Грядет Тьма

Хассан отсчитал три серебряные монеты с изображением оливкового дерева Паллас Атоса и протянул их мяснику.

Тот фыркнул, сжимая монеты в кулаке.

– Вы, беженцы, думаете, что все время можете жить за счет благотворительности.

Хассан вскипел. Маленькая часть его хотела бы рассказать мяснику, кто он такой, публично отругать его за такие слова принцу Херата. Но вместо этого он ответил с застывшей на лице улыбкой:

– Ваша благотворительность всех нас вдохновляет.

Челюсть мясника дернулась, словно он не мог понять, смеется ли Хассан над ним или нет. Проворчав что-то и кивнув, он вернулся к своей лавке.

Как только мясник отвернулся, мальчик бросился прочь от Хассана.

Хассан поймал его за плечо.

– Стой. Мы еще не закончили. Тебя же не сбили с толку монеты, верно?

Мальчик пристально посмотрел на него.

– Все в порядке, – мягко сказал Хассан. – Уверен, у тебя были на то причины.

– Я хотел принести это маме, – сказал мальчик. – Рагу из ягненка – ее любимое блюдо. Но мы его не ели с тех пор… как покинули дом. Я думал, что если смогу приготовить его, то она почувствует, словно мы снова дома, и, может, не будет так много плакать.

Хассан не мог не вспомнить о собственной матери, которая осталась дома, хотя он бы все отдал, чтобы та оказалась рядом. Чтобы утешить ее, как этот мальчик, которому было не больше десяти лет. Сказать ей, что все будет хорошо. Или, может, чтобы она сказала это ему. Если она все еще жива. «Жива, – подумал юноша. – Должна быть».

Он сглотнул, глядя на мальчика.

– Лучше бы нам отнести это ей. Ты живешь в лагерях, да?

Мальчик кивнул. Вместе они отправились в путь, и предвкушение Хассана росло, когда они проходили последний отрезок пути Священной дороги. Верхний город Паллас Атоса был встроен в гору, три уровня громоздились друг на друге, как возвышающаяся корона. Священные ворота приветствовали их на самом верхнем уровне, где расположилась агора, с которой открывался вид на весь город.

Над ними мерцал мраморный храм Палласа. Он был больше любого храма в Назире. Широкие белые ступени вели вверх по холму к крытой галерее храма с рядами колонн. Свет лился из массивных дверей, словно луч маяка.

Это был один из шести великих монументов мира, в котором основатель города, пророк Паллас, когда-то наставлял священников, распространявших слова его пророчества по всему миру. Согласно «Истории шести пророческих городов», люди со всего континента Пелагоса раньше приезжали на агору для паломничества в Город веры, чтобы помазаться елеем и оставить фимиам с оливковыми ветвями на ступенях храма.

Но никакие пилигримы не ступали здесь уже сотни лет, с тех пор как исчезли пророки. Здания агоры – хранилища, общественные бани, арены и жилые комнаты служителей – начали разрушаться и обрастать сорняками и высокой травой.

Теперь агора снова кишела людьми и кипела от деятельности. За две недели после переворота беженцы из Херата собрались здесь под защитой Архона Базилевса и конклава священников Паллас Атоса. Вот почему Хассан покинул виллу – чтобы наконец своими глазами увидеть тех других, кто, как и он, бежал из Назиры. Людей, как этот мальчик.

Землистый запах древесного дыма ударил в нос Хассану, когда они с мальчиком проходили через Священные ворота в самобытную деревню. Палатки, навесы и грубо сколоченные укрытия заполняли пространство между старыми строениями. Тряпки и обломки засоряли покрытую грязью землю. Воздух пронзали вопли плачущих детей и резкие ноты споров. Прямо впереди длинная очередь из людей высыпала из строения с колоннами, вынося кувшины и ведра с водой, двигаясь осторожно, чтобы не пролить ни одной драгоценной капельки.

Хассан остановился, осматриваясь. Он не знал, что именно ожидал найти на агоре, но не это. Юноша со стыдом подумал о чистых садах и роскошных покоях на вилле его тети, пока здесь, всего лишь в километре от нее, его собственные люди толпились в рассыпающихся, ветхих руинах.

Но даже в этом, переполненном людьми беспорядке Хассан почувствовал что-то знакомое. Толпы состояли из темнокожих пустынных жителей и людей из дельты с бронзовой от солнца кожей, таких же как он. Юношу поразила мысль, что он никогда не смог бы спокойно зайти в подобное место, если бы был дома. Конечно, существовали такие празднования, как Фестиваль пламени и Фестиваль паводка, но даже тогда Хассан и королевский двор находились далеко от хаоса и толп, наблюдая со ступеней дворца или королевской баржи на реке Херат.

Его накрыли возбуждение и странное чувство тревоги. Не в первый раз принц видел своих людей после переворота – впервые он видел себя как одного из своих людей.

– Азизи! – сквозь шум толпы, окружающей фонтанный павильон, прорвался панический голос. Женщина с заплетенными темными волосами побежала к ним, а следом за ней женщина с серебристыми волосами, держащая на руках ребенка.

Азизи подошел к темноволосой женщине, которая явно была его матерью. Она крепко обняла мальчика. Потом отвела в сторону и начала кричать, прежде чем еще раз крепко-крепко обнять. В ее глазах стояли слезы.

– Прости, ма. Прости, – услышал, подходя, Хассан. Азизи выглядел печальным.

Женщина постарше подошла и остановилась рядом с Хассаном.

– Где вы его нашли?

– На рынке, прямо за воротами, – ответил Хассан. – Он покупал ягнятину.

Женщина издала тихий всхлип, когда ребенок попытался выскользнуть из ее рук.

– Он хороший малыш. – А потом она резко спросила: – Вы тоже беженец?

– Нет, – быстро соврал Хассан. – Просто оказался в нужное время в нужном месте.

– Но вы хератец.

– Да, – сказал Хассан, пытаясь не вызывать ее подозрений. – Я живу в городе. Я пришел сюда, чтобы узнать, есть ли какие-то новости из Назиры. Я… у меня там семья. Мне нужно узнать, в безопасности ли они.

– Мне так жаль, – мрачно сказала женщина. – Очень многие из нас не знают, что случилось с их близкими дома. Свидетели остановили почти все корабли, входящие в гавань и выходящие из нее. Единственную информацию мы получаем от тех, кому удалось сбежать на восток, в пустыню, или к Южному морю.

Хассану было знакомо это чувство. В его спальне на вилле лежал блокнот в кожаном переплете с крупицами сведений о том, что случилось с его городом. Он все еще не знал, что случилось с его родителями. Хассан не мог сказать, из-за того ли это, что сама тетя Летия не была в курсе, или из-за того, что она защищала его от правды.

Он не хотел защиты. Он хотел правды. Юноша собрался с мыслями и спросил:

– А как насчет короля и королевы? Доходили ли какие-то новости о том, что случилось с ними?

– Король и королева все еще живы, – сказала женщина. – Иерофан держит их в плену, но их видели на публике, по крайней мере дважды после переворота.

Воздух покинул легкие Хассана. Закружилась голова. Ему нужно было услышать эти слова. Его родители живы. Но они все еще оставались в Херате, во власти лидера свидетелей.

– Ничего не известно о принце, – продолжила женщина. – Его не видели в Назире после переворота. Он исчез без следа. Но многие из нас думают, что он выжил. Что ему удалось спастись.

То, что Хассан не находился в своих комнатах, когда Иерофан атаковал дворец, было чистой случайностью. Он заснул в библиотеке над томом «Падение Новогардийской империи» и проснулся от шума, криков и едкого дыма. Один из стражников отца нашел его и вывел, держась стен сада, вниз к гавани. Сказал, что мать и отец ждут его на одном из кораблей. К тому времени как Хассан понял, что страж врет, он уже плыл прочь от города и маяка, стоящего, как караульный, у входа в гавань.

– Что Иерофан собирается сделать с королем и королевой? – спросил Хассан.

Женщина покачала головой.

– Не знаю. Некоторые говорят, что он держит их в живых, чтобы умилостивить население. Другие говорят, что он использует их, чтобы показать свою власть – как своим последователям, так и одаренным в Назире.

– Свою власть? – повторил Хассан, чувствуя, что она подразумевала что-то еще помимо власти, которую Иерофан имел над своими последователями.

– Свидетели говорят, что Иерофан может помешать одаренным использовать способности, – сказала женщина. – Что в его присутствии одаренные лишатся силы. Его последователи верят, что если покажут себя, то Иерофан научит их пользоваться этой силой.

Хассан сжал челюсти. От мысли о том, что его мать и отец подвергаются такой демонстрации, Хассану стало плохо от ярости. Он не мог не представить себе этого: его мать, гордая и высокая, отказывающаяся склониться. Его отец, мягкий и вдумчивый, скрывает свой страх ради своего народа. Иерофан стоит перед ними, а его лицо скрыто позолоченной маской.

Хассан никогда не видел того, кто лишил его страны, но другие рассказывали о золотой маске, которую тот носил. Золотая маска с черным солнцем на лбу, скрывающая лицо и личность.