С той, блядь, улыбкой, которую увидел в первый раз.
И член дергает до ломоты. Со всех суставах будто ломка. И там, под ребрами, рывком. Жестко. Почти навылет.
Прикасаться к ней не надо было. На порог нельзя было отребье это пускать.
Мараться.
Но нежное тело перед глазами. Так и сияет фарфоровой белизной.
И под руками бархат ее кожи. Ее губ. Пухлых. Упругих. Мягких.
И приходится каждый раз сжимать кулаки.
Всполохами перед глазами, как брал бы ее. Как ласкал. Как доводил бы до одури, до истомы. Снова и снова. Как бы имя мое выкрикивала и касалась руками, изнемогая.
Женщин так не берут, как я ее взял. Так берут только шлюх.
И от этого ядом внутри странная, тягучая дрянь разливается.
Разливается так, что запить ее, выжечь из себя хочется.
Но разве она не шлюха?
Она и того не заслужила.
Никогда бы не принял такую. Никогда. Ни за что бы не простил.
Любая другая просить бы решилась, вышвырнул на задний двор. К псам. Без тряпок.
Но я взял.
Пусть грубо и с яростью. Да! Потому что не шлюхой. Потому что иначе ее хотел.
С самой первой встречи. С самого начала.
И удержаться не смог. Не смог не тронуть. Не прикоснуться.
А хотел убить.
С того самого момента, как передо мной появилась.
Как сбросила свой ничего не прикрывающий халатик.
Одного хотел.
Вцепиться рукой в эту нежную шейку. И переломить. Посмотреть, как вспыхнут и расширятся огромные глаза, что на крючок меня поймали. В которых я почти утонул. Впервые, на хрен, в жизни, утонул!
Шлюха. Дешевая же шлюха. Как и ее сестра.
Пришла телом выторговывать их поганые жизни.
Под любого бы легла. Любому отдалась бы.
Руки пачкать о такую противно.
Но я…
Блядь, я еще на руки даже поднял.
Измученную.
В постель отнес.
И прижимал.
С каких-то херов прижимал к себе.
Смотрел на тихое лицо. Гладил волосы.
Это надо вытравить. Вытравить из себя. Одним ударом. Навсегда. Навечно.
– Хватит, Айя, – отшвыриваю девчонку, понимая, что совсем сейчас забью своей яростью. И все без толку. Как ни таранюсь, а передо мной другие. Блядские. Ядовитые глаза. Того отродья. – Свободна.
Она валится на пол, судорожно ловя горлом воздух. Хватается на шею.
А та? Та тоже хваталась?
– Бадрид, – Арман отпускает ту, что выплясывала у него на коленях.
– По-хорошему тебе скажу. Раньше нам не пришлось бы ждать трех дней. Даже трех часов ждать бы не пришлось после того, как мы кому-то что-то предложили.
– Все знают. Мы приходим с батогом и пряником. Не примешь дар, получишь удар, от которого не оправишься.
– И все говорят. Что Багировы больше не способны на настоящий удар. После того, как ты отпустил семью Булатовых. Рустам даже бизнес какой-то ведет до сих пор.
– Согласен, – Давид шлепает по голому заду ту, что успела его ублажить. – Из-за этого поступка наш авторитет упал до нуля. Что ты дальше собираешься с ними делать, брат? Это твой удар. Мы вмешиваться не вправе.
Да.
Скриплю зубами, наливая себе первый за три дня стакан виски.
Член стоит просто адски, мешая здраво рассуждать.
А под руками будто горит ее кожа. Соски. Упругие. Маленькие. Острые, как камушки. Нежно-розовые. Такие упругие, от которых жар разносится по всему телу. Простреливает. Обжигает. Кровь вскипает на раз.
Выдохи ее рваные.
И упругость.