Хочу тебя проучить

– Кристя, что происходит? Опять Кил постарался?

– Ах, так это уже не в первый раз?

Мужчина поворачивается лицом, и я охаю: мажор. Что он делает ночью в моем подъезде?

– Вы следите за мной? – вскрикиваю от возмущения.

– Спятила? Нужна ты мне! – фыркает мажор, но отводит взгляд.

– А как я должна понимать ваш визит, господин, в мой дом?

От слова «господин» этот мерзавец морщится, но мне плевать! Достал, зараза, до печёнок! Сама готова вцепиться в его горло мертвой хваткой.

– Кристя, ты его знаешь? – тетя Нина забирает из моих рук Кила.

– Конечно! Этот господин преследовал меня весь вечер на работе, теперь явился и сюда. Тетя Нина, вызывайте полицию!

Интонация моего голоса не нравится тойчику. Он опять представляет себя сторожевым псом, оскаливает зубы и яростно рычит.

– Дочь, что здесь происходит! – вдруг слышу сзади родной голос.

Мы втроём подпрыгиваем от неожиданности: на последней ступеньке пролёта стоит мама. Я с ужасом смотрю на неё, тетя Нина тоже в шоке и закрывает ладошкой рот, лишь круглые глаза торчат. И только мажор разглядывает окровавленные пальцы и матерится под нос.

На маме длинный домашний халат, запахнутый до горла, волосы причёсаны, глаза подведены, а губы накрашены. Такое впечатление, что она не спала, а тщательно готовилась к выходу в свет.

Вот только она покинула квартиру впервые за год.

Впервые!

От удивления мы с соседкой теряем дар речи, зато мажор оживляется.

– Госпожа, вы не могли бы забрать этого пса-убийцу?

– Молодой человек! У вас кровь, – мама медленно поднимает руку.

– Я знаю. Кровь. Это ваш милый пёсик постарался. Укусил меня за ухо.

– Надо же, какое невезение! – вскрикивает мама.

– Так тебе и надо! – мой голос сочится ядом. – И почему Кил выбрал именно ухо, не знаете случайно, господин? Закон бумеранга. Слышали о таком?

У меня даже настроение поднимается. Получил, козлина! Нечего лезть ко мне с поцелуями!

– Лучше заткнись по-хорошему! – мажор надвигается на меня и нависает всей массой.

Радужку глаза полностью закрывает потемневший зрачок, и я вижу в нем своё отражение, которое мне совершенно не нравится. Но Киллер тоже не дремлет. Он рвётся в руках тети Нины и заливается лаем.

– Кристина, где твои манеры? – мама укоризненно смотрит на меня, потом забирает у соседки тойчика и поворачивается к мажору. – Рану нужно обработать.

– Ну, мама!

– Не мамкай, невоспитанная девчонка, – прикрикивает она на меня и важно поднимается по ступенькам. – Молодой человек, за мной!

На моем лице, видимо, написана такая ярость, такое желание пнуть, что мажор огибает меня по кривой, прижимаясь к стене, но идёт следом за мамой.

– Кристя, что это сейчас было? – шепчет тетя Нина.

– Не знаю. Не понимаю, – пожимаю плечами я. – Мама словно… пришла в себя.

– Может, выздоровела?

– Эх, если бы!

Я поверить не могу в своё счастье. Неужели мои мучения закончились? После смерти отца ни минуты не было спокойной. И вдруг…

– Я боюсь, – всхлипываю от потрясения. – А если это новая стадия? Ещё более страшная?

– Не плачь, моя девочка, не плачь, – тетя Нина прижимает меня к большой груди. – Иди домой, глядишь, этот красавчик радость принесёт в вашу семью.

– Да вы что? Этот мерзавец?

– Беги уже.

Соседка подталкивает меня в спину. Я поднимаюсь на свой этаж. Стою минуту в коридоре, прислушиваясь к звукам. А дома все спокойно, только Киллер недовольно ворчит в вольере, куда его засунула мама в качестве наказания, да слышатся тихие голоса.

Эта минута помогает прийти в себя и выработать линию поведения. Зря я погорячилась в коридоре. При маме нельзя не только показывать свою ненависть к мажору, но и подавать виду, что мы знакомы.

Раздеваюсь, отношу сумки, брошенные у порога, в кухню и, вздохнув, иду в папин кабинет, откуда доносятся голоса.

Это ещё один поразительный момент небывалой ночи. Год кабинет был заперт на ключ. Мама, как тигрица, бросалась к нему и закрывала телом вход, даже если я просто хотела зайти и вытереть пыль.

У распахнутой двери останавливаюсь, боюсь войти, зато наваливаются воспоминания. С какой любовью папа обставлял эту комнату! Здесь все напоминает о нем. Горло сжимает спазм. Кажется, ещё недавно мы были так счастливы!

Делаю шаг в кабинет, и сразу бьет в нос спертый воздух пыльного помещения и волнующий микс из запахов. Пахнет кожей, которой обтянуты диван и кресла, алкоголем и йодом, мужским парфюмом и сладкими мамиными духами.

Лучше не думать о грустном, лучше не думать!

В кабинете, освещенном только настольной лампой, царит полумрак. В кресле у стола сидит мажор, наклонив голову, а мама колдует над его головой.

– Закончили? – спрашиваю я. – Гостю пора домой, я устала.

– Кристина, дочка, разве так можно? – всплескивает руками мама и роняет на пол пластину лейкопластыря.

Она наклоняется, чтобы его поднять, но то же самое делает и мажор, глухой стук лбами кажется слишком громким в тишине квартиры.

– Ох! – трёт больное место мажор. – Что-то у меня сегодня травматизм повышенный.

При этих словах он выразительно смотрит на меня.