Опасная профессия

Наверное… отчасти.

Я оторвался от заметки, посмотрел на Женьку. Тот сжал губы, видимо, все это время прожигал меня взором. Наконец, опустил глаза.

– Мне нужно, чтоб ты все проверил. Ни фига не поверю, чтоб Лида ушла к какому-то… какой-то мрази. Явно сыскари скрывают что. А ты сам сыскарь, знаешь все ходы-выходы, должен знать. Я навел справки, ты уже на месяц платеж за это адвокатское койкоместо просрочил, а я заплачу вдвое, если найдешь, кто ее и за что. Правда, много заплачу, только найди.

Первым желанием было выгнать его к чертям собачьим. Потом успокоился немного, поразмыслил. Женька умел брать быка за рога и ставить к стенке. Вот и меня припечатал – чужим кнутом и своим пряником. Можно и покобениться, но не хотелось. Я сказал, что подумаю, выставил его, но только через полчаса он уже звонил, начал тянуть разговор, выдавливая из меня согласие. Я продержался до вечера и сам сдался, начав расспрашивать подробности. После отступать было некуда.

В голове вертелся эпизод нашего последнего свидания. Тогда я и подумать не мог, что она? вдруг решившись отправиться в Нижний за Женькой, действительно туда соберется. Обычно у нее семь пятниц на неделе, а потому было даже удивительно, что мы встретились в назначенное время и отправились на пляж. Саму прогулку я не сохранил в памяти, осталось другое – как после купания Лида бродила по густо-желтому речному песку, в поисках затерявшихся пляжных тапочек. Один отыскался довольно быстро, а вот второй как в воду канул. Она сосредоточенно молчала, впившись взглядом в песок, я шел следом, не решаясь поравняться, ожидая новых нападок и обвинений – Лида выдала мне по полной, когда я только заговорил о ее возможном намерении передумать и не сбегать, не пойми куда. И вот замолчала, искала тапочек, я двигался следом, растерянный, сознававший, что все кончено, но еще на что-то надеявшийся.

Первым делом я спросил у Женьки, как давно это случилось, даты на газетном листе не было, а вид он имел достаточно потрепанный, чтоб предполагать всякое.

– Позавчера. Менты не копаются, им лишь бы не висяк. Может, ты выяснишь.

Лицо ничего не выражало, ни сожаления, ни боли. Женька еще с института имел дурацкую привычку все в себе прятать, прочел в журнале заметку о том, насколько скверно отрицательные эмоции воздействуют на организм, и закрылся от них наглухо.

Тогда мы нашли этот злосчастный тапок – в куче выброшенных волной водорослей. Лида отмывала его от приставшей гнили, потом бросила в пакет, и мы, так же молча, отправились к остановке. На следующий день я звонил ей, но уже не дозвонился.

– А почему я? У меня офис, дела, – последняя попытка отвязаться от прошлого. Напрасно.

– А потому, что нет у тебя никаких дел, да и офиса скоро тоже не будет. Давай, соглашайся, я тебе заплачу втрое против обычной ставки. Или хочешь пятьдесят кусков сразу дам.

Черт меня дернул в вечернем разговоре помянуть всуе эти полсотни тысяч. Но, его правда, аренда просрочена, за квартиру набежали пени, «Форд Фокус» уже пытались арестовать, чудом отбил. А ведь машина для нынешнего меня все. Польстился на этот кусок железа только из-за надписи «Пининфарина» на крыльях. Маневренность у него жуткая, голубой цвет ни уму, ни сердцу. И зачем кабриолет в Сибири – тот еще вопрос.

Вечером пришел к нему, стал расспрашивать. Вдруг вспомнилось, как прибежал вот так же к Лиде, только ранним утром, поднял ее с постели, у них в тот день пары начинались с полудня. Рассказал сон, потрясший меня: будто ей довелось поймать попутку, а потом в ней разбиться. Она улыбалась, ерошила мне волосы, тогда еще каштановые, украдкой целовала в щеку. Мы познакомились на втором курсе, когда, после сильных отчислений наши группы слили для общих лабораторных. Мы сразу сошлись, вместе делали задания, друг у друга списывали, Лида хорошо разбиралась в математике, где я оказался слаб. После института еще что-то планировали, но потом вмешался Женька.

Или нет, то было чуть раньше, а он появился как спасательный круг для нее, отчаявшейся мной. Почему-то не помню.

Помню, как меня чуть не отправили воевать в Чечню, спрятался, поступив в высшую школу милиции. С этого все и началось, этим, как теперь понимаю, и закончилось.

Дома у Коробанова обнаружились две взрослые дочери, восемнадцати и шестнадцати лет. Сердце ухнув, упало – вот так сразу сожгла все мосты. Расспрашивать их я не стал, просто познакомился, не запомнив имен, прошел с Женькой в его комнату. Закрывшись, раздавили бутыль десятилетнего с дымком массандровского портвейна. Он не пьянел, молчал, уставившись немигающим взглядом в стол, я осторожно осматривался, все не находя ни одной ее фотографии, только дочери и он сам с каким-то чинушом в обнимку.

Лида быстро сдалась под его напором, стала примерной женой, чего от него никак нельзя было ожидать. Редко приводила друзей, еще реже устраивала сумасбродные посиделки, на которые приходила чуть не вся группа. Рождение дочери будто на ней крест поставило, да нет, раньше. Я все пытал приятеля, бил ли он ее, тот хмыкая, качал головой: было всего раз, после одной из неурочных попоек у подружки, напомнил о дочери, совсем еще ребенке – и только.

– Один же раз, не делай выводы. Она сразу все уяснила и больше ни-ни. А тут на тебе, якобы, с прыщом этим сошлась. Почтенная матрона, сороковник уже и с сопляком тридцатилетним. Да ни в жизнь не поверю.

Он закаменел лицом и придвинулся ближе. Дыхнув в лицо, снова попросил найти подонка. Я зачем-то уточнил, может, тот прыщ и сам Лиду втянул непонятно во что. Женька перекосился.

– Да втянул как-то. Я у нее в мобильнике копался иногда, как бы для проверки. Она баба ж, не всегда сообразит, как и что поставить, обновить, ну все такое, – голос пьянел, а лицо оставалось прежним, непрошибаемым. – Заодно и посматривал, так, для профилактики, куда звонила, кому. От этого Харитона, так его звали, всего пара СМС за последние месяцы, а звонков вообще нет. Хотя они в одной шарашке работали.

– Она работала? – уточнил я. Женька пожал плечами.

– Да, как сказать…. В типографии дизайнером устроилась – обложки делала, макеты, еще что-то. Ей нравилось, говорила, чем дома сидеть, лучше полезным заниматься. А что слезы получает, так я на что? Сейчас в гору пошел, вон сколько заказов от города.

Он недавно стал начальником проектного бюро крупного предприятия, занимавшегося ландшафтным дизайном и сферой развлечений. Все: от оформления парков до качелей-каруселей в нем. Как только подсуетился, непонятно. Но вот тот чинуш с фотографии на столе мне старого мэра напоминал. Неужели он?

Поколебавшись, стал спрашивать о Лиде. В типографии работала недавно, около двух лет, до этого пытала себя разными увлечениями, пока не надоело. Наверное, сперва ей нравилось дома сидеть, а потом дети пошли, не до приключений. Вплоть до типографии все время дома и все больше одна. Знакомых почти не осталось, те же, что были – все больше от супруга, но к ним Лиду Женька не пускал. Кобели одни, как сам емко выразился.

– А этот Харитон, как, кстати, его фамилия?

– Это фамилия. Имя Игорь. Разведен, голь перекатная, весь в долгах, за квартиру не платит, алименты через суд взыскивали – кой черт он вообще кому-то сдался.

– Это ты откуда узнал?

– Следователь рассказывал. И что, я должен верить, что Лидка, – он ее именно так называл, имя постоянно заставляло неприятно ежиться, – что моя так заблажила, что к этому уродцу ушла? Да не смеши, Антонов.

Женька вдруг стал обращаться прямо к следователю, видимо, вдруг приняв его за меня. Я понял, что пора сворачиваться. Тем более, фамилия знакомая, в прокуратуре только один такой. Завтра расспрошу подробности. Да и Женька все подписал, теперь я официально представитель его интересов. Он прав, последнее время мне не слишком удавалась эта роль. Выучился я на следователя, но особо далеко не продвинулся, да и с деньгами негусто выходило, после переквалифицировался в адвокаты, благо, место хлебное, платят посуточно, да еще и за каждое дело, а их у государственного защитника всегда в избытке. Выходило вполне прилично, вне зависимости от того, сколько дел выиграл, сколько проиграл. Вот в адвокаты и перлись все, кому не лень. Менты, следователи, прокуроры, юристы, судьи, все подряд. Такая синекура перед пенсией. Можно изображать активность, ворошить бумаги, прекрасно понимая, что от тебя ничего не зависит.

А последнее время, лет десять, точно, до меня и самого стало доходить, насколько я похож на мебель. Прежде работал лицом, пламенел речами, выделывался перед судьей. После нового корпуса постановлений, наконец, стух окончательно, пустив все на самотек. Десять процентов выигранных дел, это как у всех по стране, клиническая картина. Суд всегда берет сторону прокурора. Можно сколько угодно биться об лед.

Странно только, что пошел в частники, прекрасно зная сам процесс. Неужто думал, будто за деньги действительно можно что-то изменить? Вряд ли. Что же тогда?

До сих пор не ответил на собственный импульс.

Я склонился к Коробанову, вид у него стал немного блажной, видимо, как и я, не любил много пить, но иногда требовалось всадить в себя побольше. Хотя по Женьке не скажешь, что он сильно горюет, вот только третьего дня как его супругу нашли в объятиях мертвого любовника, а он…

Или мне так кажется? За двадцать лет можно не просто привыкнуть, но и напрочь забыть о прежних чувствах. Если не сменить на противоположные. У меня это выходило куда быстрее, я дважды портил паспорт никчемными записям из загса. Разводился еще скорее. А спроси, зачем вообще шел? – не отвечу. Как по присказке, чтоб стакан воды было, кому поднести.

– Если не против, я гляну на Лидины вещи.

Коробанов кивнул. Помолчав, прибавил:

– Если что надо, спрашивай. Портвейн включен в стоимость.

Не понял, к чему он это сказал. Но руки вздрогнули, когда открыл шкаф, стал смотреть сумочку. Едва не уронил на пол. Понятия не имел, что собирался найти, просто прикасался к жизни, которую не смог разделить.

Когда я прибежал к ней, подняв с постели, с рассказом о своем сне, все казалось иначе. Наше будущее, планы, мечты, устремления. Все казалось возможным. Пусть моя ненаглядная сумасбродка ничего не планировала больше, чем на несколько часов вперед, для всего остального был я, напоминавший о планах, встречах, звонках. Конечно, Лида была против, когда я отправился в школу милиции, для чего это мне жизнь портить, так она говорила. Я понимал, но пытался объяснить. Нет про войну она поняла, но на мои последующие планы в роли следователя смотрела с опаской. Я уже тогда, уйдя с последнего курса и примерив на себе погоны, вдруг решительно переменил намерения, все прежнее казалось несбыточным и несуразным, мне казалось, я рассуждал и правильно и, как бы поточнее выразиться, как состоявшийся мужчина, наверное. В двадцать-то лет, не имея никакого опыта, смешно, конечно. Но тогда казалось, именно так должен поступать.

Вряд ли поэтому она ушла к Женьке. Вот сейчас выяснить это мне и доведется. Еще и поэтому я столь отчаянно перерывал ее сумочку, просматривал ее карточки. Пытался подобрать ключики к той стороне ее натуры, которую не сумел понять двадцать лет назад.

За полтора часа выяснил главное – ей нравилось быть с Коробановым. Лида сохранила все его письма, открытки, даже просто писульки на клочках бумаги, что он вкладывал в подарки. И сами подарки тоже – пустые склянки из-под духов занимали отдельную полку в шкафчике. Женька кивнул на них, усмехнувшись, пробормотал что-то невнятное об овечьей натуре супруги.

– Вот такая жизнь, – добавил он. – Я ей духи, она мне бритвы. И скажи, что у тебя иначе.

Он попытался найти «Опиум», который подарил на прошлый и позапрошлый дни рождения, безуспешно. Извинился, что слишком много принял на грудь, в другой раз когда-нибудь.

– Там еще кофточка от Труссарди была, мы когда в Ницце отлыхали…

Нашел, нераспакованную, немного успокоился и задремал на кушетке. А я все продолжал копаться.

Наконец, добрался до ноутбука, затребовавшего пароль. Женька неохотно очнулся, ввел со второй попытки, по памяти подобрав нужный. Я отстал от него, занявшись изучением.

Ничего не нашел. Не очень рассчитывал, после слов Коробанова о Харитоне, найти что-то стоящее, лишь несколько десятков писем, но кроме «привет» и «пока» ничего предосудительного, только рабочие моменты. Стал просматривать работы Лиды для разных издательств, преимущественно местной «Аленушки», специализирующейся на детских книгах. Тут обложки для томов Бианки, Крапивина, Шарова, Афанасьева, еще нескольких современных авторов, мне незнакомых. Отдельная папка с архивами договоров. Счет за поставку, счет-фактура, оферта, несколько ваучеров, расписки, переводы.

Не сразу понял, что имя поменялось. Не Лидия Коробанова, а Евгений Коробанов. Вгляделся пристально и невольно присвистнул – это схема получения Женькиной компанией безграничного доверия у бывшего мэра. Вот те раз! Но зачем это Лиде?

Архивы она получила от Харитона, по автоматически создаваемому названию понятно. Вернулся к их переписке, но потом понял, что ищу не там, адрес отправителя другой. В закладках у Лиды его нет, значит, искать придется у самого Харитона. Если получится, конечно.

Вот теперь черт поймет, как в действительности дело произошло.