Дюна. Битва при Коррине

Юнона издала насмешливый горловой звук.

– Они могут претендовать на все, что им нравится, но на самом деле когиторы никогда не были столь нейтральны, как они об этом заявляют. Они постоянно лезут в чужие дела.

– Он-н-ни т-т-так-к-к ж-же п-п-п-плохи, к-к-к-как-к-к-к хрет-т-т-тгиры, – запинаясь, произнес Беовульф.

Терпя Беовульфа за его прежние заслуги, Агамемнон все же испытывал немалое раздражение, когда этот неокимек вмешивался в беседы титанов.

С преувеличенным терпением Данте пояснил:

– Я считал, что здесь наша победа обеспечена. Я предвижу, что на Хессре у нас не возникнет никаких сложностей.

– Тем не менее я бы хотел насладиться каждым мгновением этой победы. – Агамемнон приказал своему воинству сделать разворот и начать снижение. Выставив вперед заменимых неокимеков, флот устрашающих угловатых судов построился в боевой порядок, готовый атаковать закованную в ледяной панцирь крепость древних философов.

Хотя когиторы и утверждали, что не испытывают никакого интереса к галактическим делам, они все же не были вполне самодостаточными. Они давно уже занимались тайным бизнесом, снабжая кимеков электрожидкостью, продолжая делать это и после того, как Агамемнон поднял мятеж против Синхронизированных Миров.

Не желая полностью зависеть от Видада и его когиторов, Данте создал собственное производство электрожидкости на Бела Тегейзе и на Ричес. Но в то время, как неокимеки удовлетворялись электрожидкостью серийного массового производства, титанам требовалось более высокое качество, но его могла обеспечить только жидкость, которую производили для уединенных философов-отшельников. Сегодня генерал захватит эти предприятия, объявит Хессру своей новой штаб-квартирой и начнет свой затянувшийся марш в историю…

Вершины черных башен торчали из ледника, спускавшегося с гор в течение многих столетий. Строения были почти погребены подо льдом, высокие шпили башен стали ниже, и здания, где хранились емкости с мозгами философов, казались мачтами кораблей, затонувших в море снега и льда.

Агамемнон и Юнона, летевшие в первых рядах, с восторгом активировали свое огнеметное оружие, питаемое потоком кислорода, добытого тут же в разреженной атмосфере Хессры. Языки пламени вырвались из жерл огнеметов, ударили в каменные плиты, сметая их со своего пути и расплавляя глыбы льда и завалы снега. К тусклому небу поднялась исполинская завеса пара.

– Это расчистит нам поле для деятельности, – сказал Агамемнон, сажая корабль.

Данте сухо отдавал распоряжения неокимекам. Своими оптическими сенсорами он засек троих одетых в желтую одежду посредников, бросившихся к окнам и балконам башни. Рты их были открыты от изумления, смешанного с диким страхом. Они осознали опасность и кинулись искать укрытия в глубине здания.

Неокимеки продолжали садиться на планету, похожие на стаю ворон, окруживших огромных стервятников – гигантские корабли титанов. Агамемнон перенес емкость со своим мозгом в небольшую, но мощную ходильную форму, чтобы без помех проникнуть в коридоры и помещения цитадели когиторов. С собой он взял большую группу неокимеков, огнем прожег проход в стене и отбросил мешавшие двери. Поменяв свои мощные корабли на мелкие ходильные корпуса, неокимеки пошли вперед, похожие на шествие тяжеловооруженных муравьев. Торжествующий Агамемнон замыкал эту победную процессию. Острые ноги высекали искры из каменных плит пола.

Больной неокимек Беовульф плохо рассчитал посадку и потерпел крушение, он снес скалу и рухнул в расщелину льда, где и застрял без всякой надежды самостоятельно выбраться оттуда. Когда неокимеки доложили Агамемнону об этом несчастье, генерал подумал было просто оставить Беовульфа там, где он находился, чтобы он замерз и постепенно покрылся километровой коркой медленно ползущего ледника.

Но когда-то Беовульф оказался ценным союзником, куда более талантливым и надежным, чем идиот Ксеркс, за которым числилось куда меньше заслуг. Поколебавшись, генерал неохотно приказал вытащить из трещины емкость с мозгом Беовульфа и переместить ее в ходильный корпус неокимека. Я, кажется, совсем теряю голову, находя поводы для того, чтобы сохранить жизнь Беовульфу. От поврежденного на голову неокимека не было уже никакого толка, и он быстро становился тяжкой обузой.

В замерзшей крепости когиторов неокимеки обнаружили больше дюжины одетых в желтое посредников и помощников и расправились с ними. Двоих Агамемнон убил лично, воспользовавшись древним оружием, которое взял у Йорека Турра на Уаллахе IX. Ружье сработало безотказно.

Шедшие впереди генерала неокимеки обнаружили библиотеки и кабинеты, где посредники занимались копированием и переписыванием. Похоже, монахи были очарованы древними рунами муадру, которые то и дело находили на самых разных удаленных друг от друга планетах.

Дополнительные помещения были заняты оборудованием, на котором изготовляли и модифицировали электрожидкость. Находившиеся здесь монахи в шафранно-желтых накидках попытались скрыться, когда в помещение вломились неокимеки. Монахи прервали свое пение и ритуалы, с помощью которых они превращали простую воду в питательный раствор для мозгов древних философов.

Агамемнон отдал ясный приказ и отправил Данте выполнять его.

– Выясни, как работают эти мастерские, а потом убей их, но не всех. Некоторых из рабочих оставь. Они понадобятся нам живыми.

Другие посредники бежали в центральный зал, где находились когиторы на своих пьедесталах. Когда генерал Агамемнон наконец ворвался в эту святая святых древней обители, он был немало разочарован, увидев только пять емкостей с мозгами когиторов, плававшими в голубоватой мерцающей жидкости. Шестой емкости не было.

– Генерал Агамемнон, твой визит сюда деструктивен, излишен и порождает хаос, – произнес один из философов через свою громкоговорящую систему, вмонтированную в пьедестал. – Чем мы можем быть тебе полезны? Ты явился сюда получить дополнительную электрожидкость?

– И за ней тоже. Кроме того, я намерен оккупировать Хессру и уничтожить всех когиторов. Кого из вас здесь нет? – Он поднял свою механическую руку и указал на пустующий пьедестал.

Когиторы посовещались и простодушно дали честный ответ:

– Видад избрал Салузу Секундус своей временной резиденцией, чтобы консультировать Лигу Благородных и изучать местные архивы. Нам нужны дополнительные данные для обсуждения, чтобы продолжить наш интеллектуальный рост.

– С сегодняшнего дня этот рост отменяется, – сказала Юнона, внося в зал свой устрашающий боевой ходильный корпус. Она встала рядом с Агамемноном. Юнона никогда не любила этих сующих нос в чужие дела когиторов, в особенности одного, по имени Экло, который вместе с Иблисом Гинджо подготовил восстание на Земле. И этот мятеж послужил началом для ужасного, разрушительного джихада.

Хотя поход Лиги против машин позволил кимекам поднять собственный мятеж и освободиться из-под гнета всемирного разума, Агамемнон все равно питал глубокую неприязнь к когиторам.

– Не хотите ли вы высказать какие-нибудь блестящие откровения до того, как мы казним вас?

Один из когиторов, говоривший женским голосом, произнес со странным спокойствием:

– Есть много областей, в которых тебя следовало бы просветить, генерал Агамемнон.

– К несчастью для вас, я не имею ни малейшего намерения просвещаться, как вы изволили это назвать.

Приказав неокимекам продолжить обыск коридоров и помещений зданий Хессры, Агамемнон и Юнона бросились на когиторов. Они желали сделать все собственными руками. Так эти два титана хотели выразить свою любовь друг к другу.

Своими мощными механическими руками они опрокидывали пьедесталы, разбивали прозрачные емкости, в которых сохранялись мозги когиторов, и хватали их железными пальцами, получая огромное удовольствие от созерцания того, как нежный мозг превращается в сочащуюся кровью массу. Они раздавили когиторов одного за другим. Жаль, что все закончилось слишком скоро.

Стоя в луже электрожидкости среди осколков емкостей и пьедесталов, Агамемнон объявил, что отныне Хессра принадлежит титанам. В этом действительно не могло быть никаких сомнений.

Наука – это создание проблем в попытке разгадать тайну.

    Доктор Мохандас Сукк. Речь перед выпускниками

В иное время Ракелла, конечно, совершенно по-другому отреагировала бы на встречу с дедом; она задала бы ему тысячу вопросов, рассказала бы о себе. Подумать только, сам Верховный главнокомандующий Вориан Атрейдес!

Мать, конечно, была бы заинтригована гораздо больше таким откровением командующего, но Хельмина была, к несчастью, мертва, так же как и первый муж самой Ракеллы. Она думала, что и таинственный солдат, возлюбленный бабушки, сгинул на войне и никогда не вернется. Джихад разрушил много жизней и надежд.

Она могла бы провести больше времени с Ворианом Атрейдесом – как, впрочем, она могла бы много что делать, – но Ракелла никогда бы не покинула тех людей, которые отчаянно нуждались сейчас в ее помощи. Слишком много человеческих жизней надо было спасти им с Мохандасом от Божьего Бича, страшной эпидемии, бушевавшей на Пармантье. Надо было отыскать метод лечения.

Но пока это решение ускользало от них. Они могли лечить симптомы – восстанавливать водный баланс, снижать температуру тела, помогать большой части больных выжить, но при таком масштабе распространения заболевания этого было явно недостаточно. Умирало много, очень много людей.

Вориан обещал сделать все, что было в его силах, чтобы помочь. Он обязался сообщить Лиге об эпидемии. Если даже он не сможет оказать помощь Пармантье, то по крайней мере успеет предупредить правительства других планет о новой ужасной тактике мыслящих машин. Если это будет ему по силам, Вориан выполнит данное ей обещание. Она была в этом уверена, хотя прошло всего несколько часов с того момента, когда он улетел.

Госпиталь неизлечимых болезней. По злой иронии судьбы сейчас это название как нельзя лучше отвечало сути учреждения. Она не представляла себе, что будет делать, если заболеет Мохандас. Ракелле даже казалось, что будет лучше, если первой заразится она сама… Из двадцати двух врачей, которых удалось найти в Ниуббе, трое уже умерли от заразы, четверо выздоравливали, но были пока полными инвалидами, неспособными работать, а у двоих появились первые ранние, но несомненные признаки болезни. Скоро придется лечить и их.

Мохандас уже довольно подробно изучил течение и суть заболевания, но пока так и не смог найти «волшебную пулю». После того как вирус воздушно-капельным путем поступал в организм через неповрежденные слизистые оболочки и поражал печень, в ней начиналась выработка большого количества белка, который превращал собственные гормоны и некоторые соединения организма, такие как тестостерон и холестерин, в соединение, сходное с анаболическими стероидами. Печень теряла способность эффективно расщеплять «соединение X» (у Мохандаса не хватило сил дать ему более звучное наименование) или удалять его из организма. Поскольку истощались резервы нормальных гормонов, так как они превращались в смертельное вещество X, то организм начинал лихорадочно вырабатывать гормоны, стремясь восполнить их дефицит, что, в свою очередь, способствовало увеличению продукции смертельного соединения. Порочный круг замыкался, что и приводило к появлению тяжелейших симптомов.

На конечной стадии заболевания погибало более сорока процентов больных. Кроме того, часто развивалась печеночная недостаточность, а гипертония вызывала инфаркты и инсульты; и все это вместе уносило еще множество жизней. Реже развивался тиреотоксический криз, и организм погибал от гормонального дисбаланса. В этих случаях запредельная лихорадка погружала больных в коматозное состояние, в котором они и умирали через несколько дней, переставая дышать. В подавляющем проценте случаев поражались сухожилия, а это делало инвалидами большинство выживших…

За следующий час Ракелла осмотрела сорок больных. Она перестала слышать стоны и паранойяльный бред, она перестала видеть ужас и мольбу в глазах, не ощущала гнилостного запаха разложения и смерти. Их учреждение уже давно стало хосписом, а не госпиталем. Некоторые умирали от вируса раньше, другие позже, некоторые мучились больше других. Некоторые вели себя героически, другие оказывались трусами, но в конце все это уже не имело никакого значения. Слишком много людей умирало.

Выйдя в коридор, Ракелла увидела приближавшегося Мохандаса. Она улыбнулась ему и с острой жалостью заметила, как он изможден и истощен. Вокруг маски были видны глубокие морщины, появившиеся на его лице за последнее время. В течение нескольких недель Мохандас работал за троих – он был врачом, исследователем и исполнял обязанности главного врача. У них было мало времени побыть вдвоем, но они давно любили друг друга, и любовь эта превратилась в неразрывные, счастливые узы. Правда, после того, как она столько времени провела наедине с безнадежностью и смертью, Ракелле отчаянно хотелось человеческого тепла, хотя бы на несколько мгновений.

Когда они оба прошли через дезинфекционный шлюз в стерильное помещение, Мохандас и Ракелла смогли наконец снять маски и поцеловаться. Взявшись за руки, они молча обнялись и обрели любовь в трагическом месте – госпитале для неизлечимых больных, – словно два цветка расцвели в середине вытоптанного поля сражения.

– Не знаю, надолго ли меня еще хватит, – грустно произнесла Ракелла севшим от усталости голосом. – Но как мы можем остановиться?

Она подошла к Мохандасу, и он обнял ее.