Москва на связи
Кир Николаевич Неизвестный
Юля застряла в лифте метро между этажами. А в мир пришел Армагеддон, Москва погибает от ядерных взрывов и от заражения опасным вирусом. Девушка не может ничего видеть, но зато все слышит. Слышит, как гибнет её любимым мир. А потом приходит тишина, а вместе с ней чудовища. Входит в сборник "Сказки Армагеддона".
Кир Неизвестный
Москва на связи
Глава 1. Все умрут.
Умрешь и ты.
Как близкие твои.
Во времени утонут и деяния.
И так останется навечно.
Лишь то, что люди будут помнить
В граните высекут словами –
Мы помним о тебе!
Юля бежала по утренней июньской Москве и видела её такой, какой она никогда не бывает, кроме этих коротких рассветных часов. Объятая нежной розовой негой, умытая, такая… беззащитная. Такой Москва нравилась девушке, благодаря её доступности. Открытости, словно в ней не пряталась двусмысленность, многоличность. Не было в ней человеческого копошения мыслей. Сама собой была Москва.
В наушниках играла мелодия, рекомендованная для утренних пробежек. Легкий ветер поднимал челку и вместе с пробуждение улиц, пробуждались эмоции в девушке, напитывались дневным потенциалом.
А еще в пробежках было то, что не мог дать день, и тем более вечер. Уединенность. Некое самадхи внутреннего и внешнего мира. Полное осознание целостности личности и мира. Их неделимости. Розовый восход над графическими границами города. Солнце наползала своими краями, словно нагревающийся блин на сковороде, на бетонные ограды многовековых человейников. И хотя эти бетонные постройки возвели недавно, но выглядели они так, словно были идейно рождены в темноте веков. Но это её не омрачала. Она привыкла к изрезанной разновеликими зубами панораме, и она не мешала.
Юля повернула на транспортном кольце. Ей осталось немного – взобраться в небольшой подъем, нырнуть в частокол пик и наконечников стальной калитки их огороженной от плебса территорий, а потом по короткой лестнице цокольного этажа, вбежать в подъезд своего дома. Элитного подъезда, элитного дома, с элитными швейцарами – охранниками, обладавшими невыносимо цепкими взглядами.
На крути показался её квартал. Она провентилировала легкие, готовясь к финальному этапу, ускорила темп. Шагах в двадцати замаячила подозрительная фигура в длинном, почти до умытого асфальта, плаще. Все в ней говорило, что это был мужчина, причем не самого высокого достатка. Мужик стоял к ней, бегущей ему навстречу спиной, и что-то ковырял в руках. Она забеспокоилась и завертела головой в поисках альтернативного пути. Было бы очевидно перебежать автомобильную дорогу и продолжить путь по противоположной стороне, но к её неудовлетворению, там не было пешеходной зоны. Но, пока все было так не очевидно с мужиком впереди, девушка решила продолжить путь.
Фигура не торопясь повернулась, обожгла её восприятие неузнаваемой, нечеловеческой в струпьях отваливавшейся кожи, рожей. И она, вскрикнув, отпрянула. Мужик поднял кусок картона, на котором корявыми буквами, нацарапанное, в кляксах перелитой красной краски значилось:
– Адоржан уже здесь. Бойся его демонов. Спасай себя.
Глава 2. Начало.
У отца появился новый водитель. Звали его Алексей. Кудрявый, улыбчивый и странно молчаливый. С вечно закатанными рукавами клетчатой рубашки, обнажающей жилистые предплечья. Сверху неизменная жилетка. Своим видом, Алексей попирал все то, что она знала о телохранителях. Она-то всегда мечтала о романтике историй похожих на фильм «Телохранитель», но это не касалось Лехи. И на все её просьбы одеться «нормально» и по-человечески начать выглядеть, всегда кивал головой и неизменно улыбался. Он всегда ей улыбался.
Алексей подогнал черный «Пульман», открыл ей дверь. Юля вошла и села на заднее сидение, хлопнула парня по руке, отвергая его помощь, и попыталась сама толкнуть на себя дверь. Но она, словно заклинила, никак не поддавалась ей. Юле, иногда казалось, стоя перед зеркалом и напрягая бицепс на худой руке, что силы в ней, что в мыши. И сейчас она еще больше в этом уверилась.
Водитель стоял терпеливо рядом и улыбался ей. Юлю раздражала в нем эта особенность, ей казалось, что он просто издевается. Но, в который раз посмотрев ему в глаза, она понимала, что Алексей не садист. Он просто такой, всегда такой.
Она фыркнула, скрестила обиженно руки на груди, давая водителю понять, что она разрешила закончить начатое ей дело. Парень легко толкнул тяжеленную дверь, та не хлопнув, беззвучно присосалась. Потом так же закрылась водительская дверь. И тут же наружный мир исчез, отраженный бронированным корпусом. Вдалеке, словно через дорогу, забубнил мощный двигатель, машина плавно тронулась и выехала с безопасного островка защищенной территории, на свободу опасного дневного московского мира.
Водитель включил музыку, ей, сидящей сзади, было прекрасно слышно о чем…. Исполнитель не пел. Сложно было назвать песней, искусством, плевки словами в микрофон, человека, который вряд ли знал что-либо о нотах.
… – Продавец адреналина и драйва. Закись вместо крови.
Под ногами земля горит.
Как же порой этот Алексей был невыносим! Просто до жути! Её он определенно бесил! Юля еще пока не могла, чем именно он её раздражал, но определенно, Алексей был несносным.
– Надо попросить папу, чтобы сменил водителя. – Думала она про себя, сидя на заднем диване их представительской машины. Хотя, возможно, именно эта была служебной. Юля их часто путала, потому, что у отца была точно такая же. Вновь ударили барабаны, и тяжелая музыка, раскручиваясь торнадо, раскачала монолитный автомобиль. Черный англосакс мастерски загундосил горловым пением:
… – От взгляда полыхают сердца
от слов сгорают до тла….
Бум, буду-бум. Били барабаны. Жжжжж – истеричная циркулярная пила разрезала дерево. Алексей стучал пальцами руки по рулю, отделанным ореховым деревом. Бум, буду-бум.
… – Пепел и угли. В следующий раз тени и тлен.
Продавец адреналина и драйва. Сожги её, сожги
память о вчерашнем дне.
Ведь ты живешь, чтобы завтра сдохнуть.
Но сегодня. Сожги её, сожги!…
– Идиот не понимает, какие слова поет этот злой афро. – Думала про себя Юля. – Нет, определенно нужно попросить папу сменить водителя. Уж лучше пусть будет старый, надменный швейцар, аристократ! Величавый и неторопливый за рулем. Или еще лучше напыщенный и высокомерный еврей, чем этот эмоциональный недомерок! – Она снова посмотрела на водителя, а через некоторое время поймала себя на сознании того, что рассматривает его сильные руки. И почти… О боже! Почти представила, как он этими, своими руками, её…
Она вспомнила недавний разговор ди-джеев на её волне. Они, разогревая радиочат, обсуждали какую-то тему, начало она пропустила, но вот, что ей запомнилось:
… «– Это же похоже на броню? Холеный костюм, хрустящая накрахмаленным воротником белая сорочка, рыже-коричневые "оксфорды" и, по графику, посещаемый барбер. Все слова не от сердца – из бизнес-учебника, оценка не из-за симпатии, но по анализу. Таков успешный средний класс, переболевший всем-всем в детстве, под крылом волевых и, немного деспотичных родителей, и потому заработавших детскую психопатию.
В таком же нет места инакомыслию, и нет места тем, которые в марше сбиваются шагом. В идеологическом, вовсе не терпящим гибкости, порыве, штурмуются крепости сегментных захватов, не считаясь с жертвенностью и необратимостью. И ждут "трестового" патриотизма со всеми вытекающими: потерей самостоятельности, индивидуальной ценности и способности к креативу. Нужен напор, тестостероновый "напролом", шум в ушах от офисных баталий и бой барабанов адреналиновых планерок.
Лояльные сотрудники, корпоративная этика, трудовая дисциплина. Некогда зажмурится и увидеть кровяные пятна, понять, что все еще жив. Рабы, рабами погоняют, и даже тот, в костюме и "оксфордах"»
– Нет. – Думала она про себя. – Алексей не офисная акула. Этот, вроде и улыбчивый, но если вдруг взглянет так на обидчика, так тот готов сквозь землю провалиться. Алексей питается акулами. Он хищник.
Глава 3.Мама.
– Что со мной произошло? Что изменилось? – Она старалась начать себя анализировать, но ничего не выходило, чувства застлали внутренний взор. Она словно пыталась смотреть на некий предмет сквозь туман, геометрические грани которого можно было разглядеть, но детали плыли обмякшими формами. Чем объяснить частую смену настроений? Почему, раньше не чувствительная к случайным проявлениям любви матерей к своим маленьким детям, она теперь безвольно шмыгала носом, растроганная. – Соберись! Соберись, кому говорю! – Требовала она. Это помогало, но лишь отчасти и ненадолго.
Ей было двадцать два. Дочь Московского штабного генерала, выросшая в строгости и отцовской любви. Она, отнюдь не избалованная «женским взбалмошным утопическим пацифизмом», как любил говорить отец про «испорченных хиппонутых мамочек», а потому все проявления «розовых соплей» отвергалось философией воспитания.
Нет, отец её любил. Вероятно, иногда даже очень, проявляя это в чрезмерной заботе. Но как только ей исполнилось восемнадцать лет, всеобъемлющий и тотальный контроль разом стих, после её ультиматума с объявлением о вступлении во взрослую жизнь. Конечно, отец не перестал за ней следить, но хотя бы не лез в её жизнь. А через пару лет, убедившись в её благоразумии, ограничился личным водителем, по совместительству игравшему роль телохранителя. Его звали Леша. То есть Алексей. С сильными руками, жесткой и твердой мускулатурой, и железным подбородком. Он часто был молчалив, но при этом отзывчив на её просьбы. И всегда улыбался ей, когда она что-то спрашивала.
А её звали Юля. Высокая, тонкая, изящная и почти всегда твердая до упрямства в своих мнениях девушка. Она себя считала достаточно красивой, чтобы останавливать на себе взгляды незнакомых парней. Но ещё ни один из рискнувших проявить себя в изящной словесности не поборол её интеллекта и сердца. Впрочем, она не особо стремилась сблизиться с этими «эмоциональными инфантильными недомерками».
Сегодня она отменила для себя все занятия в институте, попросив подруг прикрыть её от внимательного ока преподавателей. И хотя она могла попросить Лешу «договориться», сознательно не пошла на это, из-за непонятного страха перед сегодняшним событием. Юля никогда раньше так странно себя не чувствовала и теперь понимала слова отца, который как-то сказал про людей, которые никак не могут решиться и следовать своему выбору:
– Юля, это не тормоз. Это просто неуверенный человек, который не может решиться.