Долгая дорога к дюнам

Зашли в тускло освещенную комнату. Его, кажется, ждали. Все сидели на своих койках, сосредоточено глядя не на вошедших, а в пол перед собой. «Ну, тут и к бабке не ходи…будут бить», – снова как-то легко подумалось Андрею.

Анвар подошел к пустому столу и открыл бутылку водки.

– Салам, пацаны, – сказал Андрей.

– Саламчик, саламчик, – ответил кто-то.

Анвар подал ему почти полный стакан водки. В его же собственном стакане водки было на самом дне. Закуски не было. Запивки тоже.

– А чем закусывать? И это мне много… – сказал Андрей и сам понял никчемность своих слов.

– Давай, пей – ты же русский. А нам много нельзя – Аллах все видит!

Андрей поднес стакан ко рту и быстрыми глотками влил в себя жидкость. Анвар свой стакан даже не поднял. Поставив его на стол, он встал плечом к плечу с Андреем и посмотрел на кого-то в сумраке комнаты. Андрей поднял глаза и увидел в глубине комнаты парня. «Зовут его, кажется, Данияр», – отметил он про себя. В этот момент Данияр кивнул, и Анвар ударил Андрея локтем в живот. Дыхание прекратилось полностью, но Андрей, достаточно опытный боксер, с усилием втянул через нос немного воздуха, задержал дыхание и, забыв про боль, пробил серию ударов по лицу Анвара, после чего тот куда-то исчез. Начиная пьянеть и теряя координацию, Андрей еще уловил чей-то замах слева и уклонился. Выпрямившись, снова ударил кого-то в лицо. Кто-то стонал внизу, под ногами, но перед глазами возникло разъяренное лицо Данияра, и Андрей ударил его головой в переносицу, ощутив при этом, что его руки уже кто-то держит сзади. Град ударов обрушился на него со всех сторон. Андрей заметил, как к нему подводят под руки держащегося за нос и совершенно потерянного Данияра. Однако в следующую секунду Данияр убрал руки от носа, коротко замахнулся и ударил Андрея в челюсть с такой силой, что тот случайно ударил головой кого-то из держащих его сзади за руки. Этот кто-то истошно заматерился, а Андрей потерял сознание.

* * *

Андрей проснулся до рассвета в своей палате, на своей койке. Проснулся от холода, хотя был одет и обут. Через несколько секунд к горлу подкатила тошнота, в голове сильно зашумело и застучало в висках. Андрей вскочил с койки. Ноги дрожали. Дрожало, впрочем, и все тело. И вся палата дрожала, плыла, расплывалась в предрассветных сумерках. Все тело болело. От пальцев ног до макушки и еще где-то выше. «Бывало…» – подумал Андрей. – «После хорошо боя на ринге всегда так. Вернее, после плохого… Пройдет…»

Подняв с пола свое почему-то мокрое полотенце, Андрей на нетвердых ногах побежал в ванную комнату, где его больно и громко вырвало. Стало легче. Долго сидел на подоконнике. Сильно замерз, но головная боль прошла. Посмотрев в зеркало, Андрей был поражен: на него смотрела абсолютно нормальная физиономия – ни синяка, ни царапины. Только небольшая шишка под самой кромкой волос. «Умеют избивать…» – подумал Андрей, вспоминая, что у всех, кто его бил, кулаки были обмотаны полотенцами. – «Обратись сейчас в милицию – скажут, что сам и свалился с лестницы – пьяный был, понюхайте, даже сейчас есть запах перегара, или анализы возьмите…» Андрей снял свитер. Все тело было в огромных синяках. «Ничего, кажется, не сломано…» – опытными движениями спортсмена определил Андрей. Затем умылся. Напился воды из-под крана. Вышел из корпуса на улицу и, закурив, подумал: «Несколько часов между двумя сигаретами, а помнятся лишь несколько мгновений… Но, кажется, что было нужно, я сделал. В отмах пошел, а дальше будь что будет». И еще: «Надо бросить курить!» – эта короткая мысль посещала его после каждой выкуренной сигареты, начиная с самой первой.

Через пару минут Андрей услышал за спиной шаги. Чвыркнула зажигалка, и рядом остановился Данияр. Молча переглянулись. Молча курили. Нос у Данияра был распухшим, а под обоими глазами расплылись синяки. «Он намного старше меня, может быть, после армии даже», – подумалось Андрею, а дальше немного паническое и трусливое: «Что теперь будет-то?» – И ощущение катастрофы снова напомнило о себе холодком где-то вверху живота. Но молча докурили и молча разошлись по палатам.

Андрей полежал еще около часа до подъема. Стало легче. Даже нормально. Молча следил за вставшими с постели соседями. Сергей, Ваня, Толян, высоченный Саня – все с трудом вставали с коек.

– Саня, что вчера было-то? – спросил Андрей у сидевшего на койке однокурсника.

– Всех вчера затрамбовали в первой палате у Данияра…

– После меня?

– Да. Злые были, как черти. Тебя они хоть сюда притащили – на кровать бросили. К тебе девчонки-казашки приходили, полотенце мокрое держали на башке. Бредил ты тут с пьяну и побоев. Толстая эта, Гульмирка, прослезилась даже, представляешь, плакала стояла тут.

Помнишь?

– Нет, – даже не пытаясь вспомнить, ответил Андрей.

– А нас там в коридор выкидывали. Там девчонки ходят, старшекурсники, препод этот…А мы корячимся на полу – до палаты не могли дойти. А всем по фиг совершенно.

– Кто-нибудь из вас в отмах-то пошел? – спросил Андрей.

– Да, нет, Андрюх, неожиданно как-то и темно там это… непонятно что базарят…

– Ясно, ясно, Саня, успокойся, – замял тему Андрей.

– Да вообще бы убили, – как-то страшно уверенно добавил-таки Саня.

«Меня же не убили!» – хотел было сказать Андрей, но удержался и только незаметно сплюнул три раза через плечо.

* * *

После завтрака старшекурсники построили весь курс на заросшем травой стадионе. Каждая палата отдельно. Как ни в чем ни бывало, давили на сознательность, призывали к стахановским темпам уборки урожая. Каждая палата становилась бригадой. Проходя мимо каждой их них, старшекурсники назначали бригадиров. Проходя мимо первой палаты, спросили: «Кто у тебя, Данияр, бугром будет?». «Я сам», – ответил Данияр. «Сильно носом гнусавит…» – подумал не без удовлетворения Андрей. Возле бригады Андрея вопросов не задавали. «Ты – бригадир!» – больно ударил Андрея по избитому плечу старшекурсник.

Автобусы вывезли всех на грязные по колено поля. Дождь и холодный ветер хлестали весь день. Бригадиры расставили ребят по многокилометровым рядам выкопанной тракторами картошки. С каждой бригадой ехала грузовая машина. В неё стаскивали собранный урожай. Бригадиры сидели в теплой и сухой кабине грузовика и считали ведра. Напротив каждого члена бригады Андрей ставил палочку за каждое ведро картошки. Машины Андрея и Данияра ехали неподалеку. Они часто переглядывались… На подопечных студентов было жалко смотреть. Они были перепачканы в грязи до неузнаваемости. Промокшая от дождя одежда стала одинаково темной. Перестав их различать, Андрей дремал и наугад ставил палочки всем поровну. «Вот и построили коммунизм», – про себя иронизировал Андрей. – «Как ни старайся – все будут у меня равны…» Размякшее в тепле тело превратилось в одну сплошную боль и помогало не уснуть окончательно…

Потянулись беспросветные дни на полях и холодные ночи в почти неотапливаемых корпусах, на стенах которых были нарисованы счастливые дети погибшей державы. Удивительно красивая пионервожатая в красной короткой юбке с интересом смотрела на Андрея с выцветшей настенной картины и будоражила его фантазию, не давая уснуть по ночам. «Интересно, – думал Андрей, чтобы отвлечься, – почему в казахстанском пионерлагере, посреди южной республики, все пионеры изображены русскими…Неполиткорректно, понимашь…»

Андрей постоянно чувствовал вокруг себя вакуум одиночества, причем чувствовал себя в нем хорошо. Парни Данияра его не трогали, не разговаривали с ним, ничем не пытались его оскорбить. Соседи по палате, члены его бригады, общались с ним по поводу дел и только. Андрей не знал причину этого отчуждения, да и не пытался ее разгадать. Его соседей по палате избивали ежедневно. Пропуски случались лишь из-за усталости от работы шестерок Данияра. Из палаты Андрея забирали все – деньги, продукты, сигареты…Однажды даже пришли на запах и забрали уже приготовленные бутерброды. У Андрея не требовали ничего.

Андрей ничем не пытался помогать своим соседям. Для него, воспитанного на улице, на боксерском ринге, это было немыслимо. И хотя Андрей получил золотую медаль в школе, но еще за два года до этого в районном РОВД напротив его фамилии появилась запись – «член «поварской» преступной группировки» – и пометка «кандидат в мастера спорта по боксу, участвует в подпольных «боях без правил». «Как это вышло?» – спрашивал он себя… Просто Андрей с детства был уличным мальчишкой, заводилой, драчуном, защитником девчонок… Вместе с другом старшего брата – Серегой Поварским построил своими руками «качалку» в подвале своего дома. Занимался боксом, ездил на соревнования. Когда пришли безумные девяностые годы, они, друзья из одного микрорайона, одной школы, а когда-то и одного детсада, стоящего прямо в их дворе, поняли: чтобы ходить с гордо поднятой головой хотя бы по своему микрорайону, чтобы иметь право просто пройти с девушкой до кинотеатра, нужно встать плечом к плечу и выйти стенка на стенку. Дрались страшно – трубами, цепями, кастетами. Дрались часто – иногда несколько раз за один вечер. Часто лечились – гипсы, перевязки, рентгены… Часто сидели в «обезьяннике». Дважды хоронили друзей. И обратной дороги уже не было. Вернее, Андрей надеялся, что такой дорогой для него станет дорога в университет.

Особые отношения складывались у Андрея с женской частью университетского курса. Он знал и чувствовал, что нравится девушкам – везде и всегда, и этот пионерлагерь не стал исключением. Но с ним никто не сближался – его судьба в университете была слишком неясной. Андрей догадывался, что его судьба в этом вузе зависит теперь от Данияра, этого человека с совершенно взрослым, серьезным, проницательным взглядом. «Где он провел эти годы?» – разглядывал его Андрей, – «почему так поздно поступил учиться? В тюрьме? В армии?..»

В условиях такого необщения, Андрей полюбил в свободное время курить в одиночестве – две-три сигареты сразу. Для этого он уходил на волейбольную площадку. Курят все обычно сразу после ужина, и поэтому в это же время сюда часто приходил и Данияр. Он сидел на брусьях в своем белоснежном спортивном костюме и белых же кроссовках, которые умудрялся не пачкать даже на поле. Так вот они и сидели по разные стороны площадки друг напротив друга. Переглядывались. О чем-то задумывались, отводя взгляд в сторону. Обычно Андрей первым докуривал и уходил. Обернувшись, видел, как Данияр, раздевшийся на холодном осеннем ветру по пояс, выделывает на турнике всякие гимнастические чудеса…

* * *

Через несколько дней на двух машинах приехали друзья (друзья?) Андрея. Это были парни из его микрорайонной группировки… Из вставших на краю поля машин вышли несколько здоровых парней во главе с Поваром. «Все слишком картинно», – подумалось Андрею, – «как в кино, в «Калине красной»…» Друзья принялись топтать грязь адидасовскими кроссовками, увидев Андрея около машины. Андрей, улыбаясь, пошел им навстречу. Даже Данияр привстал на подножке грузовика, чтобы рассмотреть гостей. Встретившись, друзья обняли Андрея и вместе пошли к машинам. В машину сели двое – Андрей и Повар.

– Я тут узнал про твои проблемы, решил приехать, поддержать, – начал Повар и вдруг спросил: – выпьешь водки?

– Выпью. Откуда узнал? Проблем-то особых и нет…

– Ты здесь не один с моего микраша. Есть девчуха одна. Пацаны её навещали – про тебя услышали…

– Ясно. Но все вроде бы нормально…

– Это молодец, – многозначительно крякнул Повар, не закусывая водку, – это молодец… Но все равно привезли тебе еды, сигарет, пива…Похудел смотрю. Работаешь много?

– Нет. Я бугром заделался. Не работаю. Представляешь – на собрания хожу! А там одни казахи. Совещание идет на казахском языке. Ничего не понимаю. Сижу, Есенина читаю – взял здесь в библиотеке. Прихожу – работаем, как и до этого работали. Зачем эти совещания? Кормят плохо. Родители приезжали – привозили поесть. Предложил пацанам из палаты – так все смели за вечер, а я у них ничего не беру…

– Ясно, ясно, – кивал Повар. – Вот что я тебе скажу. Ты нам брат. Мы с тобой вместе в ледяном КПЗ почки отмораживали… Можем сейчас пообщаться с твоими мусульманами. Можем их тут по полям и разложить рядками. Но тогда не учиться тебе в этом универе. А тебе без этого нельзя. Тебе диплом нужен кровь из носа. Человеком станешь. Адвокатом. Меня из тюрьмочки когда-нибудь вытащишь. Так что показались мы тут, рисанулись и хватит… пока… На самом деле, я узнавал – этого хватит. Все у тебя будет нормально. Да ты и сам не промах – моя школа…Главное, сам не съезжай. Держи поварскую марку…

И действительно – дальше было не плохо и не хорошо – просто нормально, как и сказал Повар. Дни тянулись дождливой чередой. Бригада Андрея непостижимым образом лидировала в соревновании за тонны убранной картошки, а вечерами, если не было дождя, Андрей курил, сидя на волейбольной площадке, и читал старые пионерские газеты, вырванные им из библиотечной подшивки. «Это делают все!» – оправдывал себя Андрей. – «Только я сначала читаю, а другие сразу несут в уборную».

Через месяц работ все тихой, угрюмой, насквозь простуженной толпой вернулись в город и растворились на его шумных улицах.

* * *

Родной город встретил Андрея настоящим бабьим летом. Отмывшись и отоспавшись, Андрей бродил с собакой по старому парку, в котором когда-то такой же теплой осенью его возили в детской коляске, затем водили на прогулки из детсада, а еще позже – на субботники из школы… Здесь каждая скамейка была частью его биографии. Не той биографии, где даты и названия, а другой, настоящей, в которой – обрывки воспоминаний, искры чувств, переживаний, мечты, обиды, радость… Той биографии, в которой сны с годами вытесняют реальность. Андрей вдохнул поглубже воздух, и вместе с запахом прелой листвы в него вошел шум ветра, и осенняя ночь, и страх пустого ночного парка…И запах детского мыла от девочки-одноклассницы, которую провожал на соседнюю улицу по другую сторону парка. Это была их первая ночь любви. Смешной, неумелой, но трогательной любви. Его родители на даче, её уже, наверное, ищут дома, а расстаться невозможно…И снова поцелуи, уже на улице, потом в парке…И страх, и нежность, и стыд, и ветер, и клятвы, и снова прелые листья…и её старший брат с фонарем и своим дурацким: «Э, э-э…не трогай её…». И брат, все поняв, очень сильно, в кровь, ударил сестру, а Андрей избил брата… Андрей давно заметил: стоит осенью надолго задуматься – обязательно вспомнишь что-нибудь грустное…

Чтобы немного отвлечься, Андрей присел на корточки и обнял свою собаку за шею. Пес преданно прижался к хозяину, по которому так скучал целый месяц.

– Ах, ты, собака… Ну, не лижись. Что за нежности? Мы же с тобой мужчины… Ты знаешь, что со мной? Такое одиночество… Почему я расстался, с этой, как её… из парка-то…одноклассница…Катя. Уехала после школы куда-то. Впрочем, что за бред…Она – только узелок в памяти. И хандра эта пройдет. Завтра на учебу! Может, температура у меня опять? Застудился весь. Настроение – это обычная биохимия, состав крови. Обычная простуда всему причиной.

Большая овчарка стояла, не шелохнувшись, навостря уши и вслушиваясь в каждое слово человека.

– А ну, давай встряхнемся! – сказал Андрей и побежал вниз с пологого склона, с которого каждую зиму катался сначала на санках, а потом и на лыжах. Собака рванула ему вслед, догнала на середине холма и толкнула передними лапами в спину. Андрей споткнулся и упал в мягкую сухую траву. Так и остался лежать, перевернувшись на спину, в ворохе запахов, разноцветных листьев и тишины. «Небо Аустерлица…» – подумал Андрей. – «Что в нем такого увидел Волконский? Что? Я ничего не вижу…Облака… Большая серая птица… Наверно, я просто примитивен в своих ощущениях. Слеп. Может быть, чтобы прозреть, нужно быть смертельно раненым?!»