Алекситимия

– Да, – умиротворенно сказала Ира, погладив живот, – Даниил. Бог тебе судья.

Пантелей вынырнул из воспоминаний, когда раздался громкий выстрел и мальчишка сделал шаг назад, поморщившись, опустил руку. Казалось, он вовсе уронил её. В ней все ещё был зажат пистолет, который, в его худощавой руке, был непропорционально большим.

– Молодец, – сказал Пантелей, растрепав и так взъерошенные волосы сына.

У Даниила от природы были густые волосы насыщенного темного цвета, которые смотрелись удивительно красиво в сочетании с его каре-зелеными глазами.

Но из-за подростковой нескладности его голова была слишком большой по отношению к телу, а из-за копны волос Даниил напоминал головастика.

Пантелей положил руку между лопаток сына, смотря вперед – на мишени. Он учил Даниила стрелять по банкам, раньше это были игрушечные пистолеты и тир, теперь же настоящее огнестрельное оружие.

Мужчина гордился, что его сын не сказал ни слова жалобы, хотя настоящее оружие, наверняка, причиняло боль своей отдачей. А Даниил не был в достаточно хорошей физической форме, чтобы не обратить на это внимание.

Его рука дрожала от боли, от чего опущенный вниз пистолет ходил ходуном. Все тело Даниила прошибала дрожь, как будто он замерз.

Пантелей знал, что его друзья-коллеги тоже учат своих детей стрелять – уж слишком многого они насмотрелись на своей работе. Не было общественно принятого возраста, когда можно дать своему ребенку в руки огнестрельное оружие и быть уверенным, что все будет нормально.

Они никогда не давали своим детям служебное оружие, зная, какими неприятностями это грозит. Но побороть желание обучить ребенка стрельбе не могли противостоять.

Каждое пятое их дело – это ограбление. В дома, самые обычные, такие же как у них, забираются воры и нередко бывает, особенно, когда воры подростки, которые не знают ни страха, ни морали, ограбление заканчивается убийствами.

Берут они немного: украшения, которые потом сдают в ломбард, деньги, которые лежат на самом видном месте.

Они пропивают их за считанные дни, спускают на наркоту, а когда их задерживают и спрашивают почему убили, почему не дождались, когда никого не будет дома, они не могут дать вразумительного ответа. Ответа, который смог бы объяснить происходящее. Но такого ответа просто не существует. От того им необходимо просто смириться с жестокостью этого мира, не пытаясь найти причин.

Именно из-за таких дел они оставляют заряженные пистолеты в сейфах, от которых их взрослые дети знают пароль.

Пантелей ещё два года назад выбрал место куда будет возить Даниила, чтобы научить того попадать в цель. На машине ехать не меньше тридцати минут, после нужно свернуть с дороги и ехать ещё пятнадцать минут по бездорожью. По ямам и лужам, крупным камням, от чего была опасность застрять и не дождаться эвакуатор. Пантелей не был уверен, что тот сможет съехать на эту кривую и горбатую дорожку.

И пусть копчик болит из-за кочек. Это ничто по сравнению с тем, что Пантелей может быть уверен, что никому не навредит по неосторожности. Идти в это захолустье слишком долго и бессмысленно. Куцая полянка со старыми, высохшими деревьями и несколькими ямами полными грязи, которая не высыхала даже в солнечную погоду. Трава была высокой, сухой и колючей. Если закатить штанины, то она до крови издерет щиколотки.

– Посмотри только, – радостно сказал Пантелей, – в пятерочку.

Банка качалась на веревке, за которую была привязана к толстой, сухой ветке. В центре банки серебрилась изнанкой дыра, немного вывернутая, напоминающая распустившийся металлический цветок с острыми краями.

– Похоже на розу, – задумчиво сказал Даниил.

– Розу? – приподняв удивленно брови, переспросил Пантелей.

Даниил качнул головой, как будто молчаливо ответил «не спрашивай» и поднял правую руку, снимавшую пистолет, который казалось, его перевешивал. Он поднял левую руку, словно пытался распределить боль и напряжение или унять дрожь, которая все ещё пробегала по его телу волнами. Он вновь нажал на спусковой крючок, внимательно следя взглядом за слегка покачивающейся целой банкой.

***

Вручение дипломов о неполном среднем образовании. Три класса параллели, в каждом по меньшей мере двадцать человек. Половина уйдет в ПТУ, техникумы, колледжи, другая половина пойдет в десятый. А потом в одиннадцатый класс, пыжась уверенностью, что они способны сдать экзамены и получить высшее образование.

Как будто высшее образование прибавит им цены и веса в собственных глазах.

Они забудут все, что они делали. Забудут все насмешки, шутки, издевательства. Выбросят из головы как ненужный мусор, как детские шалости, о которых даже не стоит вспоминать и будут полны уверенности, что они хорошие люди. Как будто все, что ты делал в школе, остается в школе.

С каждым годом пропасть между ними будет все больше. Королевы школы выйдут замуж за мужиков с толстыми кошельками и нарожают им детей. Будут ездить на моря, гордо неся самих себя, полные тщеславия. А рядом будет идти сутулые мужья с обвисшими, дряблыми животами. Эти девушки будут уверены, что их жизнь удалась и они это заслужили. А если в жизни будет какая-то неурядица, уменьшится приток денег или муженек найдет кого помоложе, то в приступах истерики будут восклицать: «Боже, за что мне это? Чем я это заслужила?».

Парень подхватил рюкзак за одну лямку и зашел в коридор, тихо ступая. Он заглянул в комнату, посмотрел на свою мать. Она сидела на диване, подтянув под себя ноги. Перед ней стояла открытая бутылка с соком и попкорн. Она внимательно смотрела на действие разворачивающееся в очередной мелодраме. Его мать была мягкой, верящей в чудо, любовь и Бога. Как будто все зло мира было далеко от неё. Впрочем, она сама была далеко от мира. Как будто не принадлежала ему, а он не принадлежал ей. Возможно, от того его отец выбрал её. Он, как никто другой, знал об ужасах этого мира и Ира позволяла ему на недолго о них забыть.

Он солгал ей. Сказал, что вручение дипломов и выпускной завтра. Если бы он не солгал, она бы пришла. Она все ещё думает, что он маленький мальчик. Как будто он переходит с детского сада в первый класс и без маминой поддерживающей улыбки и её мягкой руки разреветься посреди улицы.

Она засмеялась с какой-то наивной шутки и откинула немного голову.

Парень пошел дальше по коридору тихо ступая. Хотя она все равно его не услышит – телевизор работает слишком громко, но он не хочет рисковать. Дверь в комнату отца даже не скрипнула, и он оставил её немного приоткрытой, чтобы услышать, если мать выйдет с комнаты.

Он знал пароль от сейфа, отец самолично заставил выучить.

Его пальцы даже не дрожали, когда он вводил четыре цифры. Его отец выбрал их в случайном порядке. Прекрасно зная, что самые распространённые пароли – это значимые даты и как раз такие проще всего угадать.

Случайные числа – вот залог самого надежного пароля.

Если ты сам не сказал его, не подозревая об опасности.

Ноль. Еле слышный писк при каждом нажатии кнопок. Четыре. Четыре. Он, не колеблясь, нажимает последнюю цифру пароля. С едва слышным писком нажимается восемь и дверца сейфа открывается.

На нижней полке небольшая стопка документов, рядом немного денег.

На верхней полке пистолет, он заряжен. Он знает об этом, но берет ещё дополнительные патроны.

Закрывает змейку на рюкзаке и закидывает его себе за спину. Вес пистолета чувствуется, но он не тягостно тяжелый, заставляющий сердце как-то предсмертно, в последней агонии биться.

Пути назад не будет, он знает это. В каком-то приступе чувств, он даже не может сказать каких, он оставляет сейф открытым и только дверь в комнату закрывает. Он знает, что если кто-то зайдет в комнату то сразу заметит открытый сейф и пропажу пистолета. А это не та мелочь, на которую никто не обратит внимание. Но все равно в каком-то непонятном мотиве оставляет сейф открытым. Точно это должно что-то сказать, как будто это его предсмертная записка.

Его мать все ещё смотрит телевизор. Он на секунду останавливается у двери, глядя на неё, а после идет дальше, все так же тихо.

***

Ира была на седьмом месяце беременности, когда разбудила Пантелея посреди ночи. Он простонал, открывая глаза. Часы на тумбочке светились черточками цифр, показывающими почти четыре часа утра.

– Что случилось? – почему-то шепотом спросил Пантелей, как будто не хотел разбить таинственную магию ночи.

– Что-то не так, – голос Иры срывался, а глаза обезумевше и влажно блестели в свете уличных фонарей.

Сонливость тут же испарилась, подобно утреннему туману, и Пантелей резко сел. Он хлопком руки по выключателю, тот был над изголовьем кровати, включил светильник, встревоженно и испуганно, глядя на свою жену.

Она была бледной, а губы были алыми. Она постоянно то ли нервно, то ли испуганно кусала их. Они налились кровью, в некоторых местах сухая кожа лопнула и выступила кровь.

– Что случилось? – повторил он свой же вопрос.

– Малыш, – испуганным шепотом сказала Ира, – он не двигается. Что-то не так, Панти, что-то не так!

Ночной город был пустынным, воздух был на удивление чистым, а фонари резали слезящиеся глаза. Руки на руле дрожали и приходилось их сжимать до побелевших костяшек, чтобы не выдать предательской дрожи.

Ира держалась за живот, как будто хотела держать ребенка, слегка покачиваясь. Она напоминала умалишённую, какими их показывают в фильмах. Но после, Ира была уверена, что, если бы её ребенок, её Даниил умер бы внутри неё, она такой и стала бы. За те полчаса, которые длились целую бесконечность, ей казалось, что она погрузилась в самые пучины Ада, где был лишь ужас и горе. Ей казалось, что человек не способен пережить столько мучений.