Вы не подскажете дорогу к сердцу?

Жил он шумно, а умер тихо. И гроб три дня тихо стоял на обеденном столе посреди комнаты в маленьком деревенском доме. И похороны были холодными и тихими.

Теперь над его могилой растет жасмин, и весной воздух вокруг напоен пьянящим ароматом цветов. А рядом его Анечка, пережившая своего Сержа на долгих 45 лет.

«Аня, дорогая, ты знаешь, – писал больной туберкулезом Сергей Михалыч в сентябре 1936 года из Алупки, из санатория ВЦСПС, – почему-то теперешняя наша переписка напоминает время нашей молодости, когда мы с тобой также подолгу не виделись и когда ты называла меня “солнышком”. Я чувствую, что как мне, так и тебе солнце светит вовсю только тогда, когда мы вместе. А ведь этого-то мы и не замечали и узнали только сейчас как следует. Так пусть эта зарядка останется в нашей памяти долго-долго…»

Без пять одиннадцать

«Без пять одиннадцать» – так ответят вам на владимирщине, если вы спросите у коренного жителя, который час.

А восемь веков тому назад в этих же самых местах говорили совсем по-другому.

– Яко ж доброзрачен храм сей еси! – воскликнул князь Андрей [1 - Андрей Юрьевич Боголюбский (1110–1174) – великий князь Владимирский, Ростовский и Суздальский, сын киевского князя Юрия Владимировича (Долгорукого), внук Владимира Мономаха. – Здесь и далее примечания автора.], глядя с высокого берега Клязьмы на восхитительную церковь Покрова, построенную по его приказу посреди простиравшихся внизу заливных лугов. – Поистине велик Богъ крестеянескъ, и чюдна, Господи, дела твоя! Благословен Иисус Христос, иже възлюбиша Русьскую землю и просветиша ю крещеньем святым! Несть бо на земли такаго вида ли благолепия такоя [2 - До чего ж красив храм этот! Поистине велик Бог христианский и чудотворны, Господи, дела твои! Благословен Иисус Христос, возлюбивший Русскую землю и просветивший ее крещением святым! Ибо нет на земле другого такого зрелища и красоты такой (перевод с древнерусского).].

Помолчав немного, он тяжело вздохнул:

– Упокой, Господи, душу раба твоего Изяслава Андреевича [3 - Церковь Покрова на Нерли была построена в 1165 году в память о покойном сыне Андрея Боголюбского Изяславе, погибшем во время похода на волжских булгар. Названа в честь праздника Покрова Пресвятой Богородицы, введенного в Северо-Восточной Руси князем Андреем.].

С этими словами князь медленно и чинно наложил на себя крестное знамение. Стоявшие за его спиной бояре тоже начали боязливо креститься.

– Когда Серебряные ворота [4 - Серебряные ворота – одни из семи входных ворот (наряду с Золотыми, Медными, Ориниными, Ивановыми, Торговыми и Волжскими) в крепостном валу, опоясывавшем Владимир в XII – первой трети XIII века. Построены при Андрее Боголюбском.] достроены будут? – строго спросил князь, обращаясь к боярину Кучке, который не отходил от сюзерена ни на шаг и подобострастно заглядывал ему в глаза. – Уже третий год пошел, как я камень краеугольный заложил.

– К Покрову закончим, истинный крест, закончим.

– Чтобы к Всемилостивому Спасу [5 - Праздник Покрова отмечался 1 октября по юлианскому календарю, Всемилостивый Спас – 16 августа.] всё готово было. Слышишь?

– Будет, будет готово, воля твоя, государь.

– А что в Москве? Как крепость строится? Какие из Суздаля вести? Когда Рождественскую церковь в порядок приведешь?

– Приведу, великий князь, скоро приведу.

– А еще давно хотел спросить я тебя, боярин. Из какого камушка белого ты себе такие палаты выстроил, а? Уж не от владимирских ли храмов камень использовал?

– Что ты, князь, что ты! Упаси Господи! На свои деньги купил, на свои. Мастеров владимирских пригласил, это да. Но за работу с ними рассчитался до последней ногаты [6 - Ногата – монета в Древней Руси.], всё честь по чести.

– То-то же! Ты смотри у меня, Петр Степанович, на дыбу вздерну, хоть ты мне и шурин. Я твою натуру вороватую насквозь вижу.

– Обижаешь, великий князь, никогда за мной ничего такого не водилось. Верой и правдой тебе служу.

– Верой и правдой, говоришь? А зодчие вон ропщут: камень, песок не вовремя подвозят, яиц не хватает [7 - При возведении храмов древнерусские строители для укрепления кладки использовали яичный желток, добавляя его в раствор.].

– Заминка вышла, государь. Чужеземец, которого ты строительством управлять призвал, что-то дьяку думному молвил, а он, дурак, не разобрался. Но я всё исправлю, не вели казнить, всё исправлю.

– Ко мне послы половецкие, гости киевские челом бить просятся, а ты, сказывают, не пускаешь, мзду с них требуешь.

– Так это, княже, для твоего же блага. Покой твой охраняю, не позволяю тебя попусту от дела отрывать.

– Ты это дело брось, Петр, не вздумай впредь своевольничать. Дружина моя жалуется, плохо, мол, кормишь-поишь. Митрополит давеча приходил, спрашивает, почему княжеская десятина церкви исправно не перечисляется. Торговый люд недоволен, налог незаконный берешь. Купцам приезжим не даешь без платы ладьи свои разгружать.

– Наветы это всё, великий князь, это недруги на меня наговаривают.

– Гнать вас всех в шею надо, казнокрады ненасытные. В монастырь Валаамский заточить, дабы знали, как княжеской воле перечить да государство разворовывать.

Князь круто развернулся и пошел обратно к своей резиденции. Бояре шапки с голов поснимали, согнулись в три погибели и, пропустив его вперед, засеменили следом.

Вечером старшие Кучковичи тайно собрались в палатах Петра Степановича, сына убиенного князем Юрием боярина Степана Ивановича Кучки. Речь держал хозяин дома.

– Великий князь наш возгордился, передних мужей [8 - Передние мужья – родовитые бояре при дворе Юрия Долгорукого.] ни в грош не ставит, вече не созывает. Один править хочет, при помощи милостников [9 - Милостники – младшие дружинники, которым Андрей Боголюбский раздавал во владение земли, завоевывая таким образом их лояльность.].

– Доколе же терпеть нам издевательства Мономашичей? – вмешался его брат Яким. – Отца погубили, теперь и нас хотят извести!

– Ну, ничего, княже! Долгорукий уже принял смерть справедливую. Придет и твой черед. Будет и на нашей улице праздник…

Через несколько дней заговорщики под покровом ночи ворвались в ложницу Андрея Юрьевича и зверски убили его. Палаты княжеские наутро разграбили, соратников князя, его верных дружинников и преданных слуг казнили. А затем, как водится, схлестнулись в ожесточенной схватке за княжеский стол.

Много с той поры бед и горя выпало на долю этой благословенной стороны. Страшное нашествие Батыя. Резня и сожжение Владимира в 1238 году. Двести с лишним лет монгольского владычества. Многочисленные восстания против завоевателей, потопленные в крови. Доблестно сражались владимирские рати на Куликовом поле, но через два года город и его окрестности были разорены войсками хана Тохтамыша. В 1445 году вновь пришла беда – край был опустошен казанскими татарами под предводительством Улу-Мухамеда.

Не прошли мимо Владимиро-Суздальской земли и события Смутного времени. В 1609, а затем вновь в 1615 году она была поругана и разграблена полчищами оккупантов во главе с литовским авантюристом Лисовским, который поддержал Тушинского вора. А еще были голод, болезни, пожары. Всё было.

Была привычная патриархальная жизнь – тяжелый крестьянский быт и светлые церковные праздники, человеческие беды и радости. В нашем роду не было знатных дворян или богачей, министров или героев. Были, конечно, среди дедушек и бабушек, прадедушек и прабабушек, прапрадедушек и прапрабабушек люди очень способные, талантливые, можно даже сказать – необыкновенные. Но они не стали великими, про них не написаны книги. Зато были добрыми работящими людьми, которые вырастили хороших детей, потом внуков, потом правнуков.

Барские вышли из крепостных крестьян маленького села Лемешки, с незапамятных времен раскинувшегося на холме под Владимиром, напротив церкви Покрова на Нерли. Там до сих пор стоит старый дом моих предков, которому больше ста лет. После отмены крепостного права Василий Никифорович Барский получил свободу и надел земли, на котором работали он сам, его жена и дети, Михаил и Варвара. Но жили они бедно. Тогда Михаил Васильевич решил поехать в Москву и устроился там работать, занялся ремонтом квартир. Летом работал в поле, а на зиму вместе с друзьями подавался на заработки в город, и так каждый год. Семья накопила денег и построила хороший большой дом – тот самый.

Еще одна линия родословной со стороны отца – Зиновьевы. Это была большая семья родом из Дмитрова. Григорий Иванович был преуспевающим купцом. В конце XIX века он переехал во Владимирскую губернию, стал торговать зерном, ягодами, медом. У него была пасека и огромный сад. Но сам он при этом не лежал на печи, а с утра до вечера работал.

У Григория Ивановича было восемь детей: семь мальчиков – Саша, Петя, Костя, Митя, Володя (еще двое умерли совсем маленькими) – и девочка Анечка. Вот она-то и является моей бабушкой. Анна Григорьевна вышла замуж за Сергея Михайловича Барского и стала Барской.

Об одном из бабушкиных братьев следует рассказать особо. Петр Григорьевич Зиновьев с детства хорошо рисовал, и его отправили в Москву в художественное училище. Его учителем был знаменитый русский художник Константин Алексеевич Коровин. Он рекомендовал направить талантливого паренька учиться в Германию, но началась Первая мировая война, и командировку отменили. Петр Григорьевич вернулся во Владимир, сильно бедствовал, вскоре заболел тяжелой болезнью и в возрасте 26 лет умер. Картины его пропали, но несколько всё же сохранилось. В том числе портрет девочки с кошкой. Девочка на этом портрете – моя бабушка, Петина любимая сестричка Анечка.

Всё изменилось, когда пришла новая власть. Люди впервые ощутили себя свободными, научились жить без царя и без барина, объединились в артели и колхозы. У детей появилась возможность учиться, получить образование и работать по специальности. Сергей Михайлович выучился на бухгалтера и пошел работать на железную дорогу. «Моя железочка» – так любовно называл ее он. Анна Григорьевна окончила во Владимире учительский техникум и была распределена в одну из сельских школ под Суздалем. На работу ходила из Владимира пешком, но учила малышей с удовольствием.

То было время иконоборчества. Лемешенскую церковь закрыли, иконы растащили. Кровельное железо с купола и колокольни содрали – хозяйственные мужички покрыли им свои худые избы. Но вот ведь какое дело: столько лет прозябали рядом с поруганным храмом, ничего толком взамен не придумали, а он, даже полуразрушенный, раздетый, обезглавленный, всё равно оставался эпицентром сельской системы координат. Сейчас начата реставрация. В народе поговаривают: пока церковь не восстановят, новой жизни не видать.

Потом было раскулачивание. Жили Зиновьевы, конечно, позажиточней, чем другие, имели большой дом, землю, амбары для хранения товара. Но Григорий Иванович всегда помогал беднякам, давал им в долг деньги, лошадей, инструменты, часто прощал долги. За это в деревне его все любили. Дом у деда Григория, конечно, отняли – там оборудовали детский сад, – имущества лишили, но когда стали на сельском сходе решать вопрос о высылке кулаков в Сибирь, мужики за него вступились и постановили оставить в деревне. Так он и жил до конца дней своих у зятя в Барском доме. Еще лет десять прожил. Думаю, тяжело у него было на душе все эти годы.

И пришла война. И почти все мужчины лемешенские ушли на фронт. Бабушкиного брата Митю забрали в июле, а уже осенью пришла похоронка – погиб при обороне Москвы. Осиротела деревня. Одни бабы, старики да ребята малые остались. И надо было жить, и кормить детей, и вести хозяйство, и заготавливать дрова, и работать в колхозе. И самим не помереть.

Бабушка работала учительницей начальных классов в деревенской школе. Во время войны школы снабжались плохо, учебников на всех не хватало, а тетради вскоре и вовсе закончились – писать школьникам приходилось на полях старых газет. В холодную погоду в классах сидели в верхней одежде, чернила замерзали в чернильницах, но школа продолжала работать. Главной заботой было хоть как-нибудь протопить школу, чтобы дети не заболели.

Люди помогали друг другу. У дедушки Сережи был друг Костя. Его убило на фронте. Дома осталась жена с пятью ребятами на руках. Бабушка посодействовала тому, чтобы ее приняли на работу в школу уборщицей. И всю войну, и после войны поддерживала, как могла. Минуло семь десятилетий, а мы, внуки и правнуки двух семейств, сплоченных общей кручиной, дружим до сих пор.

И была изнурительная работа, выпавшая на долю оставшихся в тылу. Дед, как железнодорожник, имел бронь, да к тому же был болен туберкулезом. Он был веселым человеком, всегда шутил так, что все вокруг хохотали. А сам при этом никогда не смеялся, отчего становилось еще смешнее. Когда началась война, Сергей Михайлович был назначен главным бухгалтером Владимирской железной дороги. По ней с утра до ночи шли эшелоны. На фронт с востока везли танки и пушки, с фронта на восток отправляли раненых, эвакуировали предприятия. Работа была тяжелая, ответственность огромная. Дед, по рассказам, порой не покидал рабочего места круглые сутки – если удавалось поспать, то прямо в конторе, на столе. Какое уж там лечение? От болезни, недоедания и усталости в 1943-м он умер. А было ему всего-то 39 лет!

Конец войны не стал концом беды. Не пришли домой фронтовики, которых так ждали. Ждали, как какого-то спасения, а они не пришли. Зато пришли разруха и голод. Захлестнул разгул преступности. Обокрала денежная реформа.

Но расцвел Владимир. Несмотря на все невзгоды, наперекор всем бедам. Заработал на полную мощность Владимирский химзавод и завод «Автоприбор», построенные еще до войны. Запустили Владимирский тракторный, который был спроектирован в 1943 году как танковый завод. Открыли завод «Электроприбор». И пошли работать на эти предприятия дети моих дядьев и теток, отцы моих деревенских друзей. И стали строить жилье, и Доброе село стало Добросельской улицей, и похорошел город.

И возродилась слава Владимира как города воинов и зодчих, где княжил когда-то Александр Невский и творил Андрей Рублев. И добавилась к ней слава города машиностроителей. Эти три стороны и воплотили авторы памятника в честь 850-летия Владимира, что стоит в центре города. На нем фигуры воина, строителя и рабочего.