Шаги Командора

Рашида Фатиховна – старушка мусульманской национальности – бойкая и жизнерадостная в свои семьдесят два, совсем не изменилась, представ перед гостем из далека в точности такой, какой он и помнил ее по давно прошедшим годам. О комнате на два месяца, а там видно будет, они сторговались тотчас. Он и заглянул в свое новое, пускай и временное, жилье – маленькую комнатушку с окном, выходящим в сад, – более для того, чтобы припомнить его. Восемнадцать лет назад это была как раз его комната, родители занимали большую, выходившую во двор, на веревки с бельем и заборчик, увитый диким виноградом.

Странно, но с деньгами было расставаться донельзя приятно. Оставив генератор и дипломат с вещами в комнате, он, не в силах усидеть, отправился побродить по городку. Тяжеленную суму с агрегатом задвинул под кровать, не хотел видеть, и вышел, взяв лишь кошелек, в котором и было всего десять рублей бумажкой на случай какой покупки, да мелочи еще рубля на полтора.

Он шел не спеша, ловя постоянно себя на том, что вдыхает воздух полной грудью и никак не может согнать улыбку с лица. И с одурманивающим блаженством, написанным на его лице, Павел вышел из тупичка, в котором располагался дом Рашиды Фатиховны, и отправился в центр. Можно было проехать на автобусе, но он никак не мог вспомнить цену на проезд в то время, и потому не решился сесть в него, уже по дороге поругивая себя за излишнюю робость, но и находя одновременно необычайно приятным такое вот путешествие.

Всю дорогу его сопровождала сорока, треща и перелетая с дерева на дерево, точно недовольная его вторжением. Глядя на нее, и снова не в силах не улыбаться, он подумал, что так вот отдохнет месяца два, а затем уже, в августе, будет устраиваться в ателье Бреймана, помнится, он в то время искал закройщика для партии «английских» курток из темной джинсы. Павлу хорошо помнились ярлычки на этих куртках, одна из которых была подарена ему на день рождения, кажется, на совершеннолетие, – made in Anglia. И выпендривался перед приятелями в ней и действительно верил, что это английское производство, пусть и так странно написанное.

С таких вот курток и брюк Брейман начал свое дело, а уже через год арендовал магазин под свой «Торговый домъ Бреймана», он дойдет до него, это за поворотом, пока еще заброшенный склад готовой продукции. Потом хозяин переберется в областной центр, где и появятся филиалы его домов с твердым знаком уверенности на конце. В девяносто втором начнет торговать турецким ширпотребом. Со временем купит турагенство, выстроит на окраине городка православную церковь и создаст рекламную службу, выпускавшую свою газету бесплатных объявлений, а в девяносто шестом поставит своего губернатора во главе области. Почти ничего не потеряет в девяносто восьмом, или ловко закроет потери новыми доходами, торгашеский нюх у него, в самом деле, работает по высшему разряду. Когда Павел покидал свое время, Брейман уже завершил создание информационного холдинга и готовился к открытию сети дешевых отелей, по европейской части России и в соседних странах.

А сейчас ему нужен всего лишь закройщик, только хороший закройщик: товары под маркой Бреймана, будь то брючная пара или майка с незамысловатой зарубежной рекламой, неизменно отвечали высшим требованиям качества, тяп-ляп мастеров он просто презирал.

Вот и закрытый склад, Павел подошел к заржавевшим воротам, хлопнул приветственно рукой, точно здороваясь. Ателье Бреймана через дорогу, крохотный закуток в подвале дома, сталинской еще постройки, надпись «требуется» еще не украшала стены возле входной двери. Он прошел мимо входа в подвальчик, где в этот час жужжала швейная машинка, с сознанием того, что, через некоторое время придет наниматься на работу. Пока же время терпит, и он еще отдыхает, постепенно привыкая к ожидавшему его второму шансу.

А потом… он не удержался и, потратив восемнадцать копеек, купил эскимо. Мороженое, покрытое изморозью, кусалось с трудом, но под жарким солнцем нехотя клонившимся в вечер, постепенно теряло свои кристаллические свойства. Но главное, конечно, сама покупка, сам факт того, что он купил и где, вернее, когда.

Он частенько покупал здесь мороженое, почти всегда, когда выпадал свободный денек и не находилось иных дел, кроме ленивой прогулки по центру городка, неизменно проходившей мимо ателье и завершавшейся у площади Юности, образованной универмагом, кинотеатром «Союз», старой, закрытой на веки вечные синагогой и сквериком напротив киношки, из которого выглядывал, потрясая зажатой в руке кепкой, гипсовый Ильич. За сквером проходили пути железной дороги, на той стороне за пыльным вокзалом, находились новые кварталы, куда он переехал с родителями в восьмилетнем возрасте из полуразвалившегося барака у станции, и откуда возвращался летами на каникулы, денег особо не случалось, ни в те, ни в эти времена, так что его родители снимали комнаты по знакомству, в частном секторе, уходящем далеко вдоль «бетонки», до самого Синего озера.

Доев мороженое, он вошел в универмаг и купил страшненькие темно-синие плавки с пришитым пластмассовым якорем. Будет в чем искупаться завтра. Затем побродил еще немного, – в универмаге было немноголюдно, ассортимент уж больно бедноват, только в отделе женского белья толпилась очередь человек в сорок. Видно, что-то «выбросили», скорее всего, что-то импортное, ради чего, женщины и решились на долгое ожидание. Ну и на первом этаже, в продуктовом зале привычно суетно: нечто очень нужное заканчивалось, и слышались голоса: «больше трех в руки не давать». Услышав призыв, он улыбнулся. Однако выяснять, что именно завезли, не стал, вместо этого сунулся в комиссионный отдел, там же на первом этаже и купил то, что очень давно, пятнадцать лет назад, поразило его до глубины души, безделушку, потратить на которую два восемьдесят пять он тогда не решился. Сегодня он мог, вернее, даже хотел себе это позволить: стройный бронзовый светильник высотой в два вершка, с янтарными каплями полыхающего пламени.

Положив покупку в карман рубашки, он вышел из универмага. Поневоле обернулся. На здании, привычная глазу, виднелась надпись метровыми буквами: «МЫ СТРОИМ …ИЗМ», первая часть слова завалилась в прошлом, он стал пытаться мерить время нынешними величинами, году, и до года его отправления оставалась неизменно отсутствующей. И тогда и сейчас изречение считалось подходящим ко времени; завидев ее, люди не знавшие о ней ранее, улыбались. Павел же улыбнулся ей, как хорошему другу, который здесь – и тогда, и сейчас, – все так же с ним.

Обойдя синагогу, он вышел на тенистый проспект Жуковского – центральную улицу городка, по странной прихоти не носившей имен ни Ленина, ни Маркса. Время перевалило за пять пополудни, но проспект был по-прежнему тих и малолюден. Объяснение этому он нашел, покопавшись в собственной памяти сегодня еще только четверг. Зато, уже начиная с завтрашнего дня, городок начнет наполняться туристами, прибывающими отдохнуть на выходные из областного центра, население его удвоится на это время, и массы отдыхающих, в эти самые предвечерние часы запрудят улицы, неспешно прохаживаясь вдоль бесчисленных заборов дачного поселка по эту сторону железной дороги, или по тенистым аллеям самого городка по ту сторону, лениво разглядывая привычные памятники, изрядно засиженные голубями. С утра пораньше вдоль Воскресной улицы, что проходит у самой станции, выстроится множество женщин предпенсионного и пенсионного возраста, держащих в руках или, положив перед собой на коробку нехитрый, но дефицитный товар, примутся на все лады предлагать его всем встречным, поперечным, отчего шум и гам на улице будет стоять невообразимый; от столпившихся масс улица сделается непроезжей, и стремящиеся попасть кратчайшим путем на соседний рынок водители примутся искать обходные пути.

Укромные уголки и подземный переход под станцией облюбуют попрошайки, которых уже не будет гонять милиция, занятая другими делами: отловом шустрящих на рынке карманников, а к вечеру – сбору и развозу излишне весело отмечающих выходной день в вытрезвители. Сейчас, если он свернет на Чистопольный переулок, то, сделав небольшой крюк, как раз пройдет под окнами одного из таких, расположенного в здании середины девятнадцатого века, бывшего земского указа, о чем есть соответствующая табличка на его фасаде.

Но он не стал делать крюк, сделает в другой раз, сколько их еще у него будет! Сейчас он шел к Рыночной площади – пока еще широкой и привольно озелененной; позже, в середине девяностых реконструированной, суженной, забитой транспортом и утыканной по краям современными монолитными «сундуками» всевозможных контор. Одно из этих зданий будет построено Брейманом под свой ресторан и ночной клуб.

Но сейчас ничего этого нет, Рыночная площадь огромна и пуста, и лишь редкие домики прошлого века, теряются, разбросанные среди зарослей вишен и лип. А за поворотом, шумит пристанционный колхозный рынок, шумит пока еще тихо и вразнобой. Продавцы постепенно сворачивают торговлю и подсчитывают барыши или убытки. Обыкновенно, в этот самый час, когда-то, когда был на пятнадцать лет моложе нынешнего своего возраста – так лучше определять свое нынешнее и прошлое положение – он бродил среди пустеющих рядов рынка, приобретая по сходной цене продукты к завтрашнему дню. Павел и сейчас помнил, что, к примеру, овощи он непременно покупал у некоего Мортина – седовласого старика-колхозника с мозолистыми узловатыми руками, непременно подсовывающего ему что-нибудь сверху и неизменно называвшего его «братишка». Мортин куда-то запропал еще в том году, жаль, что он так и не увидит его ни на рынке, ни где бы то ни было.

Павел пересек наискось площадь и подошел к старому каменному дому, первый этаж которого был разделен на два магазина с одной дверью в оба, посреди здания. Обувь слева, книги справа. В этом году ему купят немецкие ботинки за двадцать пять рублей, родной «Саламандер», щеголять в них он будет несколько сезонов, сносив совершенно, так что задники и мысы их будут уже не раз заклеены, а на подошвы сделаны третьи набойки.

Он зашел в книжный. Покупателей всего ничего, сгрудившись у прилавка, они выискивали что-то среди разложенных книг. Он вошел, и в глаза ему бросился портрет генсека, избранного в марте на эту должность, молодого, в сравнении с предыдущими «старцами», и тотчас же начавшего подавать надежды, объявив на апрельском пленуме курс на перестройку, ускорение, и породившего перестройкой и ускорением массу анекдотов в народной среде. Но куда больше уже не анекдотов и зубоскальства, но откровенной неприязни породила начавшаяся антиалкогольная кампания. Сейчас июнь, по всей Молдавии рубят виноградники, и магазины забиты соками, крюшонами, напитками, украшены плакатами и лозунгами, один из которых, совсем свежий, он видел в продовольственном зале универмага.

Он странно улыбнулся: сейчас на прилавках магазинов почти такой же ассортимент прохладительных напитков, как и в том году, из которого он прибыл. А очередь, которую он видел в универмаге, скорее всего, за сахаром. Через год с ним начнутся перебои, а потом введут первые талоны симпатичного зеленого цвета, на два килограмма в месяц одному лицу. Потом разноцветья прибавится, появятся талоны на табак, водку, затем, крупы, мясо, колбасу, что еще? – да почти на все. И все это к тому, что в девяносто первом ни водки, ни колбасы не будет даже по талонам, а прилавки магазинов, точно в предновогодний вечер, будут украшены игрушками, звездочками и пустыми коробками из-под исчезнувших повсеместно продуктов.

Легкое облачко затуманило воспоминания о настоящем и будущем, но тут же пропало. Еще далеко, еще долго, до этого времени еще надо дожить, у него есть время, много, очень много времени. И он готов ко всему, что произойдет, он это пережил и внутренне готов пережить еще раз.

Портрет генсека, что смотрел на него, был цветным и стоил двадцать копеек, пока еще главный по стране представал перед покупателем ретушированным, без своего знаменитого родимого пятна на лбу, и оттого казался каким-то нереальным, точно это не фото с натуры, а новоявленного героя, в избранности которого художник ни на йоту не сомневался.

Ему очень хотелось подойти к усталой продавщице, лениво перелистывающей книжку в мягкой обложке, и поинтересоваться Бродским или Сологубом; разумеется, не подошел и не поинтересовался.

В соседнем доме находился видеосалон; до сеанса в шесть осталось менее получаса, и народу, в основном подростков его, того его, возраста, ожидавших появления Шварценеггера в фильме «Коммандо», собралось преизрядно. Он поискал себя в толпе подростков, не понимая, зачем ищет, ведь в этом году он приедет в городок лишь в самом конце июня.

Зато его появление произвело некоторое шевеление в их рядах. Смотрели куда-то ниже пояса, он растерялся, и сам осторожно скосил глаза. Нет, всего лишь нежно-голубые джинсы фирмы «Ли»; он со внезапно заполонившим сознание страхом стал вспоминать, а были ли в восемьдесят пятом в Союзе джинсы нежно-голубого цвета? И попытался успокоить – до этого момента его видело полгорода, и никто не обратил внимания. Может, все же были, хотя на большинство подростков, ожидающих начала сеанса, надеты пятнистые белесые «варенки», обязательно самодельные, точно униформа в этих каких краях защитного цвета, почти обязательная для всех, вне зависимости от пола и возраста.

Он торопливо прошел мимо пареньков, кто-то в их группке должно быть, совсем еще отрок, произнес ему вслед: «а ведь зыкенски выглядит чувак». Услышав эту фразу, он не мог не усмехнуться, немного нервно, отойдя шагов на двадцать, обернулся, заметил, что его все еще провожают завистливые взгляды. Невольно прибавил шагу, свернул в первый же переулок и заторопился назад, к дому Рашиды Фатиховны.

Павел шел привычной дорогой, ему не было надобности оглядываться в поисках ориентиров, все они были и без того прекрасно известны и памятны. Казалось, завяжи ему глаза, раскрути на месте, он и то, довольствуясь лишь слухом да обонянием (идти надо было мимо пекарни, где вкусно пахло выпекаемым багетом, и всегда стояла очередь), с легкостью найдет путь, ни разу не запнувшись. Вот и теперь ноги, точно повинуясь возвращенному рефлексу, несли его мимо знакомых мест, не оступаясь и не делая лишнего шага.

Свернув еще раз, Павел услышал знакомую мелодию группы «Европа» очень популярной в нынешние времена. Он собирался повернуть назад, но не решился, передумав в последний момент, тем более что подошел уже совсем близко к группе молодежи, со знанием дела толпившейся подле крохотного киоска звукозаписи и видеопроката, но последнее уже для элитной категории юношей, той, что подходила под определение «блатной». Несколько юношей оглянулись в его сторону, не то услышав, не то инстинктивно почувствовав приближение незнакомца. И снова, не выразив ни малейших эмоций, занялись своими делами: он был чужд для них, не интересовал совершенно.

Он перевел дыхание. Значит, не все так плохо, но джинсы пока следует отложить; хотя они у него не первый год, пускай подождут, он обойдется тем, что купит на барахолке. Лучше всего что-нибудь от Бреймана, до его ларька от дома Рашиды Фатиховны всего два шага. Некогда он бегал туда за пуговицами и клепками от фирменных производителей по тридцать-пятьдесят копеек штука и прилаживал их к своим курткам узорами и в больших количествах. А потом вот так же толкался среди знакомых у видеосалона ожидая начала сеанса боевика, будучи завсегдатаем этих мест, когда-то бесконечно давно, пятнадцать лет и еще год назад или пятнадцать лет и еще месяц вперед.

Рашида Фатиховна накормила его гречневой кашей со свининой и брынзой, напоила чаем с коржиками – «а то дрожжи пропадают», словно извиняясь, сказала она, ставя аппетитно пахнущее блюдо на середину стола. И оставила его распоряжаться временем по собственному усмотрению. Если он вернется поздно, пускай не забудет задвинуть щеколду на входной двери.

Наказав, что положено, старушка отправилась к соседке в гости, а он, посидев еще с полчаса и, убедившись, что хозяйка не вернется вскорости, взял сумку с генератором и вышел, направляясь в сторону, противоположную той, куда ходил днем.

Минут через двадцать – руки затекли от двухпудовой тяжести, – он вышел к реке. Как раз там, где и планировал: возле холма, на котором стоял заброшенный дом, река разливалась, заболачивая берега, покрываясь зарослями рогоза и кувшинками, и лениво спускалась дальше, к Синему озеру, куда все население городка ходило купаться и загорать. Здесь же никого не было, да и быть не могло, кому придет в голову полезть в болото; только комары неумолчно звенели над его головой.

Он подбирался к берегу, чувствуя, как пружинит под ногами почва, и хлюпают ботинки, оставляя позади цепочку влажных следов. Не дойдя полутора метров до реки, – берег стал и вовсе топким, – он вынул генератор из сумки, взял его за ручки и, раскачав, что было силы, метнул в реку.

Должно быть, он случайно зацепил какой-то выключатель. Генератор щелкнул и глухо заурчал, вырвавшись из его рук. А, едва коснувшись воды, мгновенно заискрился, вспыхнул от ярких разрядов и с резким хлопком ушел под воду. До Павла донесся запах горелой изоляции, смешанный с застоявшейся болотной вонью. Несколько пузырей всплыли на поверхность помутневшей реки и медленно потекли по течению, беззвучно лопаясь.

Павел развернулся и пошел назад, едва не забыв среди густых зарослей свою сумку.

На обратном пути он зашел в дежурную аптеку, спросил супрастин, он был аллергиком. Десять копеек мелочи у него не нашлось, днем потратил всю, а с червонца сдачи у фармацевта не было. Видя его растерянное лицо, девушка улыбнулась, уверив, что ничего страшного, пускай недостающую сумму занесет в следующий раз, когда еще что-то понадобится, договорились? Павел кивнул и молча, не попрощавшись даже, вышел на улицу со странным выражением на лице.

И долго бродил оп темным улочкам, готовящегося ко сну городка, чувствуя, что и он, наконец-то, вернулся домой.

Всем естеством своим.

В столовую, пропахшую кислыми щами, к которым сейчас еще примешивался и тонкий запах уксуса, распахнув дверь и, оглядывая с порога занятые столики, вошел молодой человек лет около тридцати, гладко выбритый, одетый в темно-серый костюм, очень удачно приталенный, видимо, сшитый на заказ. Повертев головою, прошел вперед несколько шагов и снова принялся вглядываться в сидящих, вглядываться несколько близоруко, но все же решительно и бесстрастно, как знающий, что именно здесь он должен найти нечто, ему совершенно необходимо, и не отступится, пока не закончит поиск.

Меж тем розыски завершились даже быстрее, глаза выхватили чью-то фигуру, тело рванулось в конец зала, и в то же самое мгновение эта фигура приветливо помахала ему рукой. Остальные сидевшие за столиком, непроницаемым взором, в котором, однако, не чувствовалось безразличия, смотрели на поиски молодого человека и на их удачное завершение. Вероятнее всего, они, все трое, хорошо знали вошедшего, но встреча с ним была важна только девушке, которая, едва завидев вошедшего, немедленно помахала ему, нарушив неписаные правила поведения.

Подойдя, молодой человек придвинул стул и поздоровался со всеми; ответ дала лишь девушка, остальные молча кивнули, не отрываясь от еды и торопясь с нею покончить. Сняв пиджак, и им отметив свободный стул, молодой человек отправился к буфету; а расположившись поудобнее за столом, он первым нарушил молчание:

– Если не ошибаюсь, именно вы занимались делом Остапенко? Ваша группа, так?

– До вчерашнего дня, да, – уточнил сидевший напротив. Молодой человек кивнул.

– Совершенно верно. Дело передано в суд.

– По какой причине? – не выдержав, спросил сидевший напротив, не хотел спрашивать из естественного чувства неприязни, но не пересилил себя.

– Есть подозреваемый, он сознался в нападении и нанесении тяжких телесных повреждений, приведших к смерти, с целью завладения личным имуществом, – молодой человек точно читал по бумажке. – Вчера утром он был взят работниками областного управления, при попытке покинуть область. Его фамилия вам должна быть известна: Морозов Андрей Валерианович, трижды судимый, и бежавший из мест заключения.

Воцарилась неприятная пауза. Безусловно, фамилия арестованного была хорошо известна, однако же, подозревать его в еще одном убийстве никто из сидевших за столом до прихода молодого человека не собирался, по причинам, изложенным пока еще кратко, но вполне внятно в томе расследуемого ими дела.

– Морозов? – переспросил сидевший напротив. – С какой стати?

– Он сознался. Прояснил, насколько мне известно, картину преступления. Подписал все документы. Согласился на услуги адвоката.

– И это за полтора дня? – в голове прозвучала неприкрытая издевка. Но молодой человек кивнул.

– Именно. Дело передано в суд, первое заседание будет через два месяца, адвокат обещал не медлить.

Сидевший напротив импульсивно поднялся.