Через пески

И вот она оставила для него подробные записи о том, как совершать эти глубокие нырки.

Все начиналось с двойных баллонов, закопанных через каждые двести метров. Естественно, другие дайверы тоже пользовались закопанными баллонами, меняя их по пути наверх и вниз, чтобы получить в свое распоряжение больше воздуха, но подход Вик был иным. Она говорила, что нырять на такую глубину со снаряжением на спине нельзя. Надо нырять без баллонов, по возможности без передышек, а по пути назад останавливаться на пять-десять минут, чтобы подышать, успокоиться, наполнить тело кислородом, оставить эти баллоны позади и устремиться к следующим.

Нырок на глубину в тысячу метров… и без баллона. Только Вик могла отважиться на такое. И она доказала, что это возможно. По крайней мере для нее.

Вик также сделала пометки на карте Палмера, которую тот нашел в ящике письменного стола, внутри самого высокого данварского пескоскреба: она указала все свои любимые места для нырков. Карта старого мира со старыми названиями. То, что Палмер знал как дорогу Двух скал – две потонувшие в песке полосы между Лоу-Пэбом и Спрингстоном, вымощенные потрескавшимся камнем, – когда-то именовалось федеральной трассой 25, пролегавшей почти по прямой между Пуэбло и Колорадо-Спрингс, как они именовались на карте. Вокруг были разбросаны старые поселения размером поменьше. Палмер подумал: если во всех них одновременно жили люди, население старого мира могло составлять миллион человек. Может, даже два. Невообразимо.

Именно эта карта привела его сюда, где он парил над стаей безмолвных металлических птиц, размышляя о странностях тех, кто их построил. Давно погребенный мир был настолько же непознаваемым, насколько недостижимым.

Палмер сделал глубокий вдох. Он достиг верхнего комплекта баллонов Вик, закопанного на двухстах метрах. Еще недавно он не осмеливался погружаться глубже, и на его долю выпадали лишь жалкие остатки в хорошо известных местах для нырков. Сестре же были доступны любые сокровища на неизведанных территориях. Обычная дайверская маска даже не позволяла разглядеть туманные очертания аэропорта, пока ты не опустишься на две сотни. Вик, часто исчезавшая из его жизни, жила в мире, невидимом для большинства. Но Палмеру отчего-то казалось: лучше вообще не знать об этих сокровищах, чем обладать картой, с которой можно нырнуть и увидеть их воочию. Палмер не возвращался в Данвар с тех пор, как обнаружил его, но слух все же разошелся, и началось настоящее паломничество. Но пока из города не удалось вытащить хоть чего-нибудь. Дайверы занимались в точности тем же, чем занимался сейчас Палмер, – парили и мечтали, не в силах прикоснуться к тому, чего страстно желали.

«На этот раз будет иначе», – подумал он, уверенный в том, что у него все получится. Он сосредоточился на большом здании с дырой в крыше. Судя по заметкам Вик, там лежали подлинные самородки – чемоданы, полные хорошо сохранившейся одежды, обуви, туалетных принадлежностей, косметики, а зачастую и более редких сокровищ. Груды чемоданов. Драгоценности в короне старого мира, отборные трофеи, маленькие яйца, полные полезных вещей. Содержимое всего лишь одного из них могло принести достаточно денег, чтобы купить новый парус. Новый дом. Новую жизнь или по крайней мере ее начало. Только нырни и схвати добычу.

Несколько глубоких вдохов. Покалывание в конечностях – от кислорода. Костюм гудел, работая на максимуме энергии, как советовала Вик: он ощущал эту энергию в своих костях. «Не слишком беспокойся о дыхании, сосредоточься на песке». Набрав в грудь воздуха, Палмер выплюнул загубник, оставил баллоны позади и нырнул вертикально вниз».

На четырехстах метрах находился еще один комплект закопанных баллонов. Твердый металл выделялся благодаря желтому цвету, но выглядел лишь едва заметной точкой в море синевы и пурпура. Палмер знал, что это такое, лишь потому, что Вик нанесла баллоны на карту. Тяжелый песок, влажный и холодный, заставлял думать о том, что над тобой нависла смерть. Песок гробницы, сдавливающий все тело. Невозможность дышать, даже ясно мыслить – такое же чувство он испытывал тогда, во время нырка к Данвару: отчаяние, которое он пытался превратить в вибрации, уничтожив вязкость песка, уподобив его воде, но тяжесть, тяжесть, тяжесть на его груди, пальцы тяжести на горле, триста метров, смыкается тьма, сужающийся черный круг в поле зрения, триста пятьдесят, он уже бывал раньше на этой глубине, у него все получится, все получится…

Следующий комплект баллонов был прямо перед ним. Внизу отчетливо виднелись железные птицы с широко распростертыми крыльями, будто созданные для того, чтобы летать, по-настоящему летать. Второй раз в жизни Палмер увидел то, во что мало бы кто поверил, еще одно чудо, такое же, как в Данваре. Добравшись до баллонов на четырехстах метрах, он сунул в рот загубник, надеясь, что внутри есть воздух, и перестал разрыхлять песок, сосредоточившись на дыхании. Восхитительный воздух, и вместе с тем жестокая правда – погрузиться глубже он не мог, даже на метр, не говоря уже о двухстах. Палмер чувствовал, что еще немного, и он умрет. Между тем, на что была способна его сестра, и тем, чего мог достичь он, лежала пропасть. Что за пытка – видеть внизу все эти сокровища, до которых, казалось, подать рукой! Их хватило бы, чтобы помочь отстроить Спрингстон, или сколотить небольшое состояние в Лоу-Пэбе, или попытать счастья в Данваре, или вытащить, черт возьми, свою семью из страны, именовавшейся на его карте Колорадо.

Еще раз вдохнув из баллона и с тоской взглянув на лежавшие внизу богатства, Палмер устремился к поверхности, помня о том, что надо остановиться и подышать пять минут на очередной промежуточной станции. Он убеждал себя, что позже попробует еще раз. Может, завтра. Или послезавтра. У сестры получилось – получится и у него.

На поверхности он снял маску, отключил питание костюма и вытянулся в тени сарфера, тяжело дыша. Ветрогенератор сарфера жужжал, словно насекомое, крутясь на сильном ветру. На фоне этого звука раздавался знакомый шорох – песчинки терлись друг о друга. Звук, похожий на звон стекла, который он слышал каждый раз, когда его голова оказывалась так близко к земле.

Отдышавшись, он стащил с себя дайверский костюм и надел длинные штаны и белую открытую рубаху, завязанную на поясе. Подключив костюм к сарферу, он перенес остальное снаряжение обратно в багажник. Как бы он ни мечтал о богатствах, рано или поздно ему пришлось бы вернуться к обычным ныркам и искать сокровища среди мусора. Может, даже рискнуть и поохотиться за добычей на линии обрушения в городе, где боссы и их банды установили свои границы и заявляли свои права на то, что лежало внизу.

Палмер знал, что самое простое решение всех проблем – связаться с какой-нибудь бандой, как поступили большинство его друзей. Постоянные нырки, вода и еда в изобилии, дружеское общение, множество возможностей для знакомства с женщинами. Его забрасывали подобными предложениями с тех пор, как был обнаружен Данвар. Он мог с ходу занять высокое положение, сколотить собственную команду. Было нечто соблазнительное в том, чтобы не смотреть каждое утро на направление ветра и на карту, решая, куда отправиться на этот раз, чтобы заработать немного денег. Решения принимал бы кто-нибудь другой, говоря ему, что следует делать. Эта мысль вызывала чувство грустной обреченности, но вместе с тем утешала.

Палмер не мог так поступить по той же причине, по которой имел столько возможностей, – он знал, что все это обман. Да, он добрался до Данвара, но лишь до вершины самого высокого пескоскреба и лишь с помощью двухсотметровой форы в виде воздушной шахты, которую проложил в дюнах Егери. Он сомневался, что когда-либо вернется в Данвар. Слишком много шрамов. И потом, то, что он достиг верха самой высокой башни, ничего не значило – лишь Вик смогла бы добраться до лежавших внизу улиц. Нет, весь этот город был мыльным пузырем. Вряд ли оттуда удалось бы что-либо достать. Возможно, ничего, кроме карты, что была у него в руках.

Он сидел в кокпите сарфера – ветер заряжал его костюм – и разглядывал сложенный листок бумаги. Вероятно, следовало сделать несколько копий на случай, если с оригиналом что-нибудь случится. Что могло быть ценнее этой карты? Палмер уже давно подумывал о том, не продать ли ее вместе с заметками Вик. Продать мечту, и пусть за ней гоняются другие. Он мог даже сделать отдельные карты каждого из ее любимых мест для нырков – их было около двадцати, напротив каждого стояла звездочка, – и продать разным добытчикам или бандам. Но эта одноразовая сделка вряд ли принесла бы достаточно денег, чтобы уйти на покой. Оставив же карту себе, он мог бы рассчитывать на беззаботное существование до самой смерти, если бы сумел нырнуть достаточно глубоко.

Палмер подумал, что стоит разведать места в Лоу-Пэбе, называвшемся на карте Пуэбло. Большинство отметок Вик находились на желтых участках карты, где стояли названия небольших городков и поселков. Однако на территориях, которые не обвела Вик, имелись сотни других названий – старые поселения, которые, возможно, не обнаружила даже она. У него была идея: начать неспешно обследовать эти области, выясняя, есть ли там никому не известные городки, лежащие не слишком глубоко. Проблема заключалась в том, что в каждом неглубоком месте, скорее всего, кто-нибудь уже побывал. А если и нет, влага и воздух добрались до их содержимого, превратив возможную добычу в гниль. Но попытаться стоило.

У Палмера заурчало в животе. Он не завтракал, и, вероятно, обед ему тоже не светил. Он выбирал места для нырков возле Спрингстона еще и для того, чтобы не пропустить еженедельный ужин с семьей. Все началось случайно, но мать предложила повторить, а теперь им предстояло собраться в третий раз. Как долго будет поддерживаться эта традиция, прежде чем их пути разойдутся? Палмер не очень любил подобные сборища и знал, что когда-нибудь первым положит конец этой видимости нормальных семейных отношений. Но сейчас в «Медовой норе» были лучшие в городе еда и пиво, и все это ничего не стоило ему.

При одной мысли о холодном пиве рот Палмера наполнился слюной.

– Ладно, ладно, – проворчал он себе под нос, вставая, чтобы поднять паруса. – Еще неделя. Но потом нужно будет составить план.

7

Разорванная связь

Роб

Роб поправил большое увеличительное стекло перед своим лицом, фокусируя изображение. Линза держалась благодаря трехчастному рычагу с пружинами – сокровищу, которое Грэхем добыл во время очередного набега; Роб выпросил его и, смазав, привел в надлежащий вид. Подняв паяльник, он коснулся горячим жалом влажной губки, которая зашипела, будто гремучая змея, а затем вернулся к работе над сломанной дайверской маской «Рэйкар-3000».

Маска видала лучшие времена. Несколько больших конденсаторов лопнули, из них вытекала серая клейкая жидкость, пачкавшая плату. Одна цепочка резисторов целиком обуглилась. Роб заменял деталь за деталью, стараясь не думать, что стало с дайвером, который носил эту маску. Такой ремонт редко заказывал тот, кто изначально владел вещью.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Роб полюбовался делом своих рук. Вид текущего припоя неизменно гипнотизировал его. Под жалом паяльника кусок тусклой серой проволоки превратился в мерцающую серебристую каплю. Роб коснулся контакта на плате управления маски, и припой потек, будто песок вокруг дайвера, опускаясь под воздействием силы тяжести и едва заметных манипуляций Роба, а потом затвердел, став крошечной точкой, именно там, где требовалось, – как по мановению волшебной палочки.

Роб наклонился и подул на новое соединение, хотя припой уже начал остывать, становясь тускло-серебристым. Особой необходимости в этом не было, Роб сделал так скорее из суеверия – что-то вроде поцелуя на счастье.

– У нас заканчиваются пятнадцатиомные, – сказал Роб, беря из коробки маленький резистор. Коричневые, зеленые, черные, золотые – маленькие цветные полоски на корпусе каждого резистора означали число, код, в тайны которых его посвятил Грэхем. Роб удивлялся: как, во имя всего святого, люди старого мира могли вести расчеты, пользуясь такой дурацкой системой? Возможно, каждый ответ был для них неким сочетанием цветов?

– Понял, – ответил Грэхем. – Я знаю, где можно найти еще.

Старый добытчик и дайв-мастер перебирал за соседним верстаком трофеи, собранные за день. Роб слышал, как он просеивает их через сита, чтобы избавиться от песка. Теперь, когда Роб чуть ли не все время проводил в мастерской, Грэхем почти не занимался ремонтом. В последние три недели он перекладывал большую часть этой работы на Роба, который делал ее вдвое быстрее и увереннее. Сам же старик совершал пять или шесть нырков в день, обследуя те части Спрингстона, до которых не успели добраться другие, или добывая предметы, полезные только для него самого.

Пропаивая последние соединения, Роб восхищался изысканностью деталей главной платы. Люди считали его волшебником за то, что он умел соорудить что угодно из любых деталей, но кто создал сами эти детали? Он только заменял испорченное, смотрел, как одно связано с другим, как течет электричество, превращаясь в информацию. Настоящими магами были те, кто сотворил эти микросхемы, те, чьи руки наверняка были в миллион раз точнее его собственных.

Роб донимал Грэхема вопросами о людях старого мира, надеясь понять их. Он полагал, что у старика, всю свою жизнь собиравшего их технологии, наверняка имелись свои мысли и теории на этот счет. Откуда они узнали столько всего? Каким образом им удавалось создавать подобное с нуля? Работая со старыми технологиями, Роб видел, что древние люди обладали куда более обширными познаниями, чем любой из жителей Спрингстона когда бы то ни было.

«Мы есть, а их нет», – обычно отвечал Грэхем. Несмотря на его одержимость предметами из прошлого, он, казалось, совершенно не интересовался людьми, которые пользовались ими. «Мы живы и дышим, и это самое умное, что есть в мире», – сказал он как-то раз и рассмеялся, будто это была лучшая шутка всех времен.

Завершив ремонт «рэйкара», Роб выключил паяльник и положил его на подставку, чтобы горячее жало ничего не прожгло и не начался пожар, – урок, усвоенный на собственном печальном опыте.

– Готов испытать маску, – сказал он.

Грэхем проворчал что-то в знак согласия. Роб видел по настроению старика, что добычи в этот день было немного. Даже совершая вдвое больше нырков, Грэхем приносил все меньше трофеев. Казалось, он искал то, о чем не мог говорить.

Роб любил побыть один в мастерской: появлялась возможность с чем-нибудь повозиться или что-нибудь испытать. Около года назад ему стало ясно, что почти никто из дайверов не понимает, как работает их снаряжение. Он всегда обижался на своих братьев, когда они отвечали на его вопросы насчет техники словами «Ты еще маленький, не поймешь» или «Ты не дайвер, Роб». Тогда Роб стал спрашивать по-другому – «Эй, Коннер, динамическое смещение нужно поставить на двенадцать, верно?» или «Палм, ты ведь держишь свой гармонический стабилизатор на максимуме?» – и понял, в чем дело. Ответом ему были пустые взгляды, неуверенные кивки, слова «ну конечно, болван», поскольку таких понятий, как динамическое смещение или гармонический стабилизатор, просто не существовало. Братья Роба и все их друзья-дайверы ежедневно пользовались этой технологией, но с тем же успехом могли прибегать к магии. Никто не понимал, как работает та или иная вещь.

Даже большинство ремонтников не имели понятия о базовых принципах. Они лишь пытались перепаять схемы, получив то, что было раньше, или меняли детали, пока костюм не начинал работать. Никто больше не делал костюмов с нуля, разве что собирал их из частей других костюмов. Роб, задававшийся множеством вопросов, сильно разочаровался, выяснив, что ответов нет ни у кого. И он начал экспериментировать – сперва со старыми ботинками отца, вибраций которых хватало, чтобы имитировать целый дайверский костюм. Надо лишь набросить гармоническую пустоту на пространство типичного дайвера, удерживая его за пределами зоны вибрации, и… готово!

Еще он возился с оголовьями и масками, которые люди выбрасывали, считая, что они не подлежат ремонту. Если у ныряльщика что-нибудь выходило из строя, он не чинил это, а доставал новый предмет снаряжения. В Грэхеме Робу нравилось как раз умение делать настоящий ремонт. Да, на это требовалось больше времени. Да, вероятно, дешевле было зарядить баллон и нырнуть за заменой. Но для Роба ремонт вещи был подобен выслушиванию ее истории, рассказа о ее создании – о каждой руке, касавшейся ее, каждой царапине и вмятине: шрамы, хранящие память.

Роб не был дураком и прекрасно понимал: Коннер спихнул его Грэхему, чтобы тот стал для него кем-то вроде няньки. Мальчику это было не по душе, но ему нравилась мастерская, и теперь он, как правило, ночевал там, найдя себе уютное местечко под верстаком. Ему хотелось учиться, и он ежедневно изводил Грэхема, подозревая, что дайв-мастер знает об устройстве костюмов очень много, но не показывает этого.

Роб синхронизировал «рэйкар» с собственным оголовьем. И там и там вспыхнули зеленые огоньки.

– Питание включено, – сказал он. – Синхрон в норме.

Тонкий пучок проводов тянулся от воротника его рубашки к старым дайверским ботинкам отца – Роб выложил их пенопластом и разместил внутри батареи и электронику. Подключив к проводам маску и оголовье, он надел оголовье на лоб, чувствуя холодное прикосновение контактов в тех же местах, что всегда. Маску Роб опускать не стал, чтобы все видеть.

Рядом с верстаком располагалась большая испытательная камера с песком, позволявшая не совершать вылазок для проверки снаряжения. Квадратная в плане – два на два метра – и глубиной в пять метров, она имела стальные стены, защищавшие от воров и не дававшие погружаться слишком глубоко, если снаряжение давало сбой.

Недавно Роб едва не похоронил себя в пескамне и, слегка напугавшись, пообещал своему брату Коннеру, что не станет больше нырять. Он не врал – у него и в самом деле не было желания заниматься тем, чем занималась его семья. Хотя Роб все лучше управлял потоком песка, он действительно боялся нырять, в чем никогда не признавался, особенно братьям. Его вполне устраивала работа в мастерской, и он погружался лишь для испытаний, всегда в присутствии Грэхема, который мог вытащить его, если бы что-нибудь пошло не так.

Роб включил ботинки, дававшие намного более чистые вибрации, чем любой из костюмов, имевшихся в мастерской, и даже любой костюм, с которым он когда-либо работал. Это делало их незаменимыми для ремонта. Любые своенравные вибрации можно было отнести на счет оголовья, любые непонятные данные или артефакты – на счет маски. «Проверка, проверка, пять-два», – мысленно проговорил он, ставя голос в голове на полную громкость: казалось, будто слова застревают в горле, чуть ли не вытекая из носа.

– Пять-два, – громко повторил Грэхем случайные цифры, давая понять Робу, что отчетливо услышал их. Небольшая проверка, придуманная ими для надежности. Нырять со свежеотремонтированным снаряжением было довольно рискованно.

Схватив маленький испытательный баллон с воздухом, Роб просунул руки в ремни, закусил загубник, опустил маску, и мир вокруг него превратился в калейдоскопическое свечение.

– Показания в норме, – сказал он Грэхему.

Датчик на экране сообщал, что воздуха в баллоне осталось на четверть – вполне достаточно для получаса испытаний и намного больше, чем ему требовалось. «Спускаюсь», – подумал он вслух, ожидая, когда Грэхем даст добро. «Удачи», – ответил Грэхем. Или подумал. Так или иначе, слова зазвучали в голове Роба.