Эрлик-19

Эрлик-19
Кэтрин Тэк

В течении вечной и никогда не прекращающейся войны между людьми и инопланетянами, обычный человек, по имени Калман, живет своей обычной жизнью и по мере сил старается справляться с возникающими трудностями. Однако в один из дней, ему поступает предложение, от которого он не может отказаться и волею судеб, попадает сначала в застенки полиции, а потом и на войну. Вся его дальнейшая судьба складывается из огромного количества случайностей, невероятного везения и странного стечения обстоятельств.

Кэтрин Тэк

Эрлик-19

Глава 1

Никто не знал, когда началась эта война. Учебники истории регулярно переписывали, а свидетели ее начала были давно мертвы. Уверенно можно было сказать лишь одно – шла она очень долго и в своей кровожадности никогда не останавливалась. Калман и его сверстники были убеждены, что случилась она около века назад, его родители твердили, что уже точно больше, а редкие живые бабушки или дедушки были уверены, что точно не меньше пары столетий. Каждый день его жизни, почти на всех уроках в школе или на собраниях на работе им торжественно сообщали, что победа невероятно близка, враг почти повержен, но этого всё не происходило. И так было всегда. Уже много поколений подряд они жили в непрерывном противостоянии, причем вечно с сокрушительными победами, неоспоримыми доказательствами зверств противника, новыми призывами и новыми жертвами. Это повторялось, вероятно, уже много лет подряд, и никто не мог сказать точно сколько, возможно, и правда века, а может, и тысячелетия…

После положенного по уставу обеда, продолжительностью целых 20 минут, Калман вышел на небольшой, обшарпанный временем балкон, с неприятным видом на такую же необустроенную площадь перед заводом и закурил. Отравляться сигаретным дымом по нынешним временам считалось невероятной привилегией, за это полагался солидный штраф с и без того мизерной заработной платы, а также всяческое порицание за ежедневное, пусть и единичное, отлынивание от необходимого и такого важного для жизни страны и фронта труда, но он не был готов от этого отказаться. В тот момент Калман делал то, что большинству вокруг очень сильно не нравилось, и отчего-то, именно по этой причине, чувствовал себя по-настоящему свободным, с наслаждением затянувшись в очередной раз.

Немногочисленные, абсолютно квадратные и во многом разрушенные временем многоэтажки выглядели отвратительно, словно что-то чужеродное выросло на этой многострадальной земле и никак не могло вернуться обратно. Возле их подножия, почти по колено в грязи, копошились люди. Некоторые что-то сажали, иные вешали белье, а оставшиеся просто пили, отмечая очередное окончание смены. Над всем этим висел вечный непроглядный смог, не позволяющий разглядеть очертания даже солнца. Исходил он от заводов по производству оружия, коих в его небольшом городе было несколько, но жаловаться было не на что, такая картина царила по всей стране, даже в столице. Сам Калман, конечно, никогда не был там – покидать место прописки, жителям периферии, категорически запрещалось, однако те, кто по разным причинам в тех местах бывал, украдкой рассказывали, что даже там, особенно в центре города, из-за невероятно плотного смога, почти никто не живет.

Калман еще раз затянулся, уже до фильтра, и закрыл глаза. В эту же секунду сзади, над дверью загорелась старая красная лампа, и раздался противный воющий звук – это был сигнал для немногочисленных курильщиков о том, что необходимо вернуться к работе. Он устало потушил остатки сигареты о давно нечищеную пепельницу и открыл дверь. Цех привычно гудел и скрежетал разнообразными звуками. Как и все в его районе, Калман работал с 14-ти лет на производстве бомб, но к своим 20-ти годам уже достиг должности главного специалиста. Его отец в свое время трудился там же и старался делать свою работу качественно, а когда приходил домой, продолжал пичкать сына самыми важными моментами, и делал это чуть ли не с его пеленок. Калман не перечил, просто внимал и еще до смерти отца успел порадовать родителя успехами в карьере. Реализовать это было не сложно – необходимое количество компонентов, на определенной основе, и устройство старых механических конвейеров мог бы изучить и идиот, но почему-то для многих такое простое знание казалось выше их возможностей.

– Хэй, Мрак! – окликнул его начальник – старый лысый и тощий дядька лет 55-ти. – Сколько можно прохлаждаться? Целых пять минут!

– Уже иду, видишь? – огрызнулся Калман и спустился в цех.

Кличка «Мрак» приклеилась к нему невероятно давно, еще со школьной скамьи, и никак не хотела оставить. И Калмана назвали так потому, что он предпочитал не разделять общих веселий и впоследствии ежедневных празднований по случаю окончания смены.

– Когда ты уже привыкнешь, что курить нужно быстро? – спросила у него давняя подруга и верный заместитель Алма.

– Сам разберусь. Что там у нас с исходниками?

– Пока не подвезли. Ждем, третий день.

– Они в который раз поставки задерживают. Если так пойдет дальше, план до конца месяца точно не выполним.

– Не дрейфь! – усмехнулась Алма и подмигнула. – В первый раз что ли?

Калман улыбнулся в ответ. Она была, как всегда, права. Сколько раз они чуть ли не самостоятельно вставали за конвейер, чтобы сдать всё вовремя. А уж сколько ночевали в грязной подсобке, воняющей плесенью и крысами, так и не счесть. И всегда каким-то чудом, чуть ли не в последний момент им всё удавалось. Калман невольно окинул подругу взглядом и пошел на обход цеха, точнее того, что от него осталось. Это некогда величественное строение, размером в несколько акров земли, уже давно выглядело словно решето. Чинить прохудившуюся в некоторых местах крышу или разбитые окна было некому и не на что. Пространство под конвейерами еще как-то старались защищать, латая дыры в потолке своими силами, но на остальное во многом было наплевать, в том числе и на рабочих, большинство из которых трудилось здесь и день, и ночь и в дождь, и в снег. Калман прошел почти до конца и очень скоро, осторожно осмотрел тот самый конвейер, который волновал его сильнее всего. Из-за чрезмерной близости к сырости и отсутствию нормальной смазки, он уже давно работал не совсем исправно, ну а в последнее время, почти на издыхании.

– Всё плохо, начальник, – сказал ему сзади один из его рабочих – приземистый сухой старик, с потухшими глазами. – Боюсь, что без запчастей и неделю не протянет.

– Вижу, – бросил Калман.

– Нам бы добыть их, начальник, – вступил второй рабочий – высокий и седой мужчина с одутловатым лицом. – Если встанем, потом оштрафуют.

– Да знаю я всё! Идите, работайте!

Калман вновь осмотрел то место, которое его так сильно беспокоило. Своими силами он с Алмой уже чинил его много раз, но теперь это было почти невозможно. Некоторые важные детали серьезно проржавели и поизносились, а новые поступали очень редко, порой их приходилось ждать годами.

– Хэй, Мрак! – окликнул его знакомый голос. Это был его друг Ган. Он служил в должности такого же главного специалиста, только в соседнем цеху. – Еле тебя нашел, – продолжил Ган и привычным движением заправил за уши выбившиеся из резинки длинные пряди волос. – Что у вас с исходниками? Мы третий день ждем.

– Такая же ситуация.

– И что делать будем? Накажут-то нас, а не начальство.

– Не знаю, – ответит Калман и покашлял.

– Бросить курить не пробовал? Некоторым помогает, – с усмешкой поддел его Ган.

– Не твое дело. Иди уже к себе и не маячь здесь, а то накажут не за исходники, а за долгое отсутствие.

Друг фыркнул и поплелся назад. Калман посмотрел ему вслед. Ган всегда был красивым, высоким блондином с тонкими чертами лица и выразительными глазами, его любили все женщины, а значит, ему вряд ли что-то могло грозить за простой, его начальница была просто без ума от него. Невольно словив свое отражение в грязном и полуразбитом стекле окна цеха, Калман замер. Оттуда на него смотрела угрюмая небритая физиономия недовольного жизнью человека средних лет. Давно потухшие глаза, большой нос, черные, как проволока, волосы, и несуразное телосложение. Его подруга детства Алма во многом походила на него, и возможно, именно поэтому их часто принимали за брата с сестрой, хоть это было и не так. Она также носила короткую стрижку, мужскую одежду, была несколько угловатее других девушек и никакими отношениями вовсе не интересовалась.

– Ну и что ему было нужно? – недовольно спросила она же сзади.

– Говорил про исходники, – Ответил Калман и вновь осмотрел конвейер. – Что будем делать, когда он встанет?

– Чинить, что еще?

– Это уже невозможно. Только глянь на него.

– Что-нибудь придумаем, – ответила Алма и, похлопав его по плечу, пошла в обход противоположной стороны производственной линии.

В конце смены Калман вновь направился к начальнику и в очередной раз постарался максимально ясно донести до него назревающую проблему, однако, как и в сто раз до этого, получил короткий ответ: «Я всё понимаю, но сделать ничего не могу». Пришлось плестись домой и надеяться, что уже там сам собой составится план, как действовать дальше.

Так называемый дом обозначить этим словом было сложно, ему больше подходило «старое дощатое строение с трещинами по всему внешнему и внутреннему периметру», где Калман по какой-то причине жил. Однако, несмотря на всю убогость, ветхость и дыры в стенах толщиной в палец, это место он искреннее любил, потому как вырос в нем и там жила мама. Она же и встретила его на пороге.

– Милый! – мать привычно улыбнулась грустной улыбкой и поправила фартук. – Совсем поздно сегодня, да? А у нас опять воду отключили, и электричества не было полдня. Но я всё равно смогла испечь тебе пирожков, правда, не из белой муки, на нее денег не хватило, и сахара тоже достать не удалось, но я смогла раздобыть ведро относительно хорошей картошки, она почти не червивая. Вместо дрожжей, как всегда, пиво. А еще, представляешь? У меня получилось купить тех куриных потрохов, про которые я недавно рассказывала, а потом нарвать щавеля тут неподалёку и наварить супа.

– Ты у меня большая молодец, – с улыбкой ответил Калман.

Его всегда удивляло, как у его матери получается делать лучшее из ничего. Поцеловав ее в макушку, Калман пошел умываться. Вода была, как всегда, только та, что мама заранее набрала в габаритные емкости, и потому вся процедура прошла очень быстро. Закончив, он осмотрел себя в пожелтевшем зеркале и усмехнулся. Его внешность с недавних пор отлично вписывалась в эти выкрашенные в непонятный цвет прямо по бетону обшарпанные стены ванны, полуразбитый кафель на полу и металлическую раковину. Уже как год он был со всем этим вполне гармоничен.

– Родной? – окликнула его из-за двери мама. – Покушаешь сначала пирожков, ладно? Плитка плохо разогревается, напряжения, видимо, нет.

– Конечно, мам! – ответил Калман и начал одеваться.

Закончив, вышел в коридор и прошел на кухню. Уже там уселся за стол и взял почти холодный пирожок из обложенного фольгой пакета. Мама всегда упаковывала их таким образом, видимо, стараясь сохранить тепло, но на деле выходило неважно.

– Сейчас я тебе чаю сделаю, – заботливо сообщила она, продолжая шаркать дырявыми тапками по выцветшему линолеуму. – Я сегодня, кстати, у соседа небольшую самодельную керосинку приобрела.

– Мам, – одернул ее Калман и скривился, – нельзя покупать керосинки, за это ведь положен штраф.

– А кто узнает, милый? Я вот только тебе кружку чая накипячу и сразу всё уберу. И кстати, почему ты опять так легко одет? Хватит ходить по квартире без теплых вещей, лето давно закончилось.

– Мам, я сам разберусь.

– Смотри, заболеешь, а потом, не дай бог, уволят. Сам знаешь, как у нас всё.

– Ладно, – Отмахнулся он и продолжил жевать пирожок.

В их мире нельзя было уже практически ничего. Любая болезнь провозглашалась чуть ли не преступлением, потому как считалось, что ты сам ее допустил. Покупать керосинки также было запрещено, ведь от них случались пожары. Есть много тоже ни в коем случае не разрешалось, так как это безумно вредно, и потому обычная еда раздавалась по спискам и стоила немалых денег, а хорошая выдавалась по еще более сокращенным спискам, и ее стоимости Калман уже не знал. Таких правил были сотни, всех и не упомнишь, они касались абсолютно каждой сферы жизни. Единственное, что всем и всегда разрешалось, – это пить, но разумеется не в ущерб работе, и именно этим основная часть населения и развлекалась.