Свидетель Мертвых

Должно быть, мое лицо вообще ничего не выражало, потому что Пел-Тенхиор пробормотал:

– Прошу прощения, если я оскорбил вас, отала, но я подумал…

– Нет-нет, вы меня вовсе не оскорбили, – торопливо перебил я его. – Откровенно говоря, я очень нуждаюсь в помощи. Просто ваши слова удивили меня.

– Удивили? – недоверчиво повторил он. – Мне кажется, каждый хочет, чтобы убийц ловили, а справедливость торжествовала.

– Многие предпочли бы, чтобы дело замяли и как можно быстрее забыли о нем.

Режиссер неодобрительно прижал уши к голове.

– Тот, кто ведет себя подобным образом, позорит своих предков, – заметил он.

Этой фразой он выдал – возможно, невольно – свою принадлежность к религиозному течению, весьма распространенному в Бариджане. Верующие почитали, наряду с богами, фигуру Праматери, Дакх’дакхенмеро, которая, согласно их верованиям, покровительствовала роду. У каждой семьи была своя Дакх’дакхенмеро.

– Я с радостью приму любую помощь, – заверил я Пел-Тенхиора. – Во-первых, мне необходимо тщательно осмотреть ее комнату.

– Отлично, – сказал он. – Я могу пойти с вами. Возможно, я знал ее лучше остальных. – Пел-Тенхиор поморщился. – Какая кошмарная эпитафия. Она ненавидела меня не меньше, чем я – ее.

– У нее были подруги? Или только покровители и… хм… коллеги?

– Она водила дружбу с двумя девушками из канцелярии. Я не знаю их имен, но могу выяснить.

Я осторожно произнес:

– Я должен буду поговорить со всеми вашими служащими.

– Со всеми?

– Единственный способ найти свидетеля, обладающего нужной мне информацией, – это расспросить всех, кого только возможно.

– Вашей службе не позавидуешь, – заметил Пел-Тенхиор. – Что ж, если вы не возражаете против того, чтобы заниматься этим постепенно, можете поговорить с артистами во время репетиций, когда они не на сцене. Здесь вы их точно найдете. Каждый рано или поздно появится в театре.

– Хорошо, – кивнул я. – Когда вы сможете сходить со мной в пансион?

– Утром, в любой день, когда вам удобно.

– Утром?

– Во второй половине дня у нас репетиции, – пояснил он. – Я должен быть в Опере. А в чем дело?

– По утрам я жду просителей в своей конторе в Доме князя Джайкавы.

– Наверное, это ужасно тоскливо.

«Иногда», – едва не вырвалось у меня, но я вовремя сдержался.

– В таком случае я приду к вам с петицией, – решил Пел-Тенхиор. – Странно выступать в роли ее родственника, но вся ее семья погибла во время эпидемии и’ардиты пять лет назад.

– Вы достойны уважения.

– Вы так считаете? Потому что я хочу помочь в поимке преступника?

– Потому что вы намерены что-то предпринять. Как я уже сказал, в большинстве случаев близкие убитого хотят, чтобы проблема уладилась сама собой. Быть Свидетелем от имени жертвы убийства – неблагодарное занятие. Оно бывает трудным и болезненным.

Он с интересом вглядывался в меня, навострив уши.

– И все-таки вы продолжаете быть Свидетелем Мертвых.

– Это мое призвание, – объяснил я. – Я пытался оставить службу, но мне стало еще хуже. Я влачил жалкое существование. Я не смог… – Я осекся, не в силах найти нужных слов.

– Когда мне было пятнадцать, – немного смущенно заговорил Пел-Тенхиор, – и у меня начал ломаться голос, я лишился необыкновенного сопрано, и у меня остался ничем не примечательный баритон. Я хотел навсегда покинуть оперу – в основном по причине уязвленной гордыни, – но не сумел. Мне оставалось лишь попытаться найти другой путь в сад императрицы Кориверо, прошу прощения за вычурную метафору. Так что могу сказать, что я в какой-то степени вас понимаю.

– Музыка – это тоже призвание, – сказал я.

– Однако оно не идет ни в какое сравнение с призванием служить богу.

– Я бы так не сказал, хотя многие прелаты не согласятся со мной. Однако, развивая вашу метафору, замечу, что Улис является божеством грез.

Его уши опустились, выдавая удивление и тревогу.

– Мне не приходила в голову такая связь. Вы поэт, отала.

Я не был полностью уверен, что это комплимент. Наверное, он тоже смутился, потому что неожиданно деловитым тоном сказал:

– Дом князя Джайкавы, верно? Встретимся там завтра в десять.

И он исчез за дверью, как кролик в норе. Лишь негромко щелкнул замок.

В ту ночь я не мог уснуть. Впрочем, это было неудивительно. Почти полная луна заливала город холодным ярким светом. Иногда во время бессонных ночей – а их в моей жизни было немало – я просто лежал в постели, обдумывая загадки, недавно предложенные мне просителями; иногда, смирившись с расходами на освещение, зажигал лампу и перечитывал один из купленных бульварных романов. Часто я одевался, выходил на улицу и прогуливался по местным кладбищам. Это были небольшие кладбища, принадлежавшие семьям или жителям квартала, непохожие на огромное безликое поле Ульваненси. За могилами и тропинками тщательно ухаживали; а поскольку местные боялись упырей (кстати, в таком большом городе, как Амало, страх был необоснованным и отдавал суевериями), я не встречал во время своих прогулок ни парочек, пришедших на тайное свидание, ни других бедняг, страдающих бессонницей. С тех пор как мер Урменедж пришел ко мне со своей просьбой, я использовал бессонные ночи для поисков могилы мин Урменеджен, но до сих пор все мои попытки были тщетными. Сегодня я отправился в соседний квартал на кладбище Улчорани, которое горожане содержали на свои деньги.

Улчорани было организовано довольно просто, без претензий на роскошь и изящество. Я ходил взад-вперед по дорожкам среди могил, читая при свете луны надписи на надгробиях. Я отметил, что имена были вырезаны четко и разборчиво и что ремесленник обладал интересной и узнаваемой манерой написания букв. Большинство коллективных кладбищ покровительствовало какому-то одному каменщику, иногда подписывая с ним контракт, чтобы обеспечить скорейшее выполнение работы.

Я едва не прошел мимо ее могилы – во-первых, потому, что в глубине души не ожидал найти ее здесь; а во-вторых, потому, что привык думать об усопшей как об Инширан Урменеджен. На надгробии было высечено: «Инширан Авелонаран», а ниже – «УЛАНУ», подходящее имя для нерожденного ребенка неизвестного пола.

Несколько мгновений я в изумлении рассматривал могильный камень, только теперь понимая, что практически не верил в успех своего предприятия. Я не думал, что найду ее когда-нибудь, и уж точно не думал, что найду ее здесь.

– Как вы очутились в Улчорани? – спросил я вслух. В романе она ответила бы мне; в реальной жизни ни один Свидетель Мертвых не мог получить ответов, не прикоснувшись к телу покойника, а кроме того, она умерла слишком давно.

Умерла вместе с нерожденным ребенком. Неужели мер Урменедж был все-таки прав насчет убийства?

Мер Урменедж, уважаемый представитель местной эльфийской буржуазии, пришел ко мне в большом расстройстве. Его тридцатипятилетняя сестра никогда не была замужем и не испытывала никаких комплексов по этому поводу. Она увлекалась наблюдением за жизнью птиц и проводила время, свободное от преподавания основ истории и математики в начальной школе, плавая в каноэ по озеру Джеймела, что, по его мнению, не подобало даме из общества.

И вот однажды она познакомилась с мужчиной.

Брат никогда не видел ее такой взволнованной; целую неделю она могла говорить только об этом Кро’исе Авелонаре, о том, что он сказал или сделал. А потом, без предупреждения, не посоветовавшись с родными, сестра уволилась с работы и ушла из дома, оставив лишь письмо, в котором ничего не объясняла и не извинялась за свой поступок. Можно было подумать, его написал посторонний человек.

Мер Урменедж и две его другие сестры (их родители скончались) очень опечалились, поскольку решили, что больше никогда ничего не узнают об Инширан. Но спустя полгода они получили письмо, в котором беглянка сообщала о своей беременности. Урменада пришли в восторг: никто из них не собирался вступать в брак, поскольку – как с горькой иронией заметил Мер Урменедж – они были семьей затворников. Рождение у Инширан ребенка было единственным шансом обеспечить продолжение рода.