Валкер

Саша осмотрел себя, убедился, что одет, и выбежал из квартиры, даже не закрыв двери на ключ. Как самый истеричный персонаж фильмов ужасов, он практически избивал кнопку вызова лифта, постоянно оборачиваясь. Двери отворились с мучительным скрежетом, и Саша рванул внутрь, сразу нажав на кнопку. Он сел в углу и закурил, поблагодарив кого смог за то, что сигареты и зажигалка оказались в кармане. Комок в горле давил всё сильнее и сильнее. Где-то к четвёртому этажу кусок горечи разорвался – парень заплакал: от страха, от безысходности, от чувства вселенского одиночества или же просто от ощущения всё приближающегося холодного безумия подбитого человека. Саша не умел плакать как настоящий мужчина, той знаменитой одинокой слезой, медленно сползающей по щеке, умел не плакать вовсе, но уж если это случилось, то тратил горе с расточительством. Парень ревел, не плакал, с зелёными соплями и злостью на самого себя, чуть ли не задыхаясь, это было мерзко и в то же время несло некое облегчение, видимо, ему давно было необходимо это сделать. «Плакать – непростительно, – думал парень. – Но раз уж начал…» Истерика и не думала кончаться, частые всхлипы и стон были слышны далеко за дверями лифта. Он начал успокаиваться сильно после того, как спустился – рыжая в чёрном платье уже стояла там. Медленными шагами она зашла внутрь, двери закрылись, а Саша не обратил на всё это никакого внимания, отсутствующе смотря в одну точку.

– Эй, слушай… – голос девушки звучал очень мягко. – Извини, не хотела тебя доводить. Я действительно хочу помочь, – она протянула на четверть пустую бутылку пива измотанному парню.

– Выпивка же кончилась.

– Ой, да ладно тебе.

Он посмотрел на неё, девушка была слегка смуглой, скорее загорелой, с очень мягкими чертами лица и большими глазами. Почти безумный Саша никак не мог поверить ни в то, что она настоящая (все факты доказывали обратное, включая внешность), так не мог поверить, что это всего лишь иллюзия, ведь миражи и галлюцинации не поправляют волосы, ну хотя, может, и поправляют, но не так… не как люди. Миражи не прячут глаза, не могут стыдливо улыбаться. Парень взял из её рук бутылку – стекло было настоящим, сон и окружающая действительность, которую можно почувствовать и потрогать, окончательно смешались в его мозгу. Он устал задавать вопросы. Девушка это заметила и села рядом с ним, прижав к себе ноги.

– Куришь? – он просто не знал, что спросить у ожившего бреда.

– Нет.

– А что это был за труп?

– Про чашку спросить не хочешь? Вообще, сам решай. Твои отношения, любовь, что-то хорошее, чего уже нет, но и как труп представлять не стоит, а то это хорошее начинает смердеть, может, это ты сам, если продолжишь изводить себя, я, честно, без понятия. Помнишь, я ведь всего лишь плод твоей фантазии, – последнюю фразу незнакомка произнесла, смешно извиваясь, изображая какое-нибудь привидение из малобюджетного фильма. Саша грустно засмеялся.

– Ладно, господи, с кем я говорю… Чего ты от меня хочешь?

– Чего хочет женщина, спросишь у Гибсона, – парень снова засмеялся, хотя шутка и не была смешной.

– А серьёзно?

– А ты чего?

– Это невежливо.

– Срать я хотела на вежливость.

– Ладно, я… я не знаю, чего хочу, не знаю, что делать, и даже боюсь подумать, что же будет дальше.

– Не ново.

– Это мусор, а не совет.

– Даже мусор может быть полезен, ты знаешь, что есть сообщества, которые живут только за счёт найденного в мусорках?

– Бомжи или хипстеры? – Саша уже окончательно успокоился, беседа начала принимать нормальное, насколько это возможно, русло.

– Нет, вполне нормальные люди.

– Все нормальные, просто сделали выбор, отличающийся от остальных.

– Какой же?

– Некоторые решили, что не будут ни за что отчитываться, даже за самих себя, – Саша отпил из бутылки – вкус не был похож на пиво, ни на вообще что-либо, но он почувствовал, что там есть градус. Девушка начинала ему нравиться: хоть он и не верил в её реальность.

– Может, и тебе стоит что-то решить?

– Я уже решил.

– Что?

– Что не буду ничего решать, просто плыть по… – девушка, размахнувшись, приложила его. Не было ни боли, ни жжения, но он точно ощутил удар, правда холодный. – За что?!

– Во-первых, не будь шлюхой, во-вторых, не будь такой дешёвой шлюхой. Тут и так клише хватит на несколько десятков рассказов. У тебя, кстати, пиво кончилось.

Саша посмотрел на бутылку, алкоголь и правда иссяк.

– Опять?

– Ну да.

– Так сделай ещё, как в прошлый раз.

– Хочу в бар!

– Чего?

– Поднимайся, пошли. Давай, давай!

Парень кое-как поднялся и пошёл за своим ожившим миражом. Она шла быстро и очень странно, словно подпрыгивая. Они вышли из подъезда, и у Саши закружилась голова, только сейчас он понял, как давно не дышал, пускай даже не свежим, но всё же воздухом, который не прошёл фильтры его собственной квартиры, воздухом, в котором не чувствовался привкус табака дешёвых сигарет. Ему стало неуютно.

– Чего встал?

– Нет, ничего, – парень весь сжался и пошёл вперёд. На улице было совсем темно и пусто, не было машин, в окнах не горел свет, будто какой-то мерзкий, маленький, писклявый и абсолютно невидимый диктатор, о котором знают все, кроме главного героя, проорал по громкой связи: «Всем спрятаться, Александр выходит из дома! Никому с ним не говорить и не попадаться на глаза! Добьём этого сосунка! Изоляция!» Сходящий с ума и его фантазия шли по пустынному городу мимо едва горевших, зачастую сломанных, неоновых вывесок. Их окружало целое царство корявых огней, которые стыдливо косились на яркую луну, будто извиняясь перед ней за свою ущербность. В голове Саши опять возник дьявольский диафильм из мучительных воспоминаний, вот он и Женя идут, держась за руки, по главной улице, вот целуются где-то на мосту, вот он в первый раз отказывается от сигареты, вот она ведёт его на какой-то идиотский фильм про суперсексуальных вампиров, а парень хоть и изображает сопротивление, безумно рад провести с ней ещё немного времени, словно чувствует, что осталось совсем мало.

– Прекрати насиловать её.

– Что, чего? – отрешённо пробормотал Саша.

– Память. Прекрати так судорожно трахать хорошие воспоминания, смотрится смешно. Из-за того, что тебе сейчас плохо, ты превращаешь свою память в бесконечную романтическую комедию: никакой реальности, никакой честности, никакой жизни – это изнасилование, а не воспроизведение. Всё хорошее ты прячешь за клише и недомолвками, убираешь плохое, стирая куски жизни, даже не замечая.

– Ничего я не делаю, я был там, я помню, как всё было.

– А сейчас ты говоришь с рыжеволосой вздорной девушкой, которая идёт по городу в сентябре в одном чёрном платье и не мёрзнет, при этом почти принимая меня за реальность.