Записки на ёлке

Записки на ёлке
Кэтрин Вэйн

Есть что-то волнующее в таком месяце года как декабрь. Никогда не знаешь, придёт предвкушение праздника к тебе или нет. Но в памяти всегда можно отыскать фантик из прошлого, пропитаный сладкой памятью о предновогодних чудесах, которых ты даже и не ждал.

Перед вами шесть маленьких историй из города N из разных лет двадцать первого века. Шесть рассказов собрали в себе людей непохожих, совсем разно живущих, но нашедших одинаково дорогое сокровище в канун Нового года – счастье. Двенадцать незнакомцев, которых мы могли видеть или знать в нашем недалёком прошлом, оказываются на пути к пониманию – что есть новогоднее настроение.

Кэтрин Вэйн

Записки на ёлке

Музыка под курткой

Это была странная зима. Ещё вчера утром школьники топали по морозу на уроки, прятали носы в глубину вязаных шарфов и им было больно моргать. Сегодня всё совсем не так. С самого утра город утопает в снегу. Крупные, колючие хлопья падают на дорогу, накрывают собой предновогоднюю суету на дорогах, прячут под собой людей на остановках. Закрыв один глаз, Гоша стоял и смотрел на снегопад, высчитывая скорость падения каждой снежинки. Сложная математическая задачка, где простых "х" и "у" было недостаточно. В самом деле, эти мысли перебивала гордость за себя. Сегодня он первый раз сбежал с уроков. Никому не сказав, ученик пятого "б" шмыгнул за школу и побежал по скользкой тропинке на остановку. Как это клёво – сделать то, чего хочешь и даже никому не сказать об этом.

Многие из класса в предновогоднее время болеют. Вот и девочка Света заболела. Она сидела на первой парте. Угрюмая, неохотно говорившая на переменах. В прочем-то, как и остальные одноклассники. Это всего лишь пятый класс, где никто никого не знает, не понимает. И смотрят они все друг на друга как на чужих. Вторую неделю Света лежала в больнице, никто из класса её ни разу не навестил. Гоша приходил на уроки и задавался вопросом – "почему?". Почему все вместе они не могут собраться и пойти к ней? Предновогодние заботы к этому не располагали. Контрольные, подготовка к утреннику, первые морозы. Всё не то. И топал теперь Гоша по дорожке, заметённой снегом, один. К ней. Ему казалось, что он единственный в классе, кто слышит какой у неё красивый голос, когда она отвечает у доски. И видит он один, какая она интересная. Не похожа на других. Мимо школьника проехала неприметная маршрутка жёлтого цвета, похожая по форме на батон. Гоша вздохнул, сжав в кармане дублёнки горстку мелочи. Каждый раз, когда пролетала эта уютная, тёплая газель, он останавливался и вздыхал, а затем продолжал неспешно идти дальше. Нет денег на проезд, всё истратил. Щёки изредка щиплет ветер, спину греет своими лучами солнце. Можно идти дальше. Из-под куртки школьника долетают глухие музыкальные звуки. Это новенький телефон на верёвочке разрывает глотку про белую стрекозу любви и обрывается, ведь Гоша не до конца записал эту песню летом на диктофон. Он ставит песню на повтор и прибавляет шаг на припеве. Высоким, старым домам, в конце концов, на обочинах приходит конец, и вот уже перед ним открывается ряд маленьких ларьков с мороженным и сигаретами. Гоша взял за правило два года назад – покупать раз в неделю жвачки с наклейками в такой маленькой универсальной будке. Сэкономив за полгода на маршрутках, с большим удовольствием Гоша берёт у продавщицы, в конце четвёртой четверти, жестяную бутылочку кока-колы. Теперь зима, и до этой радости ему не хватает всего каких-то тридцать рублей из тридцати пяти. Он вздохнул и снова сжал в карманах мелочь. Пять рублей. Ему сильно хотелось верить в то, что через десять минут пути монеток стало больше. Но нет, всего лишь пять монеток с единицей. А там, за старыми маленькими окошками ларька, между бледно-фиолетовой мишурой, на полках, обёрнутых газетами, стоят и манят яркие бутылочки с вкусной жидкостью. А вместе с ними глаз притягивают упаковки мороженого. Десять разных начинок. Можно закрыть глаза и вспомнить этот вкус. Его любимый. Сладкий, карамельный и хрустящая корочка вафельного стаканчика. Мальчик исказил лицо в разочарованной гримасе и, поправив на плечах рюкзак, пошёл дальше. Теперь этот вкус будет мучить его мысли до самого лета, когда мама снова разрешит купить холодную сладость. Но Гоша обхитрит её, как делал много раз – сэкономит на завтраках после новогодних каникул и откусит самый большой кусок на остановке у ларька. А тётки будут стоять, кутаться в пуховые платки, дублёнки и то ли с завистью, то ли с неприязнью смотреть на пятиклассника. Как под январским ветром он стоит и наслаждается мороженым. Гоша пошёл быстрее, когда представил эту картину.

Он закрыл один глаз и расплылся в улыбке, когда увидел во дворе ближайшего магазинчика за забором ёлку. На ней гирлянда горела круглые сутки, и ему это доставляло удовольствие. Пушистые, живые ёлки, разноцветная мишура под крышами магазинов не исчезала до самой весны на улицах города, поэтому чувство праздника у Гоши начиналось первого декабря и заканчивалось десятого апреля, когда с полки последнего ларька убирали кусочек мишуры.

– Два, пять, один, семь, – перешагивая через тяжёлые плиты тротуара, мальчик выдувал эти слова шёпотом, слушая звук знакомой песни. Дальше этих слов он никак не мог запомнить текст, поэтому неловко ступая на плиты, продолжал повторять, выдувая тёплый пар изо рта. Два. Пять. Один. Семь.

Завтра он похвастается пацанам во дворе, как первый раз сбежал с уроков. Но ни за что никогда не скажет, что сбежал в больницу к однокласснице. Запозорят, скажут, что он лох. Хотя мама уверяла, что к девочке непременно надо сходить – "Она же ваша одноклассница. Надо дружить друг с другом. Вспомни, как тебе плохо, когда ты болеешь. Вот и ей плохо, а она там, в больнице, одна. Ни игрушек, ни телевизора у неё нет". Но пацанам во дворе это говорить не надо. Не поймут.

Спустя час пешего скитания, Гоша открыл рукой в серой варежке калитку и прошёл прямо к огромной ёлке, что стояла во дворике больницы. Она была самой высокой в их районе и единственной, на которой кроме мишуры и гирлянды висело всё, что можно было уместить на ветки: игрушки, конфетти, дождик и даже настоящие шишки с конфетами на верхних ветках. Мальчик поднял голову высоко, отметив для себя, что на такую высоту он бы мог залезть. Прямо сейчас, когда его никто не видит. Сорвать парочку любимых конфет-пирамидок и съесть тихонько дома. Он повёл плечами, чтобы скинуть с себя ношу в виде рюкзака, но остановился. По дорожкам ходил дворник с метлой и разметал в стороны непослушный снег, грозившийся превратиться за полчаса в сугробы. С минуту школьник наблюдал за мужчиной и заметил на стене больницы огромный плакат, разрисованный дешёвыми красками. "До нового года осталось 17 дней". Гоша хмыкнул и пошёл дальше. Кто-то после смены, в тёмном кабинете так старался, скинув медицинский халат, рисовал эту красоту, а ведь осталось уже двенадцать дней. "Наверное, эта врачиха заболела" – подумал мальчик и открыл тяжёлую дверь больницы.

В тесной комнатушке от входа до окошка регистратуры было всего два шага, но и здесь работники больницы умудрились создать атмосферу приходящего праздника. На потёртом бело-сером потолке (на скотч) были приклеены три гирлянды-фонарика. Точно такие Гоша видит каждый день в своей школе. В углу у скамеек стояла на потёртом бетонном полу маленькая ёлочка. На ней висело с десяток старых стеклянных игрушек и внизу вместо снега возвышались сугробы из ваты, забросанные мишурой.

– Мальчик, тебе кого? – спросила женщина в белой косынке, сидевшая за новогодним окошком регистратуры.

Пятиклассник смутился и медленно подошёл к окошку. А может зря? Может Света уже дома или к ней никого не пускают? Более того она не захочет его видеть, ведь, по существу, они даже ни разу за этот год не говорили. Ещё было проще – он не знал её фамилии.

– А зовут одноклассницу как, школа какая? – громко спросила женщина, пролистывая какие-то журналы на скрипучем столике. "Наверное, школьные" – подумал Гоша и уверенно назвал класс и номер школы. Женщина язвительно улыбнулась, заметив как мальчишка покраснел. Она редко стала видеть, чтобы к детям в отделение приходил кто-то кроме родных. А чтобы так, один единственный. Такие случаи нежной доброты остались лишь в прошлом. Очень далёком, когда страна вокруг себя объединяла множество маленьких государств.

– Вот, нашла. Сядь на скамейку, сейчас позову.

Женщина вышла из своей, казалось, сказочной и уютной каморки в мир другой, где среди кашля и температуры вряд ли можно было найти уют.

Гоша смирно сел на скамейку и, сняв варежки, потёр руки. Ещё ледяные. Он почувствовал щекочущий запах ели и сильно занервничал. Как она посмотри на него? А что он ей скажет? А если пацаны и так узнают, что он навещал какую-то девчонку? Скажут – влюбился, начнут дразнить, а он и вовсе не влюбился. Просто так пришёл, потому что мама сказала – "с девочками надо дружить" – и у Светы очень красивый голос. Он надел варежки обратно. Да, сейчас пять минут согреется и отправится обратно. На последний урок. География. Любимый Гошей предмет. И никто его ругать не будет.

Серые мальчишеские глаза осмотрели внимательно тесное помещение. От батарей исходило сильное тепло, если не сказать жара. Выкрашены они были в молочный цвет, как и всякая мебель в больнице. Под подоконником спал пушистый полосатый кот. Наверное, постоянный житель, охранник ёлки. За дверьми отделения исходила тишина. Никто не ходил, не шумел, не говорил. Совсем как на уроке русского языка. Наверное, Света единственная кто лежит в этой больнице. Без телевизора и кукол. Гоша никогда не оставался в больнице больше трёх часов и представлял, что люди здесь могут только лежать в своих кроватях и ходить на процедуры. Другое им запрещено. А если так и Света здесь одна, как можно её бросить? Останется. Раз уж пришёл.

В комнатке возник резкий запах лекарства, и женщина из регистратуры в своём белом халате быстро вернулась на место. Но была она не одна. За её спиной стояла Света. Худенькая девочка невысокого роста в белом свитере крупной вязки и спортивных штанах, под которыми тонкие ножки были спрятаны в вязаные носки и тапочки в цветочек. "У моей бабушки такие же" – мимолётно подумал Гоша. Девочка смотрела растеряно и всё ещё болезненно по сторонам, пытаясь понять – кто же её ждёт

– Привет, – тихо ответил Гоша и махнул рукой, сам не поверив в то, как робко звучал его голос.

– Это ты ко мне пришёл? – тихо отозвалась Света, на что Гоша только кивнул. От удивления она повела бровями и осмотрелась по сторонам. За две недели гриппозного состояния, кроме мамы, папы и бабушки ей никого из знакомых не доводилось видеть. Вместо бодрого шага мальчик услышал как тяжело по бетонному полу шаркают её тапочки, и девочка всё так же растеряно осматривает помещение как будто никогда здесь не была. И все эти шарики, фонарики, настоящие иголки на ёлке для неё неожиданное нечто. Там, за деревянной дверью в отделении такого праздника нет. Разве что пахнет мандаринами и за оконными рамами видно как кружит снег.

Организм Светы ещё только начал выходить из болезненного состояния, и она ещё вдыхала воздух глубоко, изредка подкашливая.

– Как тебя зовут? – спросила она несмело, натягивая рукава свитера до самых кончиков пальцев. Иногда тело ещё продолжало ломать и знобить.

– Гоша. Я сижу на третьей парте у стены.

– Ясно, – промямлила Света и не спеша села на скамейку, когда мальчик отодвинулся от неё на самый край. Сидеть рядом, совсем вплотную казалось ему весьма странным, – ты что один пришёл, ты теперь наш староста, да? Только старосты навещают в больницах.

Мальчик улыбнулся, мотнув головой. У него была милая, непосредственная улыбка, которую у других в классе Света не замечала. Она покраснела, подумав, что совсем было некрасиво спрашивать как его зовут и совсем постыдно теперь смотреть на него косо.

– Совсем не могу быть старостой. У меня тройки по математике, по русскому… – от волнения Гоша начал перечислять все школьные предметы, потирая руки всё ещё закутанные в варежки. Света в ответ открыто улыбалась. В болезненном состоянии, с высокой температурой этого она делать не могла. Смеяться и улыбаться. Радоваться. Просто так. Теперь в ней дрогнул детский импульс, и глаза живо смотрели на гостя.

– А вот ты отличница в классе. Ты бы могла быть старостой.

Удивлённо Света посмотрела на одноклассника и усмехнулась.

– Откуда ты знаешь? Шпионишь за мной?

– Нет, ты просто часто отвечаешь у доски. А ещё у тебя хороший голос. У ботаников всегда красивый голос. Мне так кажется.

Гоша удивлённо вздохнул, пряча подбородок в отцовский шарф. Ну, вот зачем он только сказал про голос? Было достаточно сказать, что она ботаник и зубрила. Пора замолчать и уйти именно сейчас, пока не наговорил лишнего, но маленький моторчик, голос изнутри, уже был заведён и мальчика было не остановить.

– Пацаны говорят, что списывать домашку надо у тебя, потому что у тебя много пятёрок. От девчонок слышал, что это ничего особенного, у них тоже можно списать, только фиг они это позволят…

– Ой, а что это у тебя?

Девочка ткнула пальцем в плечо Гоши, прислушиваясь к звукам под курткой. Опять та самая "Стрекоза", которая за год так успела осточертеть ей. Как же было приятно от комплиментов Гоши и как противно от этой песни. Всё, что девочка слышала две недели в палате это кашель соседок и эту песню. Всем вокруг она создавала атмосферу праздника, дух школьной дискотеки, но не Свете.

Школьник быстро вынул телефон на шнурке и, нажав пару кнопок, выключил музыку.

– А может что-то другое включишь? Какая у тебя ещё есть музыка? Леди Гага, Нюша, Максим у тебя есть?

Мальчик вопросительно посмотрел на одноклассницу. В его шкодном взгляде читался только один вопрос – "кто эти люди и люди ли они?". С надеждой Света смотрела на Гошу и ждала, что он включит ею обожаемые песни. Он же должен такое знать. Слушать такую музыку. Она же хорошая. Она же звучит везде, кроме этой серой больницы. Здесь иногда "Стрекозу" перебивает Дима Билан из кабинета врачей. Плейер Светы уже давно разрядился. Папа обещал принести батарейки, диски, но музыки ей хотелось прямо сейчас. В палате на тумбочке возле кровати лежали три книжки про Таню Гроттер, но они не приносили никакой радости. За все эти дни Света успела начать их читать все по очереди, но через пять страниц бросала. Больные глаза отказывались принимать буквы. А музыка казалась ей вечной. Нужной для создания праздника в душе.

Волнительно перебирая кнопками мелодии, рингтоны Гоша часто дышал. Она всё ещё косо смотрит на него. Нельзя было девочке с двумя хвостиками позволить думать, что он совсем кретин, который не разбирается в музыке. Его долг рассказать ей о других песнях. Порадовать её.

– Я слушаю Басту, Сяву. Знаешь таких?

Света мотнула головой, убрав со своих глаз рваную чёлку.

– Вот, это крутая вещь, – мальчик нажал кнопку "играть" и вместе с чьим-то заливистым смехом и фразой "да заткнись ты" пошли первые слова, – "Меня зовут Сява я еб…"

Эта песня была самой громко записанной из всех, поэтому долетала до каждого уголка комнатки. И заставляла краснеть не только Свету, но и женщину за окошком регистратуры, которая от возмущения выкрикнула – "Это что такое? Ну-ка выключайте эту дребедень!".

С довольной улыбкой Гоша выключил звук телефона, посмотрев на то, как захохотала Света. Оказывается, она не только красиво говорит, но и смеётся тоже ничего. Получше, чем многие девчонки в классе. Довольно Гоша улыбался, кусая свои губы. Она довольна им, а он доволен, что она такая. Радостная.

– Какая же шняга, – хрипло воскликнула она, потирая свои ладони.

– Тебе нравится?

– Одурел? Это ужасная песня.

В мгновенье Гоша поник, признав своё поражение. Этой девочке не нравятся те песни, что нравятся ему. Всё совсем было напрасно. Зря прогулял уроки, решил пройти пешком огромный путь до больницы. Ей не нравится. Теперь мальчик был обязан выучить любимые песни Светы, знать о них всё, слушать их по кругу каждый день. Чтобы она не ушла. Сначала ему стало очень обидно, что она нисколько не поняла его, потом он разозлился и, посмотрев на одноклассницу, хотел бросить что-то обидное, но она ещё по прежнему выглядит нездоровой, слабой, милой, да и мама всегда говорит – "обижать девочку нельзя". Обиду, как невкусную таблетку придётся проглотить и не морщится.