Хмели-сунели

– Сейчас выйдет. И Маня тоже.

Сашка уже несколько лет жил с Еленой Михайловной. Именно так он называл свою гражданскую жену. Жена, достаточно известный столичный врач-косметолог, была полноватой, ухоженной, властной, истеричной. Раза в полтора, что удивительно, истеричнее меня. От бывшего мужа Елене Михайловне осталась квартира на Плющихе и двое славных малюток. Одна из малюток сейчас бросилась к Сашке:

– Привет, папа!

Она звала Сашку папой. А его мать, и не помышлявшую никогда никого убивать интеллигентную старушку, –  бабушкой. Меня немного коробили данные обстоятельства.

Маня по выходным гостила у миролюбивой бабушки. Потому на Воробьевы горы поперся не только школьник Никита, но и дошкольница Маня.

Апрельские Воробьевы Горы прекрасны: голые графичные  тополя, байкеры, дрессирующие хромированных зверюг, раскинувшийся внизу игрушечный город блеклых благородных оттенков. И контрасты, и полутона. Я привычно залюбовалась. Сашка опять подцепил меня за рукав.

– Полина Сергеевна купила свечи, – он помахал перед моим лицом кипой охристых свечей, словно стремясь вывести меня из транса. – Она выгуляет детей. Пошли исполнять обряды.

Балансируя корзинами и блюдами, мы вошли за ограду рафинадно-изумрудного Храма Живоначальной Троицы.

На уличной территории церкви толпились люди с просветленными добрыми лицами. На длинных столах тесно стояли круглобокие куличи, как самодельные, так и приобретенные в круглосуточном супермаркете; крашеные яйца поражали затейливостью дизайнов. Сашка сомневался, стоит ли ставить на стол нарядную бадейку с выращенными к Пасхе семенами овса – Полина Сергеевна настаивала, что травке тоже нужно отведать святой воды. Заметив его метания, молодая женщина напротив тихо сказала:

– Пусть здесь будет травка. Пусть попьет.

Сашка благодарно выдохнул и достал зажигалку – зажечь свечи. Я пнула его в бок:

– Ты же бросил курить?!

– Я иногда, – сказал Сашка виновато, – нервы.

Свечное пламя дрожало от ветра, стремилось погаснуть. Приходилось держать ладони домиком, оберегая. Сашка с готовностью щелкал колесиком зажигалки, сотворяя всем желающим краткие трепетные огоньки. Щелястые ладони были ненадежными домиками. Сашка щелкал и щелкал.

– Спасибо Вам, – в который раз сказала женщина, разрешившая овес, – замучили мы вас.

– Нет, что вы, – зажестикулировал руками Сашка. Ближайшие свечи немедленно потухли. – Это не помидоры и не зубная паста. И не пластилин для урока технологии. В два часа ночи.

Я опять ткнула Сашку в бок:

– Тебе что-то не нравится? В два часа ночи?

Женщина вдруг сказала:

– Вы очень, очень красивая пара.

Я сначала оторопела, потом принялась хохотать. Неприлично громко, едва не подвывая. Уткнувшись Сашке в плечо. Тот тоже ржал, притянув меня к себе. Натуральный психоз рядом с Божьим собором накануне Божьего Воскресения. Нервы.

– Я что-то не то брякнула? – распереживалась женщина, теребя платок. – Простите, ради Христа.

– Все нормально, – ответила я, отодвинувшись от Сашки, – просто мы не пара. Я замужем, он замужем. То есть – как это говорится? Хотя, Шурик, ты теперь обязан покинуть свой замуж и  жениться на мне.

– С удовольствием, – ответил галантный Сашка, – прямо сейчас. Давай сейчас?

– Батюшка идет, – зашелестело кругом. Сашка засуетился над свечами.

– Простите, – еще раз виновато сказала женщина, поправляя что-то на своей праздничной тарелке, – вы смотритесь, как пара. Или как родные. Или как родная пара. Запуталась я. Вы хорошие, оба. Я знаю.