: двадцать лет не отдавала, но после смерти решила вернуть? Еще и через нас.

– Астрид любила загадки. Вдруг эта записная книжка – ключ к чему-то большему?

– Или она решила нас разыграть. Составила такое условие, а саму книжку потеряла примерно на следующий день после того, как одолжила. И быть нам соседями вечно.

– Не говорите мне такие страшные вещи перед учебой!

– У меня и самого так в горле пересохло, что аж ладони вспотели, – в тон мне ответил Тилль. – Надеюсь, мы сможем избежать страшного совместного будущего, даже готов потрудиться ради этого. Вы-то все равно на парах часов до трех.

– До половины пятого, – уточнила я.

Тилль покачала головой, пробормотал «какая жалость», но на деле не подумал уходить.

– Возможно, Астрид что-то такое упоминала перед смертью? – он поглядел мне в глаза с непонятным выражением.

– Записки Крыжевской точно нет, – отмахнулась я. – Мы говорили в основном о переводах, криптографии, университете. Госпожа Вильхоф почти никуда не выезжала и принимала немного гостей, поэтому всегда интересовалась новостями.

– А кто возил ей продукты? Нет, я верю в вашу доблесть, но если в обеих руках тащить корзины с запасом еды на неделю, то как тогда отстреливаться от грабителей? Револьвер ведь держать нечем.

Шутки у него странные, зато темные глаза так и сверкают смешинками. Ему будто нравится меня злить и наблюдать за реакцией. А может быть ждет, когда же из меня полезет то гнилое нутро, которое и подтолкнуло выманить у беззащитной старушки половину дома.

Почему не целый – большой вопрос, надо будет узнать, какие теории на этот счет выстроил Тилль. Вот у кого талант подозревать остальных неизвестно в чем.

– В наших лесах безопасно, – я скрестила руки на груди и тогда заметила, что мой ученический портфель до сих пор у этого фейского нахала. – А если разбойники и встречаются, то ближе к норнгской границе.

– Логично. Чем у вас тут поживиться? Пирожками и тетрадями?

– Ну знаете!

Я развернулась и быстро направилась в сторону своей учебной аудитории. Хватит с меня того, что Лайтнер не любит меня, но обижать всю Руду – это уже слишком! Между прочим, в его драгоценном Норнге преступников было не меньше, да и благосостояние не выше. Лично я там не бывала, но бабушка Рита выписывала их газеты, так что новости я читала для языковой практики. И вообще. Интересно же, как живут за границей.

Глава 7

Тилль говорил на рудском складно, без всякого акцента. Но это и не удивительно, его в Норнге многие учили в качестве иностранного. Да и бабушка Рита отсюда. Точнее ее семья много веков жила в Кливбурге, не съехала и после того, как он перешел под власть Руды и стал Тергородом.

Видимо, насчет преподавания Лайтнер тоже не врал. Из университета его не выгнали, напротив, всячески привечали, отчего мы постоянно сталкивались. Вот он зашел на практическое занятие по норнгскому и любезно поговорил со всеми студентами по приглашению преподавателя. Вот затаился на задних рядах в аудитории на лекции по краеведению. Вот пришел в столовую, чтобы перекусить свежеиспеченными пирожками. Ведь с нас, рудцев, больше взять и нечего.

В конце концов я не выдержала и подсела к нему, оттеснив для этого сразу двоих студенток. Те попытались возмущаться, но угроза, что больше не помогу с домашней по старорудскому, подействовала лучше отворотного зелья.

– Что вы за мной таскаетесь? – прошипела я, глядя в глаза Тиллю. – Шли бы и разыскивали эту книжку, пока я на парах, как и обещали.

– Я и не обещал, хотел узнать, во сколько ваши занятия заканчиваются. А так решил благородно уравнять наши шансы на дом.

– А прогуляться по городу вам что мешает? Дайте угадаю: у нас в Руде не на что смотреть?

– Ну-у-у, – он скользнул по мне долгим взглядом, – девушки у вас красивые. А учитывая историю этого места, то да, смотреть нечего. Таких городков с нашем Норнге каждый третий.

Наверняка кого-то из местных и ранил бы намек на прошлое нашего города, но не меня. Родители переехали в Тергород, когда мне было семь, до того жили куда восточнее, ближе к географическому центру Руды. Там климат куда жестче, зимой выпадает больше снега, ударяют жуткие морозы, а летом случалается такая жара, что днем из дома не выйти. В Тергороде жилось куда комфортнее, и цивилизации здесь куда больше. Притом злые языки говорили, что тогдашний норнский король решил избавиться от умирающего приграничного города, заодно угодить соседу. А уже Рудский правитель не просто переименовал Кливбург, но вдохнул в него новую жизнь, когда отреставрировал университет и поставил преподавателям небывало высокое по тем временам жалованье.

Вместе с профессорами и студентами сюда потянулись и другие люди с обоих сторон границы. Теперь норнгцев и рудцев здесь было примерно поровну, но хватало и других национальностей. Так что, возможно, архитектура у Тергорода и иностранная, но душа у него по-рудски гостеприимная.

Но спорить с Тиллем бесполезно. Поэтому я тяжело вздохнула и откусила припасенный пирожок, который запила ягодным компотом. Нужно и самой научиться такой варить: вкусно же! Глаша наверняка умеет не хуже, подскажет, если что.

***

Тилль честно обошел всех мало-мальски знакомых в этом университете. Никто из них не смог припомнить ровным счетом ничего плохого о барышне Белокосовой. Умная, прилежная, ответственная. Староста в своей группе, круглая отличница. Единственные проблемы у нее с предметом общего физического развития. Удовлетворительно там ей ставят исключительно из уважения к ее уму и таланту. Что не удивительно: куда же хрупкой, будто фарфоровой Ярине, скакать по брусьям или бегать по десятку кругов?

Зато ему рассказали о ее успехах на стрельбище. Даже за сборную университета выступает, выбивая какое-то несусветное количество очков. Выходит, она и о винтовке не врала.

И после всех разговоров возникал вопрос: могла ли вся такая положительная барышня выманить у беззащитной старушки половину дома? Но почему она не сделала этого раньше? Астрид жила одна, Ярина могла надавить на жалость и напроситься к ней на постой. Но она жила с родителями и бабушкой, и не бедствовала.

Никто из собеседников не знал, что у нее случилось вчера. Зато словоохотливые девушки с ее курса рассказали, как старшие Белокосовы раз за разом пытаются выдать дочурку замуж, несмотря на ее робкие возражения и успехи в учебе.