Оценить:
 Рейтинг: 0

Упавший лист взлетел на ветку. Хроники отравленного времени

Жанр
Год написания книги
2020
Теги
<< 1 2 3 4 5 6 ... 61 >>
На страницу:
2 из 61
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

А вот, кстати, я и пришел. Это наша школа. Стандартная такая школа, трехэтажная, из какого-то непонятного серого кирпича, на стене которой уже самым настоящим, красным, керамическим кирпичом была выложена надпись

СЛАВА КПСС!

Я вошел внутрь, поднялся по лестнице на второй этаж, зашел в учительскую, снял с себя плащ, и повесил его в шкаф на вешалку. До начала занятий оставалось еще минут пятнадцать, и я решил, что следует немного взбодриться и сделать себе кофе. Работа моя требовала быстроты реакции и способности импровизировать, если я, конечно, не хотел уйти домой с порванными штанами.

В учительской сидели две юных дамы, так называемые молодые специалисты. Из тех, что обычно полны энтузиазма и надежд, но напрочь выпадают из реальности. Словно светские дамы девятнадцатого века, они вполне могли упасть в обморок, услышав от кого-нибудь слово «задница».

Я их поприветствовал, достаточно сердечно и искренне, но они косо глянули на меня и начали собираться. Нет, что вы, сидите, сидите… Как вас там? Не помню… Ах, ну да ладно, идите с Богом…

Я высыпал в кружку кофе, залил кипяток, и ароматный запах разлился по помещению. Затем я подождал несколько минут, пока напиток настоится, взял в руки кружку и, сделав хороший глоток, подошел к окну.

Я поставил кружку на стол, открыл тяжелую оконную раму, и свежесть весеннего утра проникла внутрь.

Почему-то я не ощущал этой свежести, когда шел по улице. Только тогда, когда я оказался здесь, среди унылых стен, я неожиданно понял, насколько это ценно для меня – ее почувствовать. С улицы тянуло цветущим жасмином. Я снова отхлебнул из кружки и высунулся по пояс в окно. Внизу однородной массой шли дети. Почему же они такие унылые? Это же дети, они должны прыгать, бегать, радоваться жизни.

Мне вдруг захотелось с этим что-то сделать, и я, помахав им рукой, крикнул:

– Эге-гей! Земля на горизонте!

Некоторые из них подняли головы, посмотрели на меня и, втянув шеи, словно от холода, пошли дальше. Один рыжий мальчишка посмотрел на меня и, крикнув: «Ну и дурак!», побежал за угол.

За спиной у меня появилась Елена Петровна, заместитель директора по учебной работе, и озабочено спросила:

– Что там у вас такое, Нагорный?

– Все нормально. Просто хорошее утро.

Она посмотрела в окно через мое плечо и, пренебрежительно хмыкнув, удалилась с прижатыми к груди журналом и указкой.

Допив кофе, я пошел на урок.

Когда я вошел в класс, по рядам пронесся шорох, и все вскочили по стойке «смирно». Ничего подозрительного, но, тем не менее, бдительности терять не стоит.

Здравствуйте, здравствуйте. Садитесь, садитесь.

Тема нашего урока – Пушкин. Снова Пушкин? Ай да Пушкин!

Что вы, кстати, думаете о Пушкине? Вот уж, действительно, сукин сын…

Хотя ладно, к черту Пушкина. Жил он в прошлом веке, а мы с вами живем в нынешнем. Давайте лучше поговорим о весне. Что вы, кстати, думаете о весне?

Но почему же вы молчите? Вам нечего сказать о весне?

Ладно, тогда будь по-вашему, давайте говорить о Пушкине.

Потом я зарядил тираду минут на пятнадцать о гении Пушкина, о том, как тяжело быть гением в своем отечестве, о том, как он перестал равняться на Шекспира, и как он семь лет писал «Евгения Онегина».

Неожиданно с задней парты раздался какой-то вскрик. Краем глаза я заметил резкое движение и, как бы невзначай, прохаживаясь по классу со сложенными за спиной руками, повернул в ту сторону.

Ну конечно же, это Симакин. А кто же еще?

– Симакин, вы почему не любите Пушкина?

– Я это…

– Вы случайно не расист?

– Я? Нет… Я его это… Обожаю.

– В каком смысле, Симакин?

– Ну это… Творчество там, стихи.

– Ну раз так, Симакин, так уж и быть, пойду вам на встречу. Дам возможность пострадать за Пушкина. Поставлю два.

– За что, Александр Сергеич?!

– Я ж сказал, за Пушкина. Гордитесь.

Слева кто-то хохотнул. Затем справа. И вот уже со всех сторон понеслись смешки, сдавленные и не очень, которые потом слились в один дружный приступ хохота.

Симакин, весь пунцово-красный, сидел и, криво улыбаясь, озирался по сторонам.

Я вернулся на место и продолжил свою прерванную речь. Дойдя до неоспоримой лепты, которую внес мой тезка в формирование литературного русского языка, я предложил классу оценить это мнение на собственном опыте и прочитать очередную главу из «Евгения Онегина».

Ученики стали открывать книги, зашуршали перелистываемые страницы, а потом воцарилась тишина.

Вот за такие моменты я и люблю свою работу. Моменты, когда можно отстраниться и понаблюдать.

Читали, правда, не все, но мне было уже все равно. Я, конечно, могу их отругать, поставить два, выгнать из класса, выставить посмешищем, как того же Симакина. Но заставить полюбить Пушкина, я, увы, не могу. Как и Булгакова, Набокова, Достоевского.

Зачем тринадцати-четырнадцати-пятнадцатилетним Булгаков, Набоков и Достоевский? По крайней мере, чтобы знать, что они были. Чтобы потом, в тридцать, тридцать пять, сорок, когда уже жизнь побьет, вспомнить. Вспомнить и понять. Понять, что это сильно. И Булгаков –сильно, и Набоков, и Достоевский…

А ведь есть еще Приставкин, Рыбаков, Замятин…

Я посмотрел в окно, на этот школьный двор со спортивной площадкой… Дальше идут мастерские, а за ними какие-то гаражи, забор. На заборе надписи, разные: матерные и не очень, короткие и длинные, со смыслом и без него, с восклицательными знаками и совсем без знаков препинания, о любви, о футболе, о людях.

Они все время появляются, но никогда не исчезают. Никому нет дела до этого забора, его никогда не красили, и вряд ли покрасят ближайшие лет двадцать.

Сколько я тут работаю, я их вижу. Они, как годовые кольца.

Тут я заметил, что за гаражами была какая-то возня… Похоже, что трое били одного. Точнее один – высокий дылда, схватил парнишку за воротник и бил ботинками по ногам, а двое других просто стояли рядом и смотрели.

Да, есть хищники, есть жертвы – с этим ничего не поделать, закон природы… Хищники обычно сбиваются в стаи, и кто-то из них даже считается санитаром леса.

К гаражам, прихрамывая, двигался учитель труда. В правой руке он сжимал длинную металлическую линейку.

Вдруг за моей спиной со скрипом отворилась дверь. Я повернулся и увидел в проеме синюшно-красное лицо с характерным профилем. Не то загар, не то вечное похмелье, не то перманентный предынфаркт… Это наш многоуважаемый директор. Очень громким шепотом, так, что Симакин аж вздрогнул, он произнес:
<< 1 2 3 4 5 6 ... 61 >>
На страницу:
2 из 61