Романтическая комедия

– Я так же думаю про свою музыку. «И мне еще за это платят?» Иногда страшно становится – вдруг скажут, что игра окончена? Я двадцать лет всех надувал, а теперь люди поняли: я всего-навсего мошенник.

– В чем мошенничество? Ты лишь притворяешься, что умеешь играть на гитаре?

Ноа рассмеялся.

– Вообще-то из этого можно сделать скетч, – призадумалась я. – Ты будешь просто дергать струны как попало…

– «Вообще-то», – повторил Ноа. – Видишь? Ты так часто говоришь. Нет, я о другом. Мне платят за то, что я забесплатно готов делать. Надо быть самоуверенным до крайности, чтобы не усомниться в себе или хотя бы не поражаться своему везению.

– Я вот боюсь засидеться. Говорят, среди сотрудников «НС» ходит проклятие, и если задержишься здесь, то выдохнешься и на новую ступень карьеры не поднимешься – все, поезд ушел. Впрочем, это касается только сценаристов и актеров. Продюсеры, костюмеры и гримеры по сто лет на одном месте сидят.

– И на какую ступень ты намерена подняться? В смысле, какой у тебя план действий?

– Хочу писать беззастенчиво феминистские сценарии для романтических комедий.

– Что же делает романтическую комедию беззастенчиво феминистской? Ну, кроме саундтрека «Indigo Girls»?

– В основном качество сценария. А значит, и развитие персонажей. Когда фильм получается провальный, виной всему обычно ужасный или неубедительный сценарий – зритель не верит в искренность чувств героев, а потому не волнуется, разлучат их обстоятельства или нет. И еще одна больная мозоль: раньше героинь изображали этакими лапочками, которые пекут печенье и не замечают, что замарали нос мукой. А сейчас у них в жизни полный кавардак, они то просыпаются с похмелья, то их вышвыривают с работы. Я вот хочу писать героинь, которых идеальными не назовешь, но и полными неумехами тоже. – Я умолкла. – Вау, две пылкие речи подряд! Клянусь, я не такая уж гадюка.

– Ты совсем не походишь на гадюку.

– Наверное, уволюсь в конце следующего сезона, через год и месяц. – Забавно. Я никому еще об этом не говорила, даже Вив, Генриетте или своему агенту. – Выходит, проработаю к тому времени десять лет. Хотя кто знает? Может, и не получится разом обрубить концы.

– Я рад, что сегодня ты здесь. Спасла меня от самого себя. – Ноа показал на экран компьютера и, немного помолчав, добавил: – Спрошу, не удержусь… – Он постучал пальцем по листу с двумя столбцами слов.

– В первом столбце слова, которые цензорша канала разрешает в скетчах, а во втором – те, которые ей кажутся оскорбительными. Их она просит заменить. К мужской и женской сексуальности относятся по-разному. Двойные стандарты, кто бы мог подумать…

– Бред какой-то. Даже «розовая»? И «влажная»?

Вот когда Ноа произнес «розовая» и «влажная» подряд, я поняла нашу цензоршу – даму пятидесяти с чем-то по имени Дженис.

– Конечно, тут важен контекст. Если скажешь «красивый розовый свитер», тебе ничего не будет. Вся беда этих правил в том, что они и не правила вовсе. Просто мнение отдельно взятого человека.

– А бывало, что из-за цензуры ты искала обходные пути, а в итоге получалось даже лучше, чем задумывала?

– Конечно. И все равно мне лицемерие не по душе.

Ноа помолчал.

– Если бы мне позволили больше не петь «Июльскую страсть», я бы не жаловался. Я ее написал в восемнадцать и, конечно, за все ей благодарен – если уместно так выразиться. Передо мной открылось много возможностей. Но аккорды очень уж незамысловатые – и да, приторные. Я ее исполняю не ради удовольствия. – Встретившись со мной взглядом, он пояснил: – Сама понимаешь, фанаты всегда дают знать, если их в чем-то обделили.

Так вот зачем Ноа спрашивал про моих любимых исполнителей – его задела идея с «Сиропщиком»! Тщеславие и обидчивость ему не чужды, как бы он ни уверял, что скетч смешнее, когда ведущий подтрунивает сам над собой.

– Я пока не писала сценарий к «Сиропщику». Думаю, получится забавно, но ты не обязан участвовать, если сочтешь его глупым или оскорбительным, ну, или просто-напросто не захочешь.

– Наверное, сначала следует его прочитать.

Как бы повежливее намекнуть, что не очень-то хочется десять часов сидеть за сценарием, если он собирается все забраковать?..

– Внезапный вопрос: какие-нибудь певцы-мужчины тебе нравятся?

– Да, конечно. Джейсон Исбелл. Нил Янг. И ты, разумеется.

– Разумеется. Назовешь три любимые песни из моего репертуара?

Как ни странно, его вопрос не отдавал тщеславием. Не знай я, что профессия Ноа обязывает располагать к себе людей и что он встречается с двадцатидвухлетними моделями, я бы даже подумала, что он со мной заигрывает.

– Выбор непростой. Ты годами выпускаешь хит за хитом.

– Попытка засчитана. Всего три песни.

– Так, ну… – Я подняла палец на правой руке. – Во-первых, «Июльская страсть». Затем… М-м-м… – Я судорожно копалась в памяти. Хотя мне его музыка не нравилась, она звучала повсюду. Уж три песни я точно знала, только сложно было их вспомнить по щелчку. Меня вдруг осенило. – «Что мы задумали с тобой»! – воскликнула я, подняв указательный палец. А как там называлась песня с Эми Рэй на бэк-вокале?.. Или он уже заметил мое невежество? Тут вспомнилась их общая работа с поп-певицей Франсуазой. – А, и «Сепия».

Пожалуй, песня скорее Франсуазы, чем Ноа, и все равно мне более-менее нравилась. И потом, я уже победно подняла три пальца.

– Удивительное совпадение. Такая преданная поклонница, а назвала три мои самые известные песни. Более того, их знают даже те, кто мою музыку вообще не слушает. Представь, как странно получилось бы, если бы ты написала целый скетч про слащавость моих песен, а сама их даже не слушала!

– Если под «странно» ты подразумеваешь «вопиюще безответственно», то да. Но мне, руководителю твоего манхэттенского фан-клуба, такие обвинения очень обидны!

Улыбаясь от уха до уха, он покачал головой. Я улыбнулась в ответ.

– Помнишь, я сказала, что не такая уж гадюка? Может, такая уж…

– Шутишь!

– Наш фан-клуб собирается в церковном подвале. Мы вешаем на стену твой здоровенный постер и часами любуемся.

– Да ну? – Тут Ноа выкинул кое-что непонятное. Повернулся ко мне, приподнял мой подбородок и заглянул в глаза. – Вот так любуетесь?

Странный жест… Дружеский? Или романтический?

Похоже, Ноа задумался о том же и тотчас убрал руку.

– Извини. Чего это мне в голову взбрело?

Я от удивления слишком рьяно принялась его успокаивать.

– Надо еще постараться, чтобы меня удивить, – веселым тоном ответила я. – Вот если бы ты помочился в банку из-под огурцов и на стол мне поставил, тогда другой разговор. А если серьезно, после читки с тобой свяжутся Найджел, Эллиот и продюсеры и дадут тебе решающее слово насчет «Сиропщика».

– Нет, пусть уж пойдет как пойдет. Я всегда считал…

Продолжение узнать не удалось – нас прервали. В дверном проеме возникла Отэм Диканио, глава отдела талантов на «НС», в сопровождении своей ассистентки. В ассистентках она обычно держала хорошеньких длинноволосых блондинок, только-только из колледжа. Мне все они казались на одно лицо, поэтому имени нынешней я не помнила.

– Ноа! – приветливо окликнула Отэм. – А мы тебя везде ищем! Как дела?

Тут я поняла, до чего это странно – Ноа пришел исправлять сценарий ко мне в офис совсем один… Ведущие всегда просиживали у сценаристов, особенно ближе к премьере, но их неизменно сопровождала Отэм или ее помощницы, или же сценаристы сами заглядывали к ведущему в гримерку на восьмом этаже.

– Все хорошо. Салли мне тут помогает со скетчем.