– Я нигде не видел, чтобы при оказании психологической поддержки полякам-блондинам в чёрных костюмах психолог пил пиво, – Малышев после рассказа снова вернулся к критике друга.
– Согласна с тобой.
Кофе сегодня, как назло, был с кислым послевкусием. Вместо ответов – новые вопросы.
– Илья, скажи мне, мил человек.
Малышев небрежно жевал табак, курить папиросы он уже не мог.
– Пока ты не загнулся от табака вонючего своего…
– Да ладно тебе, – усмехнулся Илья, – спрашивай.
– Есть в городе люди, с кем он в прошлом очень хорошо поддерживал отношения?
Илья вытащил из своего кроваво-красного дипломата пурпурную папку и протянул Софье.
– Почти по каждому из тех, кто в этом списке я могу тебе дать информацию об их нынешнем местоположении. Почти все они в розыске, скрываются хер знает с какого года, ещё до пересмотра границ их изгнали как собак бешеных, – Илья наконец-то прекратил потребление табака. – В пределах города некоторые засели.
– Среди этих людей есть друзья по университету?
– А как им не быть? Взять хотя бы Дональда Пекинского и Василису Збарскую. Те ещё товарищи. В розыске они уже пять лет. В Польском государстве, в Английской республике, даже в Объединённой Ирландии они приговорены к смертной казни. Ныне лишены всех гражданств, если они у них и были когда-нибудь.
– За что так с ними?
– Дональд Пекинский, впрочем, есть уверенность, что это ненастоящее имя с фамилией, заметил нашего Апостола в университете, завязалась дружба. Вместе ходили куда-то, он брал Андрея на сеансы, как дополнительная практика для него. В общем, в Польше его приговорили к пожизненному заключению за сексуальные связи с одной несовершеннолетней особой женского пола. Прости, что я так выражаюсь.
Софья, однако, сохраняла спокойствие.
– Какой возраст у особы?
– Шестнадцать лет. Я не гуру юриспруденции, но во многих странах сей возраст уже позволителен для сексуальной жизни. Но, так, или иначе, эта особа оказалась внучкой генерала польской Службы безопасности.
– Вот это поворот, – удивилась Софья, – почему его не посадили?
– Любопытный факт. Для меня это парадокс. Через четыре дня, после объявления приговора Пекинскому, был убит президент Польши Лев Кравчик. Началась революция. Амнистия от новой власти. А ты знаешь, кто стал новым президентом? Огинский! Густав Огинский.
– Андрей не мог быть замешан, мы ещё были во Львове и знать не знали.
Илья неестественно улыбнулся:
– А я и не сказал, что именно наш общий дружок отправил Кравчика на тот свет, но факт же упрямая сука-штука. По знакомым каналам Пекинский перебрался в Минск, где встретился с одногрупницей Збарской. Она тоже хороша. Детство было тяжёлое: Отец погиб при обороне Дублина, мать умерла от горя, сама она нашла могилы родителей только спустя большое время…
– Ирландка?
– Сучка та ещё, нет, чтобы всю свою генетическую обиду на англичан выплёскивать исключительно на англичан. В Лондоне убила четырёх кандидатов на пост премьер-министра, вызвав тем самым кризис власти, свержение королевы и установление республики. Так она ещё четырёх министров новой республики собственноручно удушила. И посла Ирландии ещё. За компанию. Чтобы рыжеволосый лепрекон мог поквитаться там.
Софья слушала леденящие кровь истории выпускников-психологов с интересом. Страха в её глазах не было: весь страх ушёл ещё во Львове не без помощи Апостола.
– А Болгария? Кто там нагадить успел?
– Оба. Но это была тёмная история, скорее всего, их просто оговорили под болгарскими пытками.
– Как же их пытали там, в Болгарии? Если честно, Илья, мне слабо это представляется.
– Заставляли слушать в течение пяти часов концерты Филиппа Киркорова.
Софья от смеха подавилась кофейным напитком.
– Якобы из-за них самолёт при посадке самолёт чуть не снесло в сторону моря. Но тут их подставили. А болгары, ну не мне рассказывать какие болгары сволочи бывают, не стали разбираться и по пожизненному заключению каждому. Так наши герои смогли сбежать и после двух дней скитаний объявились в посольстве в Стамбуле, откуда и вернулись на Родину. Вот так как-то.
Софья ещё долго молчала и переваривала информацию, рассказанную Ильёй. Она снова посмотрела в лица Пекинского и Збарской на фотокарточках: Блондин, волосы зачёсаны назад, едва заметные порезы от бритвы на бледном лице, словно он увидел в момент фотографирования призраки известных психологов: Фрейда-отца, Фрейда-дочь, Фрейда-мать, Выготского, Леонтьева… И чернобровая кустодиевская дева в очках с тонкой оправой, улыбка на таком же бледном лице, бледное лицо было от некачественно изготовленной французской пудры.
Затем она спросила:
– Они – любовники?
– Я тоже интересовался у них самих, Соня, я знал, что ты спросишь это, – Илья по-доброму улыбнулся, показав свои верхние зубы цвета титановых белил. – Нет, как они сами про себя говорили: «Вася мой глашатай, а я её глашатай. Ходим всюду и объявляем волю простым смертным».
– А они способны на такое в принципе?
– Как я вижу ситуацию, то, что человек удушил человека, не означает, что он – полное говно, моральный урод, скотина и прочее, и прочее, и прочее, – Илья взглянул на фотокарточки.
– Не говори такие вещи в общественном месте, – Софья резко щёлкнула перед носом Ильи. – Не забывай, что доносчики органов безопасности повсюду.
Илья помрачнел:
– Да я помню. Тогда давай вечером ты заедешь ко мне, я тебе расскажу про остальных изгнанников.
– Дай про эту парочку все документы мне, – вдруг потребовала Софья.
– Зачем тебе? В органы понесёшь, людей отдашь под суд, – Илья замялся.
– Неужели ты, Малышев, мне не доверяешь?
Нехотя, он передал Софье досье.
Время приближалось к пяти часам вечера. В очередной раз, вопреки прогнозу погоды, небо над городом затянули чёрные тучи. Доносились раскаты грома.
«Дорогой Андрюша, небо снова оплакивает твой поступок. Я еду к тебе. Я обещала, что каждый день я буду приезжать к тебе и целовать тебя в лоб, чтобы ты крепко спал. И я сдержу обещание. Потому что я люблю тебя».
– Куда едем, гражданочка? – голос таксиста вернул в суровую реальность Софью.
Она не хотела ехать на своей машине после рассказанного Малышевым про знакомых-убийц Апостола.
– Во-первых, я тебе не гражданочка, во-вторых, в Госпиталь травматологии.
– Ой-ой, гордые какие мы.