Лёжа со львами

– О да, – ответила она.

Обмякший член упал на его живот. Джейн кончиками пальцев дразняще погладила золотисто-рыжие волосы в паху. Она уже почти забыла, как это бывает – любовь с Эллисом. Он так отличался от Жан-Пьера. Жан-Пьер любил долгие приготовления, ароматические масла для ванны, духи, зажженные свечи, вино, скрипки. Он был привередлив, хотел, чтобы она прежде помылась, а после всегда сам спешил в ванную. Он никогда не касался ее во время месячных, и тем более не стал бы сосать грудь и глотать молоко, как сделал Эллис. Эллис готов делать что угодно, подумала она, и чем негигиеничнее, тем лучше. Усмехнувшись в темноте, она вдруг подумала, что никогда не бывала до конца убеждена в том, что Жан-Пьеру, хотя у него получалось очень хорошо, действительно нравится оральный секс. А с Эллисом никаких сомнений не было.

Эта мысль вызвала у нее новый прилив желания, и она приглашающе раздвинула бедра. Она ощутила, как он поцеловал ее, и губы прошлись по жестким волосам, затем его язык начал со сластью проникать между складками губ. Через некоторое время Эллис перевернул ее на спину, опустился на колени между ее раздвинутыми бедрами и положил обе ее ноги себе на плечи. Она почувствовала себя абсолютно голой, ужасно открытой и уязвимой и в то же время очень желанной. Его язык стал описывать длинную, медленную кривую, начиная у основания позвоночника. «О Боже, – подумала она, – я помню, как он это делает», облизывая расщелину между ягодицами, замедляя движение, чтобы войти поглубже во влагалище, затем идя выше и дразня чувствительную кожицу в том месте, где губы смыкаются, а между ними выступает клитор. После семи-восьми долгих движений языка она задержала его голову над клитором, побуждая сосредоточить внимание именно здесь, и начала сама поднимать и спускать таз, сообщая ему легким нажатием кончиками пальцев на виски, как работать языком – посильнее или полегче, повыше или пониже, правее или левее. Она почувствовала его руку, проникающую во влажную глубину влагалища и догадалась, что он хочет теперь сделать. Через секунду он убрал руку и медленно ввел влажный палец в прямую кишку. Она вспомнила, как была шокирована, когда он сделал это впервые, и как быстро она привыкла и полюбила эту ласку. Жан-Пьер никогда не согласился бы на такое. Чувствуя, как напрягаются мышцы ее тела, приближая кульминацию ощущений, она вдруг подумала, что скучала по Эллису больше, чем сама осмеливалась себе в том признаться. Более того, она так долго сердилась на него именно потому, что продолжала все это время его любить, и любила до сих пор. И, признавшись себе в этом, она почувствовала, будто с души свалился тяжкий груз, и она начала спускать, содрогаясь, как дерево под напором штормового ветра, а Эллис, зная ее пристрастия, засунул язык еще глубже, пока она сама отчаянно терлась о его лицо.

Казалось, этому не будет конца. Каждый раз, когда ее ощущения притуплялись, он просовывал палец еще глубже в прямую кишку, лизал клитор, покусывал губы, и все начиналось заново, пока, наконец, от полного изнеможения она не взмолилась:

– Хватит, у меня нет больше сил, я умру, – и, наконец, он оторвался от нее и опустил ее ноги на землю.

Он наклонился над ней, опираясь на руки, и поцеловал в губы. Борода его пахла влагалищем. Джейн лежала навзничь, не в силах открыть глаза, не в силах отвечать на его поцелуй. Она снова почувствовала его руку у себя между ног, он раздвинул складки, затем вошел член, и она подумала: «Как быстро он снова отвердел», и потом: «Ах, как давно это было, о господи, как хорошо».

Он задвигался, вначале медленно, затем быстрее. Открыв глаза, она увидела над собой его лицо и устремленный на себя взгляд. Затем, нагнув шею, он посмотрел туда, где соединялись их тела, и глаза его расширились, а рот приоткрылся, он наблюдал за тем, как то входит, то выходит он из ее тела. Это зрелище так воспламенило его, что ей самой захотелось туда посмотреть. Вдруг он замедлил движение, проникая глубже, и она вспомнила, что так он делал перед оргазмом. Он посмотрел ей в глаза:

– Поцелуй меня, пока я буду кончать, – и приблизил к ее лицу губы, пахнущие ею. Она засунула кончик языка ему в рот. Она любила, когда он кончал. Его спина изогнулась, голова откинулась, он закричал, как дикий зверь, и она почувствовала внутри прилив влаги.

Когда все кончилось, он опустил голову ей на плечо и нежно провел губами по мягкой коже шеи, шепча какие-то слова, которые она не могла расслышать. Через пару минут он глубоко вздохнул от удовлетворения, поцеловал ее в губы, затем приподнялся, встал на колени и поцеловал по очереди ее груди. Наконец он поцеловал ее между ног. Ее тело мгновенно отреагировало, и она задвигала бедрами, прижимаясь к его губам. Зная, что она снова возбуждается, он начал лизать, и, как всегда, мысль о том, что он лижет место, откуда еще вытекает его семя, буквально свела ее с ума, и она немедленно кончила, со стоном произнося его имя, пока не прошли спазмы.

Он наконец свалился возле нее, и машинально они легли так, как всегда ложились после любви, он обнимал ее одной рукой, ее голова лежала на его плече, одну ногу она закинула поверх него. Он широко зевнул, и она засмеялась. Они еще сонно касались друг друга, она поигрывала с его мягким пенисом, он водил пальцем по ее мокрому влагалищу. Она полизала его грудь и ощутила соленый вкус испарины. Она посмотрела на его шею, лунный свет выделял морщины и борозды, выдавая возраст. Он на десять лет старше меня, подумала Джейн. Наверное, потому с ним так хорошо, что он старше меня.

– Почему с тобой так хорошо? – вслух спросила она.

Ответа не было, он уже спал. И она сказала:

– Я люблю тебя, милый. Спи сладко, – и сама закрыла глаза.

* * *

После года, проведенного в глухой долине, Жан-Пьер был обескуражен и даже напуган Кабулом. Дома казались слишком высокими, машины – слишком быстрыми, и очень много народа. Ему приходилось затыкать уши каждый раз, когда мимо проезжали огромные грузовики из русского конвоя. Все поражало его новизной, многоэтажные жилые дома, девочки в школьной форме, фонари на улицах, лифты, скатерти и вкус вина. Прошли целые сутки, а у него все еще не проходило нервное возбуждение. До смешного – ведь он сам парижанин!

Ему дали комнату в общежитии бессемейных офицеров, обещав квартиру, как только приедет Джейн с Шанталь. А пока у него было ощущение, что он живет в дешевом отеле. Это здание, наверное, до прихода русских и было отелем. Если Джейн приедет сейчас, а ее можно было ожидать с минуты на минуту, им втроем придется как-то разместиться на остаток ночи здесь. Я не могу жаловаться, подумал Жан-Пьер, я не герой – пока.

Он встал у окна и стал смотреть на ночной Кабул. В течение двух часов во всем городе не было электричества – видимо из-за происков городских сторонников Масуда и его партизан – но несколько минут назад свет снова включили, и над центром города, где было освещение улиц, возникло слабое сияние. За окном слышался лишь рев армейских машин, грузовиков и танков, идущих через город к каким-то таинственным пунктам назначения. Какое же было неотложное дело в полночном Кабуле? Жан-Пьер сам служил в армии и подумал, что если русская армия хоть в чем-то напоминает французскую, то, наверное, задание, выполняемое в ночи всей этой техникой, идущей на повышенной скорости, состоит в чем-нибудь вроде перемещения пяти сотен стульев из казарм в концертный зал на другом конце города – подготовка к концерту, который объявлен через две недели и, скорее всего, будет отменен.

Он не мог вдыхать ночной воздух, потому что окно было наглухо забито. Дверь не была заперта, но в конце коридора, у двери в туалет, на стуле с прямой спинкой сидел русский сержант с застывшим лицом, вооруженный пистолетом. Жан-Пьер чувствовал, что, если попробует выйти, сержант, скорее всего, остановит его.

Где Джейн? Рейд в Дарг должен был завершиться еще до наступления темноты. А для того, чтобы вертолет слетал из Дарга в Бэнду за Джейн и Шанталь, надо всего несколько минут. Вертолет долетит из Бэнды в Кабул менее чем за час. Но, возможно, силы нападающих возвращались в Баграм, на воздушную базу у выхода из долины, а в этом случае Джейн, вероятно, придется приехать из Баграма в Кабул по дороге, наверняка в сопровождении Анатолия.

Она будет так рада мужу, что, наверное, с готовностью простит обман, поймет его рассуждения относительно Масуда, и махнет рукой на прошлое, думал Жан-Пьер. На секунду он засомневался, не принимает ли желаемое за действительное. Нет, решил он, я хорошо ее знаю, и она не выйдет из повиновения.

И ей будет известно! Лишь несколько человек будут владеть тайной и понимать величие его свершений, и он радовался, что жена будет среди них.

Он надеялся, что Масуд взят в плен, а не убит. Если его захватили, русские могут устроить судебный процесс, чтобы все мятежники удостоверились, что с ним покончено. Смерть тоже означает удачу, при условии, если захватят тело. Если тела нет или оно превращено в неопознаваемый труп, то пропагандисты мятежников в Пешаваре выпустят сообщения, утверждающие, что Масуд все еще жив. Конечно, рано или поздно выяснится, что он мертв, но впечатление от этой новости будет ослаблено. Жан-Пьер надеялся, что они все же захватили тело.

Он услышал шаги в коридоре. Неужели это Анатолий, или Джейн, или они вдвоем? Шаги были скорее мужские. Открыв дверь, он увидел двух рослых русских солдат и третьего, пониже ростом, в офицерской форме. Несомненно, они пришли, чтобы отвести его туда, где дожидаются Джейн и Анатолий. Разочарованный, он вопросительно посмотрел на офицера, который сделал знак рукой. Солдаты бесцеремонно шагнули в дверь, и Жан-Пьер отступил на шаг, готовый протестовать. Но, прежде чем он успел вымолвить хоть слово, ближайший солдат сгреб его за ворот рубашки и огромным кулаком ударил в лицо.

Жан-Пьер издал вопль боли и ужаса. Второй солдат ударил тяжелым сапогом в пах. Боль была парализующей, и Жан-Пьер упал на колени, зная, что настала самая ужасная минута в его жизни. Двое солдат, подняв его, удерживали в стоячем положении, ухватив за руки, а тем временем в комнату вошел офицер. Сквозь дымку слез Жан-Пьер разглядел невысокого плотного молодого мужчину со странно деформированным лицом, половина лица у него была отечная, какого-то красноватого оттенка, как будто застыла в усмешке. Рукой, одетой в перчатку, он сжимал тяжелую дубинку.

В течение следующих пяти минут двое солдат крепко держали извивающееся, содрогающееся тело Жан-Пьера, а офицер ударял деревянной дубинкой раз за разом по лицу, плечам, коленям, лодыжкам, в живот и в пах – самое ужасное, в пах. Каждый удар наносился прицельно, жестоко, а между ударами делались паузы, чтобы боль от удара успела утихнуть настолько, чтобы Жан-Пьер на секунду ужаснулся в ожидании следующего удара. Каждый удар заставлял его орать от боли, а каждая пауза – орать от ужаса перед следующим ударом. Наконец настала более длительная пауза, и Жан-Пьер начал бормотать, не будучи уверен, что они понимают его:

– О, пожалуйста, не бейте, пожалуйста, больше не бейте, сэр, я сделаю все, что вы хотите, только, пожалуйста, не бейте, нет, не бейте.

– Довольно, – сказал чей-то голос по-французски.

Жан-Пьер открыл глаза и постарался разглядеть сквозь струйки крови, текущие по лицу, своего спасителя, сказавшего «довольно». Это был Анатолий.

Солдаты медленно отпустили Жан-Пьера, и он, обмякший, опустился на пол. Все его тело горело огнем, и каждое движение было мучительно. Казалось, все кости у него переломаны, половые органы отбиты, лицо распухло до гигантских размеров. Он открыл рот, и оттуда потекла кровь. Сглотнув, он произнес разбитыми губами:

– За что? Почему они так?

– Вы знаете, почему, – ответил Анатолий.

Жан-Пьер медленно покачал головой, чувствуя, что сходит с ума.

– Я рисковал для вас жизнью. Я все отдал. За что?

– Вы подстроили ловушку, – сказал Анатолий. – Из-за вас сегодня погиб восемьдесят один человек.

Наверное, рейд не удался, понял Жан-Пьер, и почему-то в этом обвиняют его.

– Нет, – сказал он, – это не я.

– Ожидалось, что когда мы попадем в ловушку, вы будете уже за много миль, – продолжал Анатолий, – но я застиг вас врасплох, заставил сесть в вертолет и прилететь со мной сюда. Поэтому вы здесь, чтобы принять наказание, а оно будет болезненным и очень, очень долгим.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Нет, – сказал Жан-Пьер. – Подождите!

Анатолий обернулся к нему.

Жан-Пьер старался говорить связно, невзирая на боль.

– Я приехал сюда. Я рисковал жизнью. Я дал вам информацию о колоннах. Вы напали на колонны. Нанесли куда больший урон, чем гибель восьмидесяти человек. Нелогично, просто нелогично.

Он собирался с силами, чтобы произнести хоть одно законченное предложение.

– Если бы я знал о ловушке, я предупредил бы вас вчера вечером и просил пощады.

– Тогда откуда же они знали, что мы собираемся атаковать селение? – требовательно спросил Анатолий.

– Они, наверное, догадались.

– Каким образом?

Жан-Пьер попытался собраться с мыслями.

– А бомбили Скабун?

– Думаю, нет.