Ткани мира

– На два червонца меньше чаевых получишь, шеф, если не прекратишь дерзить!

– Извините, девушка, я был не прав.

– Так бы сразу. Поехали.

И такси-воронок плавно поехал по проспекту. Дождь уже начал своё дело. В считанные минуты дорога утонула. Таксист сразу же принялся нецензурно ругать погоду за невозможность нормально работать. После каждого мата он приносил искренние извинения даме, которая уже приняла решение оплатить только стоимость поездки и ни копейки больше.

глава 8

– Ну не плачь, родная.

– Я не плачу, солнышко. Всё, не плачу, улыбнулась Софья Апостолу. – Смотри, я тебе принесла кое-что.

Апостол хотел потереть ладони, но, вспомнив, что то, что раньше было ладонями ещё перебинтовано, сказал:

– В другой раз, не хочу рисковать.

Софья по-детски захихикала. Апостол так же улыбнулся невесте.

Среди прочего Софья принесла: гору шоколада «Kinder», маленький блокнот и грифельный карандаш повышенной мягкости, а также застывшие мармеладные кисти рук в медицинских перчатках, приготовленные Софьей собственноручно.

– Мармеладные ручки? – Апостол недоумевал и смеялся одновременно. Он знал, что его любимая Софья при любом поводе найдет, как издеваться в хорошем смысле над ним. – Что я ими делать буду?

– Я решила, солнышко, что тебе стоит научиться самому бинтовать ладошки, – Софья погладила Апостола по голове, по слегка жестковатым чёрным волосам, которые Андрей и в мирное, обычное время расчёсывал раз в два дня. – Илья просил передать тебе пару ласковых.

– Я и не удивлён, – громко засмеялся Апостол, – кудрявый всегда неровно дышал в мою сторону, аж в голове отдавало. Родная, скажи мне вот что, мною заинтересовались?

Софья тут же прекратила все поглаживающие действия и отдалилась от Апостола. Она, конечно, хотела разузнать про деньги, про знакомых-убийц, про всё, что он задумал, даже про планируемый им конец света, но инициативу перехватил сам больной.

– Насколько мне известно, да.

Апостол потянулся к тумбочке, показывая, что он хочет взять оттуда. Софья не сразу, но поняла этот жест и открыла тумбочку. Он указал на белый кожаный ежедневник, который всегда носил с собой и который чудом не попал в руки сотрудников органов безопасности. На ежедневнике лежала связка медных ключей от всех замков в рабочем кабинете их квартиры. Апостол сказал, что большинство ответов, интересующих, как и органы госбезопасности, так и Софью, и возможно Илью Малышева находятся именно там. В числе прочего он упомянул, что с двенадцатилетнего возраста он работал с Казимиром Огинским над грандиозным проектом, равных которому ранее не было и не будет никогда. Секретное название проекта – «Ткани мира». Софья открыла ежедневник на титульном листе, где каллиграфическим почерком было написано это название. Своё откровение Апостол завершил словами:

– Я не хотел подвергать тебя большому риску, связанному с твоим знанием о проекте. За всеми нами шла настоящая охота, причём не только здесь, но и везде, где бы мы не разворачивали нашу работу. Думаю, – Апостол сделал большую паузу, чтобы обнять невесту. Поражённая тайнами деятельности Софья сама приблизилась, обняла Андрея и заплакала, – ну не плачь, солнышко, со временем ты поймёшь, почему я скрывал это от тебя. Львовское восстание. Я думаю, что ты догадываешься, что это отчасти наших рук дело.

– Я знала, – смогла только сказать Софья. – Андрюша, мне совершенно по барабану, какой деятельностью ты занимаешься. Не это главное для меня, пойми, родной, – Она снова заплакала. – Ты знаешь, что главное для меня.

– Знаю, зайка, – Апостол шептал на ухо, – я тебя сильно люблю, и никто не сможет нам помешать, нашей большой любви.

Их губы встретились. Они всегда целовались со всей страстью, со всем желанием бросить всё к чертям, перебраться в Западную Белоруссию, построить большой дом с фонтаном и жить в уединении, забыв предыдущую жизнь и умереть в глубокой старости в один день во сне. В своих кругах они были самой завидной парой, их боялись и уважали. Апостол никогда не появлялся на мероприятиях различного уровня без Софьи. Да и на встречах они бывали недолго, пообщавшись с деятелями, они вежливо уходили и отправлялись домой, либо в усадьбу, что в деревне Сокол в трёх километрах к северу от города.

– Мне пора, родной, – после нескольких минут поцелуя, Софья тихо сказала, – Прости, что не могу быть дольше.

Апостол мягко поцеловал Софью в лоб и ответил:

– Да, родная, но через два дня мы снова будем вместе. Давай до осени мы покинем город. Только ты и я. И никого. Никаких университетов, никаких оркестров. Закроемся в усадьбе.

– И что же мы будем там делать, авантюрист ты мой? – Софья подмигнула.

– Я не могу раскрыть все мои планы сразу, но одно тебе гарантирую: скучно нам точно не будет.

Они снова крепко поцеловались.

Софья медленно пошла к выходу. Ей не хотелось оставлять своего возлюбленного, но правила госпиталя есть правила госпиталя.

Она закрыла дверь в палату и направилась в сторону выхода.

Дождь давно закончился, кое-где дорога уже высохла, солнце в закате осветило молочно-розовым цветом город, который полным ходом готовился ко сну. Софья ждала такси, ведь свою машину она оставила у музыкального училища. Такси всё не подъезжало, но зато к ней подошёл мужчина средних лет в форме полковника службы безопасности.

«О, вот и подъехал воронок к суду», – подумала Софья, вглядываясь в больные желтоватые глаза.

– Гражданка Зимина. Моя фамилия Черкашин. Контора государственной безопасности.

Софья, сделав наглое выражение лица, протянула обе руки, сложенные вместе. Черкашин, однако, не оценил этот жест неизвестно доброй ли, злой ли воли.

– Уберите руки, я не за этим. Если понадобится, на каждого из ваших друзей найдётся браслет. Я пришёл поинтересоваться у вас.

– Один. Лишь. Вопрос, товарищ полковник, – Софья оставалась наглой и возмутимой.

– В этом городе есть родственники у Синеозёрного?

Софья призадумалась. Апостол не упоминал, что в этом городе у него могут быть родственники. Они ведь вместе приехали из Львова. Не без помощи Казимира Огинского, ныне покойного.

Софья собралась ответить, но к ним подъехал синий «Мерседес». Из него вышел Илья Малышев, не в настроении.

– Всех не пересажаешь, полкан! – бросился к Черкашину Илья.

– Малышев, угомонись и вернись к штурвалу, – Софья очень громко крикнула, что даже зеваки на противоположной стороне проспекта остановились, чтобы посмотреть на продолжение, которого никто не планировал.

– Ладно, гражданка начальник, сажусь за штурвал. Дорогу покажешь – Малышев вернулся в автомобиль.

– Гражданка Зимина, – отозвался наконец–то Черкашин, – вы не ответили на мой вопрос касательно…

– Есть, но он умер и его захоронение никому не известно. Прощайте, товарищ полковник… – Софья не успела проститься, так как Илья выдавил газ на полную, и «Мерседес» стремглав понёсся по проспекту в сторону недостижимого горизонта, оставив полковника в раздумьях.

– Соня, – спокойным голосом спросил Илья, – а чьё мёртвое местоположение так и не известно никому.

– Ну как ты мог такое забыть мог, кудрявый мальчик? – Софья так же оставалась наглой, – один из родственников Андрея, старый Казимир Огинский.

– Ну.

– Умер он.

– Это понятно, что умер он. Что с того?

– В том то и мистика, что пышных похорон не было, потому что человек и при жизни стал мрачной легендой, но так и никто не знает, где могила.

– А зачем её искать? Пусть прах покоится с миром, грех тревожить могилу.