Пришельцы. Сборник фантастики

– Скакун… вы? – Елена бежала следом за торопыгой-сержантом. Запыхавшись, она схватилась за меня, едва переводя дыхание. – Артек… где он?

Догадалась по одному только взгляду, по потемневшему лицу.

– Мне жаль, простите.

– Нам надо уходить, немедленно.

– Подождите, Скакун, вы видели, видели?

– Именно поэтому, уходить. Как можно скорее.

Луч внезапно померк, но тьма не исчезала. Ее пульсирующий круг, пытался сжаться, но что-то не давало, препятствовало этому. Возможно, дракон, он, достигнув неведомых высот, сейчас отчаянно сигналил хозяевам, зовя их на помощь, умоляя примчаться, как можно быстрее. Ведь земляне, они такие, они быстро приходят в себя, они не умеют считаться с потерями и они, наверное, никогда не остановятся.

Черное пятно, в котором ни звезд, ни галактик, одна пустота непроглядной вселенской ночи, внезапно завибрировало. Будто по открытому тоннелю уже спешили, торопились прийти на помощь павшим, погибшим где-то и когда-то вблизи планеты, ах, зачем же вы выбросили капсулу именно сюда. Да, тут удивительно красиво, тут рай земной, тут бы им покоиться вечно, в глубоких тихих пещерах, но… как нет покоя острову, могшему стать местом отдохновения многих, а вышедшем братской могилой, так не стало покоя и тысячелетним останкам, стоило только добраться до них исследовательской экспедиции.

– Вы думаете, это сигнал… бедствия? – Елена едва шагала за мной, ноги не слушались, да еще она постоянно оборачивалась.

– А что же по-вашему? Я подумал, что это склеп, ну, что еще можно охранять тысячи лет. Склеп на пятерых погибших.

Она остановилась.

– Почему вы… ах да. Я поняла. Очень возможно. Даже, скорее всего, вы правы. Я как-то ни разу не думала. Мне всегда казалось, что семя это источник знания, это жизнь, это…

– А это смерть, последний страж могилы, – мы выбрались на уступ, именуемый Площадкой дракона. Отсюда открывался удивительный вид, что на вулкан, что на залив, находящийся прямо под ним. – Вы видели, что он сделал?

– Где? На раскопе? Он истребил всех солдат и поднялся. Потом грохот, хорошо меня вытащили из-под обломков и помогли убраться поскорее.

– Глядите, – вышло немного пафосно, но вид, в самом деле, ужасал.

Залив, заполненный кораблями ВМФ Китая, представлял собой жуткое зрелище. Находящийся на рейде могучий крейсер дымился, накренившись на левый борт, на нем находилась вертолетная площадка, превращенная взрывами падавших геликоптеров в яму. Крейсер медленно уходил под воду, с него, едва различимые, прыгали солдаты, но никто не спешил подбирать их, приходить на помощь. Мощный импульс разбуженного дракона вывел из строя все – технику, оборудование, приборы, остановил корабли и самолеты, машины и коммуникации. Все, питаемое электричеством, получило чудовищный силы скачок напряжения, после которого и последовала представшая нашим взорам агония. Беспомощные корабли, падающие с неведомых высей вертолеты и истребители, и множество солдат, лишившихся связи, товарищей, командования. Всего. Беспомощно бежавшие к заливу, к порту, в котором один за другим вспыхивали все новые и новые пожары. И нечем оказалось тушить их, некому придти на помощь. Не на чем уплыть прочь. Да и некуда плыть – ведь до ближайшего острова около полутора сотен километров. А все, что находилось на рейде или стояло в порту, превратилось в хлам, едва держащийся на воде.

– Куда мы сейчас? Скакун, подождите, объясните сначала, куда вы меня тащите?

Я остановился. А в самом деле, куда? Вокруг лишь залив, тонущие корабли и обезумевшие от страха люди. Боящиеся взглянуть в небо, где дрожащий круг тьмы вот-вот выплюнет нечто, столь могущественное, перед которым все прежние страхи, показываемые капсулой, покажутся играми детского воображения.

– Я не знаю. К морю. Очень надеюсь, что они не станут наводить тут свой порядок. Очень хочется, чтоб они забрали капсулу и поместили ее куда-нибудь подальше, на Луну, Марс, Венеру. В места, до которых человек не доберется. Хотя нет, доберется, все равно доберется. Но не скоро.

– Вы думаете? А мне кажется, кажется… Скакун!

Я вздрогнул всем телом и обернулся.

Круг тьмы внезапно расширился, превратившись в круг света. И рухнул. Ровно теперь его некому было удерживать в небе.

Испытуемый

Прохора я нашел в дальнем конце парка, рядом с выходом к пруду с выдрами. Местная достопримечательность, возле него даже гостиничку выстроили. Мой приятель, ссутулившись, сидел на скамейке, глядя себе под ноги, вид у него был такой, точно напился или, чего хуже, шарахнул дозу. Весь встрепанный, взъерошенные волосы, вкривь сидящий пиджак, побитые пылью брюки и рубашка навыпуск. Вид совсем не такой, к какому я привык за долгие годы знакомства. Прохор всегда следил за собой.

Я подошел, присел рядом, затем, Прохор так и не поднял взгляд, положил руку на плечо. Тут только он обернулся, медленно, ровно завороженный собственными ботинками, которые разглядывал уже минут десять. Я взглянул в его глаза, нет, зрачки нормальные, да и запаха перегара не чувствуется. В ответ мой старый товарищ так же не отводил взгляда, и по-прежнему молчал.

– Ну, здравствуй, Прохор, – он наконец-то кивнул, хоть какая-то реакция. – Где же ты два дня пропадал-то?

– Два дня? – произнес он несколько недоуменно. Не своим голосом, точно пробуя его на вкус.

– Да, а ты не помнишь, какой сейчас день? – он молчал. – Стася всех уже на ноги подняла, вот и до меня добралась. А я до тебя, как видишь.

– Стася, да… – он снова замолчал.

– Ты как, в порядке?

– Не знаю, – после минутной паузы произнес Кондратьев, когда я уже собирался встряхнуть его легонько. – Вроде, да.

– Так объясни, что случилось? Жена с ума сходит, я тоже весь испереживался, – преувеличивал, но да, заразился беспокойством. Стася она такая, до всех докопается, всем работу задаст, если что не так. Особенно, когда ее любимый «увалень» пропал среди бела дня. Прежде с ним подобного никогда не случалось, неудивительно, что все родичи, знакомые, приятели знакомых и просто соседи, а затем полиция, работники больниц, моргов и даже спецслужб были поставлены на уши. Хорошо, нашелся доброжелатель, позвонивший и сообщивший, что вроде бы нашел мужа в парке Победы, только поговорить не смог – молчит. Я быстро собрался, приехал. Вручил показавшему мне на скамейку молодому человеку купюру и пошел выяснять у Прохора, что же с ним приключилось.

Хорошо, не избили, не ограбили, не бросили в каменных ботинках в озеро. Конечно, о последнем я давно не слышал, но мало ли… Стася умело нагнетала страхи, доводя и себя, и других. Никого не слушая, даже свою тетку, профессионального психиатра.

– Жена, да… прости, я совсем как-то раскис. Не пойму…

– Прохор, ты можешь говорить нормально? Где ты был? – он снова глянул на меня, но ответил без напоминаний.

– Сам не пойму. Будто на помойку выкинули. А я… – он оглядел себя, словно видел впервые. – В голове пустота. Ни черта не помню…, – Кондратьев замолчал и оглядел меня. – Если б ты не подошел, я бы вот так и сидел. Я тут с… да давно сижу. Никак не уйду.

– Это почему это?

– Боюсь, – тихо ответил он. Вот пока тебя не встретил, боялся с места сдвинуться. Как проклятье какое. И потом… я не могу вспомнить, куда мне идти. Вот даже сейчас.

– Сними пиджак и расстегни рубашку, – он улыбнулся. – Ты чего?

– Знакомое, – Прохор закачал головой. Я подумал, его точно кололи. – Ты ведь так и раньше поступал, ну, на работе…

– При чем тут… – я осмотрел руки, шею, живот, бока, велел закатать брюки. Попутно обыскал приятеля. Никаких следов укола, ни порезов, никаких воздействий. Уже хорошо.

Я поднялся и потянул Прохора за собой. Тот повиновался беспрекословно, словно игрушка. Ох, не нравилось мне его поведение при встрече, ох, не нравилось. Не хотел спрашивать напрямую, но пришлось. Развернулся к нему, глянул в упор.

– Прохор, ты помнишь, как меня зовут? Только без раздумий. Быстро.

– Помню, – чуть помедлив, ответил он. – Вот это я вспомнил сразу, как ты пришел.

– Прохор!

– Марат, – без запинки произнес мой приятель. И прибавил: – Зарипов.

Я молча взял его под руку и потащил к центральному выходу из парка, мимо постаментов с военной техникой времен Великой отечественной. Танки, самоходки, пушки, гаубицы, «катюши» и зенитки, сменяя друг друга, представали нашему взору. На самом входе находилась рубка подлодки серии Щ, которую собрали в сорок втором в нашем городе, на эвакуированном в начале войны заводе. Казалось, лодка и сейчас плывет сквозь цемент, скрывающий ее корпус, движется, рассекая незримые волны, куда-то вдаль, движется, все никак, все пятнадцать лет со дня установки, не в силах сойти с места.

Я вытащил мобильный и набрал номер Стаси.

– Отбой всем постам, – произнес в трубку, едва заслышав ее осипший от волнения голос. – Я его нашел.

С Прохором, за время его непонятного отсутствия, ничего не случилось. Стася, напугавшись видом супруга, потащила в частную клинику на обследование. С деньгами не считалась, я все пытался объяснить, что ни к чему это, не надо переплачивать профессорам, они ж стетоскоп последний раз на лекции видели, но она не слушала. Брала самых матерых, считая их тонкими знатоками, только и способными докопаться до самой сути возможных проблем в Кондратьевском организме. К счастью, эти проблемы не сыскивались, а потому, к исходу второй недели пребывания Прохора в лечебнице, Стася стала успокаиваться. И уже с легким сердцем повела его к гипнологу. К этому времени и супруг постепенно начал приходить в себя, все же, постоянное присутствие жены, практически забросившую работу ведущей колонки в глянцевом журнале, возымело действие. Прохор уже выглядел не как тень отца Гамлета, обрел и прежний вид и вес и обычную шутливость. Его только одно беспокоило – полное выпадение этих двух суток из памяти. Как он вышел со станции метро «Козья слобода», собираясь зайти в банк и затем в «Пятерочку» закупиться на выходные, пошел привычным маршрутом через сквер, и вплоть до вечера воскресенья, когда он вдруг очутился сидящим на лавочке, в нескольких километрах к северу – в парке Победы. Ничего не помнящим, ничего не понимающим. Пятьдесят часов вывалились из памяти, будто и не было их вовсе. Разум оставался едва ли ни девственно чист, пока я не подошел, по крайней мере, так утверждал сам Прохор. Нет, он понимал, где находится, в каком месте и времени, но все относящееся к своему «я», даже имени в памяти не смог обнаружить. А потому душная волна страха окатывала его, уходили и снова возвращалась, стоило Кондратьеву пытаться логично рассуждать снова.