Первые Романовы

Первые Романовы
Казимир Феликсович Валишевский

Происхождение современной России #3
Историческое сочинение «Первые Романовы» польско-французского историка Казимира Валишевского на сегодняшний день является одним из наиболее увлекательных изложений истории России в период становления династии Романовых, созданных историком-иностранцем. Текст произведения представлен в новой редакции и в современной орфографии.

Казимир Валишевский

Первые Романовы

ПРЕДИСЛОВИЕ

Предлагаемая здесь работа заканчивает собою общий обзор начального периода истории современной России и должна служить как бы введением к моим прежним сочинениям. Она завершает собою также цикл монографий, более детальных, хотя, конечно, и неполных, в которых я пытался изложить русскую историю в течение трех веков, от Ивана Грозного до Екатерины Великой.

Мне уже заметили, одни в виде порицания, другие в виде похвалы, что на этом длинном пути я часто делал отступления, так сказать, шел зигзагами. Причину этого я уже объяснял, но и теперь считаю своим долгом опять извиниться. Я делал, что мог и как мог. Двадцать лет тому назад я не располагал теми источниками, которые позволяли мне потом приступить к исследованию этих отдаленнейших эпох прошедшего, к тому же недостаточно исследованного. Начиная с конца и рисуя моим читателям сначала обольстительный образ Екатерины, я однако был чужд всякой задней мысли. Если кто, предполагая противное, хотел сделать мне комплимент, то я его не заслужил.

Обнародование моего предыдущего сочинения, посвященного смутной поре конца шестнадцатого и начала семнадцатого веков, случайно совпало со взрывом нового революционного кризиса. Другое совпадение (а я о нем совсем и не думал), придаст этой работе вид кажущейся современности. В 1913 году династия Романовых будет праздновать трехсотлетие своего воцарения. Чтобы возбудить и привлечь наше внимание, первые шаги этого знаменитого дома не нуждаются в таких ссылках.

В эпоху его выступления совершились события, которым еще и до сих пор не перестают обусловливать внутреннюю и внешнюю жизнь великой северной империи. По меткому выражение Ключевского, современный русский человек, подходя к этому периоду национальной истории, испытывает такое впечатление, как будто бы читает свою автобиографию.

В семнадцатом веке мы имеем все еще Московское государство, но уже его эксцентрическое ядро на финской земле начинает расти и распространяться по всем направлениям, начинает создаваться та великая, огромная Россия, которую мы знаем. В этом семнадцатом веке оканчивается дело «великих собирателей земли русской». Наследники распавшейся монархии первых Рюриковичей снова захватывают вместе с древнею столицею, Киевом, значительную часть наследия Владимира. В течение своей вековой борьбы с Польшею за владение этими областями и за гегемонию в славянском мире, новая зарождающаяся Россия берет решительный перевес над своею западною соперницею и в то же время достигает на востоке берегов Тихого Океана. Она переходит окончательно в ряды великих европейских и азиатских держав.

Исполняя подобную задачу, стремясь отчасти облегчить ее, оправляясь после недавних погромов, упрочивая наиболее важные учреждения, развивая свою политическую мощь, древне-московское государство попутно освобождалось от некоторых слишком архаических черт седого прошлого. Оно вступает в сношения с западною цивилизациею, претворяет в себе ее первоначальные элементы и так сказать предвосхищает и подготовляет во многих пунктах реформаторскую деятельность Петра Великого.

В то же самое время замечаются глубокие изменения в социальной и экономической жизни, обнаруживающие характерные черты современного режима. Старинная аристократическая форма управления страною уступает место все возрастающей дифференциации социальных классов. Правящее «боярство» теряет одну за другою свои привилегии и свою политическую диктатуру, претворяясь в новый привилегированный класс дворян с более широкою и существенно демократическою базою. Зарождающаяся промышленность дает толчок возникновению третьего сословия. Но, подчиняясь невольно противоречию, составляющему исторический закон этой парадоксальной судьбы, демократическое движение повело совсем не к эмансипации, а к политическому и экономическому порабощению заинтересованных классов. Обращение дворянства в роль правящего класса повлекло за собою превращение свободных крестьян в крепостных. Политическое же влияние, приобретенное новым привилегированным классом, имело тенденцию превратиться во власть бюрократическую. Расцвет буржуазии был остановлен экономическим режимом, который в интересах государства возложил на нее все тягости барщины. Государство, в свою очередь, стремится основать свое всемогущество и свою силу не на свободном развитии, а на возможно полном порабощении всех классов.

Целый ряд потрясающих драм сопровождал эту эволюцию: борьба церкви со светскою властью, сопротивление клнсервативных инстинктов новым веяниям, борьба совести за свою свободу, ряд кровавых войн, бунтов и возмущений. Именно в эту эпоху, дойдя до своего апогея, своеобразная казачья вольница совершает свои последние великие подвиги, и в ту же пору родился из моря крови раскол к той интенсивной жизни, которая воодушевляет его и в наши дни.

На этой сцене, полной трагических событий, появляются актеры, достойные предназначенной для них роли. Наряду с патриархом Никоном, мощною личностью и творцом церковной реформы, достигает почти эпического величия, выступая на защиту прежних верований, простой поп Аввакум. А сколько еще других фигур ярких, характерных, героических или трогательных стоят рядом с ними: Стенька Разин, атаман возмутившихся донских казаков, колеблющийся между завоеванием Москвы и Тегерана, Богдан Хмельницкий, глава восставших днепровских казаков, пытавшийся восстановить для себя старинное киевское княжество, и совершенно в других рамках, в недрах родившегося раскола святая, блаженная, по выражение Аввакума, Федосья Морозова.

Михаил Феодорович становится робким основателем династии, но ему помогает, разделяя с ним власть, его отец, невольный монах, импровизированный патриарх и регент на правах отеческого авторитета, являясь чем-то вроде московского Ришелье – фигура чрезвычайно интересная. За ними же следует второй Романов, отец Петра Великого, на которого нельзя не обратить внимания, как на одного из наиболее высоконравственных монархов всех времен и народов.

К этим интересным фактам необходимо прибавить еще один. В XV и XVI столетиях лишь намеченные, стертые в XVII веке европейской культурой, характерные черты московского типа теперь, как раз накануне своего исчезновения, достигают своего полного развития, так что их можно уловить и запечатлеть.

Между тем даже в России эта эпоха до сих пор не явилась предметом какой-либо цельной работы, за исключением общей истории Соловьева, которая теперь во многих отношениях устарела, да и, по политическим мотивам, автор ее не мог произвести достаточно тщательного исследования. Такое же исключение представляет собой и недавно опубликованная третья часть курса истории Ключевского, мастерский труд, ограничивающийся однако общими положениями и предполагающий основательное знакомство с предметом. Даже царствование Алексея ожидает своего историка после труда Берга, появившегося в 1831 году и не имеющего уже научного значения.

Наш труд и должен восполнить этот пробел. Я не осмеливаюсь сказать, что он будет восполнен целиком, но все-таки надеюсь, что мне здесь удалось не без некоторой пользы дать несколько общих взглядов и определенных данных.

Что касается частностей, то русская литература собрала для этой эпохи достаточно материала в виде монографий и обнародований различных документов. Я использовал их, стараясь их дополнить по мере сил. Так как история России сталкивается во многих местах, особенно в Украйне, с историей Польши, то я должен был черпать материал и в польских источниках и даже в малорусской литературе, обогащенной недавно важными работами Грушевского, ставшими частью доступными и европейской публики благодаря немецкому переводу.

Вновь приношу свою благодарность всем тем, кто на протяжении двадцати лет старались помочь выполнение моей задачи. Почти в то самое время, как я оканчивал свою работу, отошел в вечность Иван Иванович Щукин, мой друг или скорее почти сотрудник, поскольку я очень часто и всегда с пользою для себя прибегал к помощи его богатой библиотеки и его обширной эрудиции.

И с чувством глубокой скорби выражаю я последнюю дань признательности на его преждевременную могилу.

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

ОБРАЗОВАНИЕ ГОСУДАРСТВА

Глава первая

Основатель династии. Михаил Феодорович

I. Первый Романов

Восшествие на трон первого Романова, положившее конец Смутному времени, послужило блестящим опровержением народной пословицы, по которой для приготовления заячьего рагу необходим заяц. История, кажется, не знает другого примера образования политического влияния при подобных условиях. Перед нами дворянская фамилия, хотя популярная, но не очень древняя, и пережившая целый ряд испытаний; отец нового государя находился несколько лет в опале и испытал ряд самых удивительных приключений. Он был пострижен в монахи в монастыре, превращенном в тюрьму. Он был, наконец, заложником в руках поляков. Перед нами и его мать, также вынужденная принять схиму, вместе со своим сыном жертва всех бедствий внешней и гражданской войны, гонимая с места на место и думающая только о том, чтобы ее и сына оставили в покое…

И из всего этого на заре семнадцатого века в московском государстве, доведенном до крайней нищеты, и создались национальная династия и сильная власть.

Дело походило на безумное пари. Я уже указал в одном из предыдущих сочинений,[1 - См. «Смутное время».] вследствие какого стечения обстоятельств оно состоялось. Теперь я постараюсь показать, как оно было выиграно.

Один голландец, живший в то время в Москве, выражал уверенность, что у Михаила было одно средство, чтобы удержаться на троне, а именно: подражать Грозному и «купаться в крови по горло». Однако он ошибался.

Первый Романов напротив был мягким и безобидным правителем.

Он, впрочем, и не думал вовсе быть государем. Сначала он положился на своих окружающих, т. е. на родственников своей матери, Салтыковых, и на саму царицу Марфу. Первые представляли собой пособников очень сомнительного качества. Способные только на интриги, заботясь лишь о захвате мест и богатства, они чуть ли не с первых шагов вносили в дело смуту и опасность. Мать уже по одному тому, что была матерью, оказалась более полезной.

Она положительно вырвала своего ребенка у авантюристов-избирателей, желавших «упокоить его на ложе трех недавно убитых царей»; с такою же энергией она потом защищала его против принятия на себя риска управления. Судя по дошедшему до нас портрету, ее суровые очи под густыми бровями, большой властный орлиный нос и тонкие губы указывали на наличность своевольного характера. Изгнание, монастырская жизнь, долгие лишения, беспрестанные заботы и жестокие обиды еще более закалили и ожесточили ее темперамент. Она начала с того, что смело положила свою руку на сокровищницу прежних цариц. Она воспользовалась этой добычей, чтобы окружить себя людьми, послушными ее словам, всегда бдительными шпионами и преданными воинами. Так, во всеоружии, пошла она навстречу событиям.

Все это еще не было правительством, как и установление новой династии. Собор, т. е. учредительный и избирательный сейм, соединил на время в своих руках всю власть за отсутствием другого органа. Ее и не отнимали у него. В 1615 году по неизвестным нам причинам лишь изменился состав Собора, посредством новых выборов. Потом был распущен в свою очередь и этот второй Собор, были созваны другие в промежутки, до сих пор еще точно не определенные, но по-видимому почти не нарушавшие в первые годы нового царствования фактической беспрерывности участия Собора в управлении.[2 - Сергиевич в «Собрании политических наук» Безобразова, т. II, стр. 23–24, прим.]

Практика парламентского режима не выработала здесь никакого точно определенного принципа, и хотя условия, принятые Михаилом, и расширяли в некоторой степени компетенции «избранников народа», однако по своей неопределенности допускали всякие компромиссы.

Восстановленный совет бояр, Дума, функционировала наряду с собором, играя в эту минуту слишком неблагодарную роль, чтобы стать предметом вожделений.

Естественный порядок деятельности здесь часто нарушался. Так, в 1614 году Дума, орган скорей административный, передала выполнение выработанных в отношении к казакам мер Собору, органу уже законодательному, который не участвовал в выработке решения! Немного позже англичане, обратившись к Думе за разрешением некоторых коммерческих привилегий, получили, однако, ответ, что такие вопросы не могут быть впредь разрешены «без представителей всего Государства».

Нам неизвестны точно условия конституционного договора с Михаилом. Однако более чем сомнительно, чтобы этот документ содержал в себе оговорки подобного рода.

……………………………………………………………………………………………..

Следуя традиции, преемник Михаила, Алексей еще продолжал созывать Соборы и даже поручал им выполнение текущих дел, но уже при Михаиле, в 1642 году, когда собрание высказалось в громадном большинстве за окончательное присоединение Азова, захваченного казаками у татар, царь принял в конце концов противоположное решение.[3 - Сергиевич. Соборы, указ. место, т. II, стр. 41; Чичерин. Народное представительство, стр. 557.]

Здесь были необходимы выдающиеся государственные люди для того, чтобы разобраться в сложных фактах, явившихся последствием крайне сложного кризиса. А приближенные Михаила были, напротив, люди грубые, невежественные, в корне деморализованные, необузданные и спорщики. Между ними постоянно разгорались споры и раздоры, даже в присутствии государя, и после взаимных оскорблений они обыкновенно переходили к драке. Государь не принимал однако никаких мер для смягчения этих варварских нравов. В присутствии всего двора из-за какого-то ложного обвинения против князя Гагарина по приказанию царя простой секретарь (дьяк) Думы дал пощечину дворянину Леонтьеву. За проступок подобного же рода другой дворянин, Чихачев, получил ряд палочных ударов.

Такие люди не были созданы для того, чтобы направить свое отечество по новому пути. Удивительно, что Марфа, ее сын и те, что служили при них правительством, могли при подобной обстановке справиться с трудностями момента.

Они были ужасны.

II. Наследие Смутного времени

Преодоленный лишь наполовину, долгий кризис поверг страну в состояние анархии и ужасающей нищеты. Разграбленные деревни, разрушенные города, социальные классы в полном разложении; всюду хаос и запустение. В течение десяти лет крестьяне и горожане не переставали убегать из своих разрушенных жилищ, оставляя поля необработанными, и великое переселение все еще продолжалось. Хотя неприятельские войска и были отброшены, но вся страна подвергалась еще нападениям отдельных шаек, польских партизан, казаков и мародеров.

Марина и Заруцкий еще держались, и я уже указывал на то, как они продолжали еще преследовать свои несбыточные мечты и свою безумную авантюру до июня 1614 года.[4 - Смутное время.]

Даже после захвата этой парочки и после смерти сына Марины нельзя еще было сказать, что смута подавлена и что ослушники всякого рода, восставшие против всякого проявления политического или социального порядка уничтожены. Они продолжали бороться под предводительством других популярных и смелых начальников: Захария Заруцкого, Янко Баловня и др. Изгнанные из центральной области, они хозяйничали в северных областях, от Холмогор до Архангельска, от Ваги до Каргополя, совершая там самые ужасные грабежи, увеличивая число самых гнусных эксцессов. Так, они набивали порохом рот и уши своих жертв и подкладывали туда огонь. И истощив все усилия, Собор в сентябре 1614 года не придумал другого средства, как послать для увещания этих разбойников нескольких священников! Баловень исполнился новой смелости, отступил к югу и угрожал некоторое время Москве.

Не было войска; то, которое изгнало поляков, представляло собой лишь милицию, всегда готовую разбежаться на следующий день после победы. Из нее уже не оставалось ни одного человека. Не было денег для улучшения военной организации, уже слишком архаической, находившейся в полном разложении. Любопытно следующее, и в этом обнаруживается, насколько сильны некоторые традиции даже там, где их менее всего можно было ожидать: чтобы пополнить недостачу в государственном казначействе, Собор и Дума не нашли ничего лучшего, как испросить прибавления в области доходов потреблении спиртных напитков. Было увеличено число кабаков, и государственный фиск ревниво оберегал там право своей монополии.

Но для того чтобы пить водку, расточаемую даже официальными Ганимедами, необходимо было иметь, чем за нее платить. И когда выяснилось, что этот род промышленности не даст достаточно много прибыли, в 1615 и 1616 годах Собор учредил чрезвычайную подать, носящую название «пятины». Это был налог на доход в размере 20 %. Еще добавили подать в 120 рублей за соху, представляющую собою земледельческую и податную единицу, размер которой очень трудно учесть. Мы к ней еще вернемся. Одна фамилия, Строгановы, крупные торговцы и не менее крупные собственники, должна была уплатить 56 000 рублей, громадную сумму по тому времени. Впрочем, они были единственными богачами в целом государстве.