– Марина, это ты?
– Ну а кто ещё? – огрызнулась девушка.
– Не дерзи мне!
Марина закатила глаза и прошла внутрь. Комната, как и вся квартира, напоминала свалку. На полу валялись пустые бутылки, упаковки из-под каких-то продуктов, окурки и всякий мелкий мусор.
Вдоль стен стояли коробки с косметикой. Марина опустилась перед ними и стала разглядывать каждую баночку, держа в голове, что сегодня тридцатое ноября. Все сроки в норме.
Марина стряхнула пепел с кушетки, легла на неё, закурила и стала разглядывать потолок. Краска с него давно обвалилась, углы по обе стороны от окна покрылись плесенью. В дверях заскрипел голос:
– Чего разлеглась?
– Что тебе от меня надо?
– Где мои вещи?
– Я относила их стирать. Завтра принесу.
– Куда ты дела мои вещи, дрянь?!
– Я сказала, что относила их стирать, они уже воняли!
– Врёшь!
– На новую стиралку сейчас нет денег, я стираю вещи у Антона.
– Врёшь, врёшь! Ты их украла! – визжала старуха.
– На кой мне сдались твои вонючие панталоны?!
– Как ты со мной разговариваешь! Я тебя вырастила!
– А я тебя содержу!
– Как свинью в загоне. – Бабка перевернула стоявшую на комоде тарелку с остатками какой-то трёхдневной еды. Ошмётки разлетелись по полу.
Марина подскочила:
– Будешь себя так вести, я тебя в дом престарелых сдам!
– Это моя квартира!
– Без меня ты тут всё равно подохнешь!
– Мерзавка! – Старуха топнула ногой и вышла, захлопнув дверь.
Для Марины такие диалоги были обыденными. Она никогда не могла понять, почему Ба вечно злится и как будто ненавидит её. Но, надо отдать ей должное, она действительно в одиночку смогла поставить на ноги внучку. За это Марина благодарна ей.
Атмосфера в квартире была удручающей, поэтому Марина старалась уходить куда угодно, только чтобы не находиться здесь. Друзья любили её за то, что она всегда была в центре любых событий. Для неё не было ничего невозможного: она знала обо всём и умела всё по чуть-чуть. Но никто не догадывался, что её неуёмная тяга к деятельности была лишь способом отвлечься от бесконечного чувства подавленности, которое преследовало её на протяжении всей жизни. Несколько часов она пролежала в оглушающей тишине.
Те дни, когда не было вариантов куда-нибудь выбраться, Марина проводила одинаково: сутками напролёт она просто лежала, не вставая. Она испытывала чувство голода, но не могла есть. Поэтому старалась больше спать. Проснувшись, она лежала несколько часов и снова засыпала. Она не выходила из комнаты, не разговаривала с Ба, не смотрела на часы. Сон для неё был своего рода наркотиком – самый доступный способ уйти от реальности. Странная вещь: она так много спала, но никак не могла выспаться. С каждым разом она просыпалась более уставшей, а потому ещё быстрее засыпала. Однажды она подумала: «Возможно ли просто уснуть и больше никогда не проснуться?»
Марину все знали как позитивного и полного энергии человека. Она часто меняла место работы и род деятельности, потому что никак не могла усидеть на одном месте. Её не смущало отсутствие постоянства, потому что она прекрасно приспосабливалась к любым условиям. Она всегда считала, что движение – это и есть сама жизнь. В течение дня она крутилась как юла, переходя от одного дела к другому или же выполняя несколько дел одновременно. Домой она приходила поздним вечером, выжатая до последней капли, и падала на кушетку без сознания, не замечая полуразрушенного жилища вокруг себя.
Если ты засыпаешь ночью, ты просыпаешься уже в другом дне. Иногда, по стечению обстоятельств, можно проснуться в другом месте. Почему бы однажды не проснуться другим человеком?
Иногда Марина жалела, что у неё нет чёткого графика работы: хоть какая-то стабильность. Но при этом понимала, что стабильность и свобода не могут существовать вместе. И она всегда выбирала второе. Пусть даже это периодическое безделье приводило к унынию.
Бывало, Марина просто лежала в комнате на грязном холодном полу и молилась, чтобы этот чёртов потолок обрушился. Потрескавшиеся стены и развалившаяся мебель нагоняли тоску. Вся квартира была пропитана дряхлостью.
Марина стыдилась этой стороны своей жизни, поэтому никогда никого не приглашала к себе в дом. Единственным человеком, кого она могла впустить в свою развалюху, был Илья. Он знал её с самого детства и всегда питал её светлой жизненной энергией. Он был нужен ей, чтобы не дать ей полностью уйти в себя.
– У вас входная дверь открыта, это нормально? – Илья зашёл сразу в комнату к Марине.
– Если там грабители, передай им, что тут брать нечего. А если убийцы, скажи, что я здесь одна и безоружна.
– Сегодня выходной? – Илья присел на край кушетки. Та заскрипела.
– Типа того.
– Тебе нельзя здесь находиться, ты впадаешь в депрессию.
– Так заметно? – усмехнулась Марина.
Илья укоризненно молчал.
– Ладно-ладно. У меня ещё есть пара дел в этой части города. Потом поеду к Антону.
– Здесь ужасно накурено, – сказал Илья, подойдя к окну. – Хочешь или нет, но я проветрю.
– Имеешь право.
– Мне не нравится, когда ты хандришь. Когда ты ела последний раз?
Марина молчала.
– Ты занимаешься самоубийством. Просто медленным. Ты вообще любишь себя?
Наводящие вопросы заставили её посмотреть на свои руки. Как-то так получалось, что они всегда были расцарапаны. На ногах постоянно красовались синяки, но причины их возникновения редко удавалось отследить: они частенько проявлялись с большим опозданием. Марина с каким-то странным удовольствием разглядывала эти микротравмы. И чем ярче они были, тем приятнее ей было на них смотреть. Можно ли это считать подсознательным стремлением к саморазрушению?
Илья поймал её взгляд.
– Откуда у тебя эти царапины? – спросил он.
Марина пожала плечами.
– Понятия не имею.