Алекситимия

Каждый шаг в сторону школы казался ему шагом к своей погибели. Когда ты юн любая трагедия для тебя сравнима с концом света, он прекрасно это знал. Но знать, оказывается, недостаточно, чтобы побороть свои чувства. Обозначить что-то абсурдным страхом, оказывается недостаточно, чтобы избавиться от него.

В школе было шумно, как всегда. Как всегда кто-то бегал по коридорам и казалось на него не обращали внимания, но он все равно вцепился в лямки рюкзака, как будто это было его единственной опорой и опустил голову, глядя только на пол и на носки своих ботинков.

Когда кто-то смеялся недалеко от него, он сжимался ещё больше. Он не мог избавиться от мысли, что это смеются над ним.

Даниил пришел практически к началу урока, преподаватель был уже в кабинете и скучающе раскладывал какие-то бумаги по своему столу. Учительница подняла на него холодный взгляд поверх очков и Даниил ещё крепче вцепился в лямки рюкзака. Ему всегда казалось, что она чувствует к нему некое брезгливое равнодушие, но сейчас её глаза горели холодным презрением. Обжигающе холодно и пронзительно. Одного взгляда ему хватило, чтобы понять, что больше ему не стоит рассчитывать на её благодушие или защиту.

Его одноклассники смотрели на него. Они ничего не делали, только смотрели, но эти взгляды, казались такими до ужаса болезненными от чего хотелось спрятаться от этого мира.

Он сел за свою парту и начал доставать вещи. Казалось, они думали, что если он сосредоточен на своих вещах, он не слышит как они переговариваются и иногда в этих разговорах мелькает его имя. Он слышал имя своего одноклассника, что сломал ногу и ужасающее «двадцать минут!», на которое его одноклассники упорно делали ударение.

***

Даниил сидел на медицинской кушетке, глядя в окно. Там ярко светило солнце от чего стекло окна слегка переливалось. Он с поразительным упорством смотрел на солнце, которое, казалось белым ярким всплеском света. Его глаза начинали слезиться, но он почему-то не отворачивался.

Он уже успел заметить, что, если долго смотреть на солнце позже перед глазами все беспросветно черное и лишь спустя какое-то время картинки перед глазами начинают светлеть, начиная с края.

Он как какой-то экспериментатор повторял одно и тоже в надежде на другой результат или же желая получить более точные данные.

Ира не сразу заметила его пристрастие до боли в глазах рассматривать солнце. А как только заметила в испуге начала прикрывать ему глаза ладонью и даже несколько раз взволнованно накричала, положив ладони на щеки сына, глядя ему в глаза.

Тот моргал, пытаясь вернуть себе прежнюю четкость зрения, чтобы видеть лицо матери и это только ещё больше её пугало.

Даниил был её первым ребенком и она знала лишь, что детское любопытство – это нормально. Но она не знала где та грань, за которой заканчивается нормальное детское любопытство.

Ни в одной книге про воспитание детей, которую она читала, не говорилось, что делать если твой ребенок рассматривает солнце слишком часто и слишком долго. Ни одного достоверного источника, который может сказать нормально это или нет.

От того она, поддавшись интуиции, как и многие родители, взволнованно доказывала Даниилу, что так делать нельзя, угрожая тем, что он ослепнет. Но мальчик, с поразительным скепсисом для своего юного возраста, сказал, что не верит, что солнце может сжечь его глаза, поскольку то слишком далеко.

Но в этот раз они пришли в больницу по другой причине.

Даниил был достаточно взрослым, чтобы Ира не боялась оставлять его одного на улице пока он что-то делал во дворе, она полагала, что тоже, что и другие мальчишки. Бегал, шутил, возможно, задирали девочек. Это все ведь нормальный период взросления, тем более Даниил всегда приходил вовремя и никогда не клянчил ещё пять минут, покорно приходя в указанное время и шел мыть руки.

От этого Ира и Пантелей не могли нахвастаться своим ребенком, авторитетно говоря своим друзьям, у которых были проблемы с послушанием детей, что все дело в авторитете и воспитании.

Знакомые каждый раз сюсюкали с Даниилом, говоря, какой он хороший мальчик, как будто он был не ребенком, а хорошо дрессированным псом. А после, поджимая губы, авторитетно заявляли о то, что Ира и Пантелей, наверняка, бьют своего ребенка, а может и вовсе дают какие-то лекарства. Говорили о том, что мальчик заторможённый, апатичный и вообще не такой, каким положено быть обычному ребенку. Наверняка, он умственно отсталый, говорили они, уверенно кивая, как будто могли безоговорочно и безошибочно ставить диагнозы.

Было жаркое лето и Ира, вспоминала года своего детства и то, как ей было весело. Во взрослой жизни не может быть так незабываемо весело, как когда ты ребенок. Тогда звуки громче, краски ярче, а мир неописуемо прекрасен и интересен. От того, желая создать своему ребенку такие же поразительно яркие воспоминания она отправляла его поиграть во дворе. Но Даниил должен был вернуться в три дня, чтобы пообедать и уже после мог пойти ещё на несколько часов.

Она включила какую-то программу по телевизору и гладила вещи. Ира даже не имела понятия, какая передача транслируется. Ей просто нравились голоса на фоне, они отвлекали и делали обычные домашние обязанности не такими нудными.

Из-за жары и раскаленного утюга она вспотела и футболка прилипла к телу, а на лбу скопились крупные бусины пота, которые она вытирала периодически предплечьем.

Хлопнула входная дверь и Ира бросила быстрый взгляд на настенные часы. Их дала ей её мать. Часы были большими, коричневыми с фигурными стрелками. Они показывали без пяти три.

Послышались шаги небольших ног и в комнату зашел Даниил в не по размеру больших и грязных шортах, Ира не хотела давать ему надевать во двор новые вещи. Даниил постоянно садился на землю или траву и вещи после было практически невозможно отстирать.

Он всегда подходил к ней, когда возвращался, это было что-то похожее на их семейную традицию и даже спустя года, когда он шагнет на путь подростковости он по привычке будет говорить, что вернулся домой по возвращению.

– Как погуляли? – спросила Ира, выключая утюг.

Она приготовила на обед суп и тот остывал на плите. Она решила дождаться Даниила, чтобы пообедать вместе с ним.

– Нормально, – сказал мальчик.

– Пошли мыть руки и кушать, – улыбнувшись, сказала женщина и мальчик послушно кивнул.

Ира понимала, что иногда говорит с Даниилом, как должна была говорить несколько лет назад, когда тот был ещё совсем крошкой. Сейчас Даниил был слишком взрослым для такого и не смеялся как раньше, когда с ними сюсюкали. Но Ире казалось, что прошло всего несколько недель с тех пор как она взяла его впервые на руки.

Она давно услышала фразу, что для родителей их дитя всегда будет ребенком, но она воспринимала эту фразу, казалось, до конца не понимая смысла. Сейчас она осознавала, что, как будто, не готова принять взросление своего мальчика. И пусть иногда, особенно, когда усталость наваливалась неподъёмным грузом, ей хотелось, чтобы Даниил стал взрослым побыстрее, но после она жалела об этих мыслях.

Ей казалось, что она скучает каждый день по вчерашнему дню. Когда Даниилу было два года, она скучала по нему годовалым, потому что тогда у него были до безумия большие, наивные глаза и он тянул к ней свои крошечные ручки.

Когда ему было три, она скучала по двухлетнему Даниилу.

Она положила ему руку на спину, немного ниже шеи, ведя его в ванную мыть руки. На мальчике была слегка большая для него футболка, от того ворот был немного ниже положенного и Ира чувствовала своей ладонью неприкрытую кожу спины своего сына. Та была мягкой, влажной и слегка липкой от пота, она была покрыта едва ощутимыми тонкими, мягкими волосками.

Рукава футболки заканчивались немного выше локтя. Тонкие руки Даниила, казались ещё тоньше, напоминали тростиночки. А локти казались слишком острыми, костлявыми и хрупкими.

Ира стала за спиной Даниила, когда они подошли к раковине и включила воду. Раковина была Даниилу до груди и чтобы взять мыло ему приходилось тянуться вперед, но уже не приходилось становиться на носочки, как раньше. Но Ира по привычке взяла жидкое мыло и налила его в ладони, сложенные лодочкой, сына.

Она едва ли не цокала языком, глядя на то какая бурая становиться пена.

Женщина прищурилась, заметив что-то ярко красное на руке сына и как только тот смыл пену она аккуратно схватила его за запястье, поворачивая его руку, чтобы лучше рассмотреть это нечто.

Кожа была воспаленной, а в центре были грязно-желтые пятна. Одно из таких пятен надулось, становясь похожим на волдырь с бурлящим внутри горячим гное. Возле ожога кожа, казалось, была раскалённой.

– Что случилось? – взволнованно спросила Ира, все ещё разглядывая ожог.

Он не был очень большим, но на детской руке казался чудовищной раной. Тем более у Иры не было ни одного предположения как её ребенок мог получить такой ожог. На улице было жарко, но это совсем не было похоже на обычный солнечный ожог.

Даниил же был совершенно спокойный, смотрел на воспаленную кожу на тыльной стороне левой руки, как будто это вовсе не была его рука и он не чувствовал обжигающей боли.

Он пожал плечами, как делают едва ли не все дети, а после бросил отрывистую фразу со слишком размытым объяснением о том, как появился этот ожог.

Ира нервно прикусила губу и не отпуская руки сына, как будто боялась, что как только сделает это он опять где-то пораниться. Она отпустила его руку только когда быстро накинула на себя старую футболку и схватила сумку. Но после она не отпускала его ладони весь путь до больницы. Она сжимала его маленькую ладошку с короткими, тонкими пальчиками. Даниил едва поспевал за ней, несколько раз он споткнулся, но Ира не замедлялась, стараясь попасть в больницу как можно быстрее.

Возможно, она преувеличила и достаточно было просто обработать ожог, но правда была в том, что её испугал не ожог, а поведение Даниила. Она вспоминала себя в детстве, когда кричала и плакала, каждый раз, когда падала. Даже если больно не было. Она вспоминала других детей. Они никогда не молчали, как будто не замечали своих повреждений. И они никогда не причиняли себя боль из-за любопытства. Дети были жестоки, они могли причинить боль кому-то другому из чистого любопытства и прирожденной жестокости, но никогда себе.

Ей хотелось утешения и успокоения, чтобы кто-то кому можно доверять, заверил её, что это абсолютно нормально, а она раздувает из мухи слона. Возможно, она будет выглядеть как истеричка, но накопившиеся сомнения терзали её.

– Что у вас случилось? – улыбаясь Даниилу спросил врач.

У него были добрые карие глаза и седые, густые усы. Он был как ожившая иллюстрация к книге про доктора Айболита. Ира подсадила Даниила, помогая ему забраться на обтянутую клеёнкой кушетку.

– Ожог, – объяснила Ира.

– Так, сейчас посмотрим, – сказал врач.