Укрытие. Книга 1. Иллюзия

Укрытие. Книга 1. Иллюзия
Хью Хауи

The Big Book
Постапокалиптический мир.

Люди живут в огромнейшем искусственном бункере-укрытии. Из поколения в поколение. Выход наверх, наружу смертельно опасен. «Добровольцы», которые отправляются время от времени на очистку, то есть протирать линзы камер наружного наблюдения, через короткое время умирают.

Жизнь в укрытии строго регламентирована. Кастовая система. Если ты носильщик, то никто другой не имеет права переносить грузы с уровня на уровень. Если ты работаешь на генераторе, поставляющем энергию на все уровни, то не можешь заниматься ничем иным. А уж тем более сектор АйТи, святая святых системы, главный поставщик информации об окружающем мире. Правда, никто не знает, так ли уж правдива поставляемая сектором информация, а персонал АйТи не допускает посторонних в свои владения…

В мае 2023 года состоялась премьера первого сезона телесериала «Укрытие», снятого по роману Хауи (режиссеры Адам Бернштейн и Мортен Тильдум по сценарию Грэма Йоста). Сериал пользовался огромной популярностью, получил высокие рейтинги и уже продлен на второй и третий сезоны.

Ранее книга выходила под названием «Бункер. Иллюзия».

Хью Хауи

Укрытие. Книга 1. Иллюзия

Эта книга посвящается тем, кто осмеливается мечтать о лучшем

Hugh Howey

WOOL

Copyright © 2011 by Hugh Howey

© А. В. Новиков, перевод, 2014

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2023

Издательство Азбука

Часть первая

Холстон

1

Холстон поднимался навстречу смерти, а дети играли, радостно вереща, как это бывает только у счастливых детей. Пока они неистово топали наверху, Холстон не торопился – шагая устало и методично; он одолевал винтовую лестницу виток за витком, постукивая каблуками по металлическим ступеням.

Эта лестница, как и его доставшиеся от отца ботинки, заметно обветшала. Хрупкие чешуйки краски сохранились лишь по углам ступеней и снизу, в остальных же местах лежала пыль, поднимавшаяся облачками при каждом шаге. Вытертые до металлического блеска перила дрожали. Холстона всегда поражало, насколько за столетия ладони и шаркающие ноги способны выгладить твердую сталь. Наверное, молекулу за молекулой. Каждая прожитая здесь жизнь стирала тоненький слой, а укрытие постепенно стирало и саму эту жизнь.

Ступени прогнулись, их края округлились, став похожими на надутые губы. В середине почти не осталось ромбиков, когда-то не позволявших подошвам скользить. Лишь по краям сохранились фрагменты рисунка – маленькие выступы на гладкой стали, с четкими гранями и пятнами краски.

Опустив старый ботинок на старую ступеньку, Холстон сделал очередной шаг. Он думал о бесчисленных годах, сталкивающих молекулы и жизни, стирающих их слой за слоем в тончайшую пыль. Далеко не в первый раз и эта лестница, и вся эта жизнь показались ему какими-то неправильными. Стены вокруг длинной спирали, уходящей вглубь укрытия, наподобие соломинки в стакане, строились совсем для других целей. Как и прочее в этом цилиндрическом доме, лестница создавалась для иного, давно забытого предназначения. Сейчас она являлась главной артерией укрытия, и тысячи людей ежедневно двигались по ней вверх и вниз по своим делам, но, по мнению Холстона, лестница больше подходила для того, чтобы ею пользовались только в аварийных ситуациях и, пожалуй, какие-то считаные десятки людей.

Очередной ярус остался позади – сектора жилых помещений. Пока Холстон преодолевал несколько верхних этажей, совершая свое последнее восхождение, восторженные детские крики становились громче. Это был смех молодости, смех юных душ, еще не осознавших, где они живут, не ощутивших давление земли со всех сторон и совершенно не понимающих, что они похоронены. Бодрые и свежие, крики ребятишек наполняли лестничный колодец весельем, и этот щебет совершенно не сочетался с тем, что делал Холстон, с его решимостью выйти наружу.

Когда он приблизился к самому верхнему этажу, из хора детских голосов выделился один, и Холстон вспомнил свое прошедшее в укрытии детство – и школу, и игры. Тогда душный бетонный цилиндр, с бесконечными этажами жилых помещений, мастерских, гидропонных садов и залов регенерации с паутиной труб, представлялся ему огромной вселенной, просторы которой невозможно исследовать до конца, лабиринтом, где он с приятелями мог бы затеряться навсегда.

Но от тех времен его отделяло более тридцати лет. Сейчас Холстону казалось, что детство было очень давно – две или три жизни назад, и радовался этому детству кто-то другой. Не он. А на него давила целая жизнь, проведенная в должности шерифа, жизнь, отсекающая прошлое. Был еще и третий, тайный этап помимо детства и работы. Три года молчаливого ожидания того, что никогда не наступит, когда каждый день тянулся дольше любого из прежних, более счастливых месяцев.

Холстон взошел на вершину винтовой лестницы, и его рука соскользнула с перил. Здесь находились самые просторные помещения укрытия: кафетерий и прилегающий к нему зал. Теперь крики детей звучали совсем близко. Малышня в яркой одежде носилась между разбросанными стульями, играя в салки. Несколько взрослых пытались поддерживать хоть какой-то порядок. Холстон увидел Донну, собирающую раскиданные по кафельному полу мелки и восковые карандаши. Ее муж Кларк сидел за столом, заставленным чашками с соком и мисками с печеньем из кукурузной муки. Он помахал Холстону через комнату.

Но тому даже не пришло в голову поздороваться в ответ – на подобное у него не осталось ни сил, ни желания. Он посмотрел мимо взрослых и детей на размытое изображение, проецируемое на стену кафетерия. Это был самый масштабный вид негостеприимного мира снаружи. Утро. Тусклый свет омывал безжизненные холмы, почти не изменившиеся со времен детства Холстона. Они находились на одном и том же месте, пока он из ребенка, играющего между столами кафетерия, превращался в опустошенное существо, каким являлся сейчас. А за величаво перекатывающимися гребнями холмов уже слабо мерцали в утренних лучах знакомые верхушки городских развалин на горизонте. Древние конструкции из стекла и бетона стояли там, где, как считалось, когда-то жили люди.

Ребенок, стремительно вылетевший из группы, ткнулся в колени Холстона. Тот посмотрел вниз и протянул руку к малышу – сыну Сьюзен, – но ребенок уже кометой умчался обратно, к остальным.

Холстону вспомнилось, как они с Эллисон выиграли в лотерею в год ее смерти. Он все еще хранил счастливый билет и везде носил его с собой. Один из этих малышей мог оказаться их ребенком – сейчас ему было бы около двух лет и он бегал бы за старшими детьми. Как и все потенциальные родители, они мечтали о двойной удаче – близнецах. Конечно же, они пытались. Когда Эллисон удалили имплантат, они проводили одну потрясающую ночь за другой, стараясь не упустить свой шанс. Другие родители желали им удачи, а пары, которые тоже надеялись на выигрыш, втайне молились, чтобы отпущенный Холстону и Эллисон год прошел впустую.

Зная, что у них есть один только год, они ударились в суеверия, стремясь использовать все. Что они только не делали: вешали над кроватью чеснок, якобы повышающий плодовитость, клали под матрас две монетки, чтобы родились близнецы, повязывали в волосы Эллисон розовую ленточку, рисовали синяк под глазом Холстона. Все это казалось и забавным, и отчаянным, и нелепым. Но еще глупее было бы не испробовать все, оставить хоть одну дурацкую примету непроверенной.

Однако мечта так и не осуществилась. Отведенный им год еще не закончился, а шанс уже перешел к другой семейной паре. И причиной стало не то, что они прекратили попытки, – им просто не хватило времени. Холстон внезапно остался без жены.

Он отвернулся от играющих детей и размытого изображения на стене и направился к своему кабинету, расположенному между кафе и наружным шлюзом. Пока Холстон шел, его мысли вернулись к борьбе, когда-то здесь происходившей. К воспоминаниям, ежедневно терзавшим его на протяжении последних трех лет, когда он проходил по этому пути. И он знал, что если обернется и посмотрит на постепенно мутнеющую проекцию на стене, если проследует взглядом вдоль темной полоски, тянущейся к вершине холма и дальше, к разрушенному городу на горизонте, то сможет различить неподвижную фигуру. На том холме он увидит свою жену, лежащую ничком, уткнувшись в согнутые руки, словно спящий, изъеденный токсичным воздухом валун.

Вполне вероятно, что увидит.

Ее нелегко было разглядеть и прежде, когда линзы камер только начали в очередной раз мутнеть. Кроме того, этому изображению нельзя было полностью доверять, многое в нем вызывало сомнения. Поэтому Холстон просто решил не смотреть. Он миновал это место, где навсегда поселились дурные воспоминания: где его жена сражалась с призраками и ее настигло внезапное безумие, – и вошел в свой кабинет.

– Ого, посмотрите-ка, кто поднялся в такую рань, – сказал Марнс, улыбаясь.

Помощник шерифа задвинул металлический ящик в скрипучем от старости шкафу для документов, взял исходящую паром кружку и только тогда заметил, насколько серьезен Холстон.

– Вы себя нормально чувствуете, босс?

Холстон кивнул и, указав на доску с ключами позади стола Марнса, попросил:

– Ключ от камеры.

Улыбка помощника погасла, он недоуменно нахмурился. Поставив кружку, он повернулся, чтобы снять ключ. Пока Марнс стоял к нему спиной, Холстон в последний раз погладил прохладную сталь и положил остроконечную звезду шерифа на стол. Марнс протянул ключ, Холстон взял его.

– Тряпку прихватить?

Марнс указал на стену кафетерия. Если в камере не сидел кто-то в наручниках, туда входили только для уборки.

– Нет, – ответил Холстон и кивнул в сторону камеры, приглашая помощника следовать за ним.

Он повернулся. Стул за спиной скрипнул, когда Марнс встал, чтобы присоединиться к шерифу. Холстон приблизился к камере. Ключ легко вошел в замок. Послышался резкий щелчок качественного, исправного механизма. Едва слышно пискнули дверные петли. Решительный шаг вперед, стук захлопнувшейся позади двери – и испытание завершилось.

– Босс?

Холстон просунул ключ между прутьев решетки. Марнс неуверенно посмотрел на него, но все же взял.

– Что происходит, босс?

– Вызови мэра. – Холстон выдохнул. Этот тяжелый выдох он сдерживал три года. – Скажи ей, что я хочу выйти.

2