Мама покачала головой, потом отвернулась и долго смотрела на портрет. Когда она снова повернулась ко мне, ее лицо было очень серьезным.
– Послушай, Джун. Там живет один человек. Он был другом Финна… его близким другом. Его дружком. Понимаешь, о чем я? – Мама слегка скривилась, хотя было видно, что она очень старается изображать невозмутимость. – Я не хотела об этом говорить…
Дружок? Я еле сдержалась, чтобы не рассмеяться. Слово «дружок» напомнило мне детский сад. Как мы ходили на пешеходные экскурсии, и как мы с Донной Фолджер держались за ручку и смотрели по сторонам, переходя через дорогу.
– И что это значит? – спросила я.
– Мне кажется, ты знаешь, что это значит. И, может, закончим этот разговор?
Меня все еще пробивало на смех, но потом я осознала смысл сказанного, и все веселье на этом закончилось. Финн никогда не говорил мне о том, что, когда он умрет, кто-то поселится в его квартире. А ведь это важно. По-настоящему важно. Почему же он ничего мне не сказал?
Я запустила руку в карман и прикоснулась к письму. «Единственный человек в этом мире, который тоскует по Финну так же сильно, как я». Вот что там было написано. Тоби. Я знала, как его зовут, этого дружка. И знала, что он звонил мне из квартиры Финна. Но почему-то решила, что теперь, когда Финна не стало, этот Тоби найдет себе другое место, где жить.
Наверное, надо было сразу спросить у мамы, почему мне никто не рассказывал об этом дружке, об этом Тоби. Да, надо было спросить. Но я не сумела. Мне было стыдно. Мне не хотелось показывать, как сильно все это меня задевает. Столько лет я вполне искренне считала, что Финн был моим лучшим другом. Самым-самым лучшим. Но, возможно, я ошибалась.
Я кивнула, не глядя маме в глаза. Мне вдруг подумалось, что я никогда не смогу рассказать ей о том, что близкий друг Финна – его дружок – приходил к нам домой. О том, что близкий друг Финна знает, что я единственный человек в этом мире, который тоскует по Финну так же сильно, как он. О том, что близкий друг Финна написал мне письмо с просьбой о встрече.
– Ладно, давай закончим, – сказала я.
Мне самой удивительно, как я сдержалась и не расплакалась. И хуже всего было даже не то, что Финн никогда не рассказывал мне о своем близком друге, а то, что теперь я уже не смогу поговорить с ним об этом. Наверное, только в тот вечер я по-настоящему поняла, что такое невосполнимая утрата.
14
– Помнишь про вечеринку?
Грета перехватила меня в коридоре, когда я выходила из ванной. Я вытерла мокрые руки о свитер и непонимающе глянула на сестру.
– А?
Грета театрально вздохнула.
– Ты должна помнить. Я говорила тебе про вечеринку. Которую устраивает Джиллиан Лэмптон. Помнишь?
Не то чтобы я забыла про вечеринку. Просто мысленно отложила ее в долгий ящик. Или, может быть, решила, что это была злая шутка, и Грета пригласила меня лишь затем, чтобы посмотреть, как я среагирую. Как бы там ни было, я кивнула.
– Ага, хорошо. Она все откладывалась и откладывалась, но уже точно будет сегодня.
– Сегодня? Но…
– Я сказала маме, что нам нужна помощь в театре.
– Но я не участвую в спектакле.
Грета закатила глаза и сделала медленный, глубокий вдох.
– Да, я в курсе. Но ты пойдешь на вечеринку.
– А как же… – Я никогда не врала родителям про то, куда хожу. Мне просто некуда было ходить.
– Можешь позвать с собой Бинз. Если хочешь.
Мы с Бинз не дружим уже несколько лет. Ну, то есть мы с ней не ссорились. И продолжаем общаться, но уже не так тесно, как раньше. Бинз пришла к нам в третьем классе. Переехала вместе с родителями из Айдахо. У нее была стрижка, как у Дороти Хэмилл, и ранец, расшитый эмблемами 4H[1 - 4H – американская молодежная организация, созданная для того, чтобы помогать молодым людям осваивать знания и навыки, которые пригодятся им в жизни. Сокращение 4H происходит от английских слов, обозначающих целостное развитие личности: head – голова, hands – руки, heart – сердце и health – здоровье. Голова нужна для ясного мышления, руки – для активной работы, сердце – для глубокого понимания, а здоровье – нужно всегда.]. И у нее не было никого. В смысле, друзей. Но уже очень скоро мы с ней стали лучшими подругами. И несколько лет, до конца младшей школы, Бинз была моей единственной подругой. Просто я так устроена. Мне не нужно много друзей. Мне достаточно одного хорошего друга. У большинства людей все иначе. Большинство людей думают, что друзей должно быть много, и постоянно расширяют свой круг общения. Бинз, как выяснилось, принадлежит к этому большинству. Уже очень скоро у нее появилась куча друзей, и к концу пятого класса стало вполне очевидно, что, хотя я считаю ее лучшей подругой, она меня таковой не считает.
Однако мама с папой и Грета почему-то уверены, что мы с Бинз по-прежнему очень близкие подруги. Да, я могу ей позвонить или подойти к ней в школе, и она очень мило со мной поболтает, но ни мне, ни ей это не надо. Я сто раз говорила маме, что у Бинз теперь целая куча других друзей и что мы с ней давно уже не подруги, но мама никак не может этого уразуметь. Хотя, возможно, это и к лучшему. Потому что иначе мама стала бы капать мне на мозги, чтобы я завела новых друзей. А мне как-то не очень хотелось ей объяснять, кто я в глазах окружающих. Странная девочка с большим приветом. Которая носит с собой в рюкзаке потрепанный томик «Чтений по средневековой истории», ходит всегда только в юбках, обычно – со средневековыми сапогами, и которую нередко ловят на том, что она таращится на людей. Мне не хотелось говорить маме, что люди не выстраиваются в очередь, чтобы со мной подружиться.
Плюс к тому, когда у тебя есть такой друг, как Финн, то очень сложно – практически невозможно – найти в школе кого-то, кто мог бы хоть как-то сравниться с ним. Иногда я начинаю всерьез опасаться, что никогда не найду человека, хотя бы немного похожего на Финна. Никогда в жизни.
Грета открыла сумку.
– Мама ужасно обрадовалась, что мы делаем что-то вместе. Знаешь, что она сделала?
Я покачала головой.
– Дала мне десятку. – Грета улыбнулась, достала из сумки десятидолларовую банкноту и помахала ею у меня перед носом. – Сказала сводить тебя в кафе, когда мы закончим. И угостить мороженым. В общем, все очень классно устроилось. Ты же пойдешь? Не передумала?
– Да, пойду.
– Хорошо. Возьми сапоги. И оденься потеплее. Вечеринка будет в лесу.
– Грета?
– Да?
– Тот человек, на похоронах… Ты знаешь, кто это?
– Ага.
– Он был другом Финна, да? Его бойфрендом? – Я очень старалась, чтобы вопрос прозвучал без надрыва. Как будто мне все равно.
После того странного случая с чайником мне постоянно мерещилось, что я вижу Тоби. Я не помнила его лица. Помнила только общие очертания фигуры, и от этого было еще хуже. У меня развилась настоящая фобия на высоких и худощавых мужчин. Они были буквально повсюду. И любой из них мог быть Тоби. Особенно – издалека.
В последние несколько дней я выбирала удобный момент, чтобы застать Грету врасплох. Я рассудила, что если задать ей вопрос, когда она этого не ожидает, она может проговориться и сказать что-то такое, чего не хотела говорить. За годы общения с Гретой я поняла, что лучший способ ее разговорить – это прикинуться дурочкой. Если Грета подумает, что я чего-то не знаю, она тут же выложит все, что знает сама.
– Мои поздравления, Шерлок. И ста лет не прошло, как ты догадался.
– Я не об этом хотела спросить.
– А о чем ты хотела спросить?
– Он теперь живет в квартире Финна?
– Да, живет. Нет справедливости на этом свете. Убил человека – и поселился в его квартире. Кстати, в очень хорошей квартире в Верхнем Вест-Сайде.
– То есть ты думаешь, это он заразил Финна СПИДом?
– Не думаю, а знаю. Причем сделал это специально. Когда они познакомились с Финном, у того парня уже был СПИД. И он знал об этом.
– Откуда ты знаешь?