Проект «Джейн Остен»

Он присвистнул.

– Надо же! У богатых свои причуды. – Он отпустил мальчишку и легонько его толкнул. – Том, дружище, ты знаешь, где меня искать, когда тебя вышвырнут в канаву. Если повезет – найму обратно.

Когда Тома отмыли, выяснилось, что у него темно-русые волосы, которые торчат во все стороны, как иглы дикобраза, милое тревожное лицо, шрамы на локтях и коленях и синяки по всему телу. Он робко убеждал меня, что ему десять лет, хотя с виду я дала бы ему шесть. Мы одели его в одну из рубашек Лиама, закутали в одеяло и усадили в углу кухни возле плиты, где миссис Смит дала ему портера, а также хлеба, молока и ветчины. Когда я собралась наверх, она догнала меня в коридоре.

– Можно вас на пару слов, мисс?

Мы зашли в комнатушку, где обычно совещались по утрам.

– Что вы собираетесь делать с парнишкой? – спросила она, закрыв за собой дверь.

– А что вы посоветуете?

Она не ответила.

– Думаете, я поступила неправильно?

– Понимаете, это дитя из приюта. Вот что тот Браун имел в виду, когда сказал, что купил его в работном доме. Мальчик скорее всего сирота, плод какого-то постыдного союза.

– Что, вообще-то, не его вина.

– Никто так и не считает, мисс.

Мы помолчали.

– Дадим ему отдохнуть, а потом? Может, оставим его у нас, нам ведь не помешают лишние руки, не правда ли?

– Еще какая правда. Но он-то едва из пеленок вылез.

– Вырастет. Особенно если его хорошо кормить.

– Мальчишкам это свойственно. – Неожиданно она улыбнулась.

Лиама я нашла наверху, в библиотеке, – он стоял у окна, сложив руки на груди, и, видимо, дожидался меня.

– Ты с ума сошла? – свирепым шепотом осведомился он. – Совсем обезумела?

Лишившись на мгновение дара речи, я закрыла за собой дверь, подошла к большому письменному столу из темного дерева и присела на него. Я все еще пыталась свыкнуться с тем, что наделала, и выволочка этому не способствовала.

– Ты что – историю изменить хочешь?

– Дело не в этом.

Он упер в меня взгляд голубых глаз – те сверкали от гнева, – шумно дышал, лицо его побагровело.

– И тот тип… Браун… Он возьмет наши деньги, пойдет в работный дом и купит себе другого ребенка! Ты думаешь, что сможешь спасти всех маленьких трубочистов в Лондоне?

– Это, по-твоему, весомый аргумент в споре о том, не стоит ли спасти хотя бы одного?

Он не ответил, только продолжал сверлить меня взглядом, но злость его, похоже, рассеялась. Вид у него был подавленный.

– И что мне было делать – отослать его прочь с тем ужасным человеком?

Лиам резко отвернулся, сел за стол, потер глаза и спрятал лицо в ладонях, поэтому следующие его слова прозвучали глухо:

– Что тебе стоило делать – так это не вмешиваться. Как известно нам обоим.

Главной опасностью путешествий по времени, помимо очевидных рисков, грозивших непосредственно путешественникам, был риск настолько изменить прошлое, что значительно изменилось бы и будущее, из которого вы прибыли, отчего запустилась бы некая версия «парадокса убитого дедушки»[5 - Логический парадокс, относящийся к путешествиям во времени. Его суть заключается в том, что при определенном стечении обстоятельств любая возможность подразумевает отрицание самой себя. Впервые описан в романе Рене Баржавеля «Неосторожный путешественник» (1943), герой которого отправляется в прошлое и убивает своего дедушку до рождения собственного отца, но сам при этом остается жив.]. В институте мнения на этот счет разделились: в результате предыдущих миссий наблюдались некоторые изменения, но те были скорее рябью на воде, чем цунами. Однажды ночью исчезла статуя поэта Рандольфа Генри Падуба[6 - Вымышленный персонаж романа дамы Антонии Сьюзен Байетт «Обладать» (1990), по сюжету – поэт Викторианской эпохи.], много лет простоявшая в центре кольцевой дорожной развязки в Хампстеде, а вместе с ней и все свидетельства ее существования. Как-то зимним утром в западном Лондоне появилась короткая улица, состоявшая ныне из ветхих и пустовавших, но вполне целых георгианских домов рядовой застройки, которые в девятнадцатом веке сровняли с землей ради возведения универмага; тот был уничтожен во время «Блица»[7 - Бомбардировка Великобритании авиацией гитлеровской Германии, длившаяся с 7 сентября 1940 по 10 мая 1941 года.], а на его месте построили миниатюрный парк. Недоумевающей публике ее возникновение подали как некий концептуальный арт-проект. Впрочем, институту было известно не все: как эти изменения затрагивали не строения из камня и цемента, а неизвестные факты из частных людских жизней? Этот вопрос иногда занимал меня по ночам, когда мне долго не спалось.

– Год дышать креозотом, недоедать всю жизнь… – Том вряд ли доживет до старости, заведет потомство, оставит в этом мире хоть какой-то след, не говоря уже о том, чтобы исказить поле вероятностей и изменить историю, – вот что я имела в виду. Но оказалось, что спокойно произнести это я не могу: от несправедливости я просто вскипела. – И что же я изменила? Его жалкая короткая жизнь прямо-таки обязана быть наполнена страданием?

Лиам отнял руки от лица.

– Рейчел, – пробормотал он. Я ждала продолжения, но сказать ему, видимо, было нечего; он просто разглядывал мое лицо, будто искал в нем что-то.

– Ну чего? Ты же мог меня остановить. Ты ведь мужчина в доме; ты распоряжаешься деньгами, ты мог бы отменить мое распоряжение. Дженкс пришел бы в восторг. Так почему ты не помешал мне? Это и твоя вина.

Он молчал.

– Не притворяйся, что ты ни при чем.

– Рейчел, – повторил он, и на сей раз это прозвучало так, будто мое собственное имя было ласковым прозвищем, – у меня побежали мурашки.

Я вспомнила, что он актер, и на секунду вообразила, что сейчас последует монолог. Но наступила долгая тишина, на протяжении которой мы не смотрели друг на друга. Что-то только что произошло, но я не поняла, что именно.

– Пожалуй, нам пора написать Генри Остену, – сказал он.

– Да.

Он отпер ящик письменного стола и вынул оттуда лист бумаги, открыл другой ящик и достал перо, ножик, пузырек с чернилами и коробочку с угольным порошком, похожим по консистенции на песок и использовавшимся в качестве промокашки. Все это он разложил перед собой, взял ножик и принялся очинять перо.

– Когда мы тренировались их затачивать, я прямо-таки Шекспиром себя чувствовала, – сказала я, радуясь смене темы.

– Того и гляди сонет напишешь… Ох, я его испортил.

– Тише-тише, давай я попробую. Дай ножик.

Я подошла с пером к окну, где было светлее, сделала новый продольный надрез и вернула его Лиаму. Он открыл пузырек с чернилами, обмакнул в него перо и принялся писать. Я нагнулась и прочла вверх ногами:

Дом 33 по Хилл-стрит, 23 сентября

Уважаемый сэр,

Лиам замер; большая капля чернил шлепнулась на бумагу, и он с досадой застонал.

– Во время подготовки у меня такого не случалось.

Он подул на бумагу и, скрипнув пером, продолжил: