Семь. Повесть о детстве

– Пока мама, – ответил я телефонным гудкам. Я тоже тебя люблю…

*

Сережка воспринял новость о том, что я скоро уезжаю на море в Крым с неописуемым восторгом. Прыгал как сумасшедший, пытался сделать колесо и требовал, чтобы я привез ему настоящие морские раковины, краба и морской воды в стеклянной бутылке.

А Ленка надулась. – И чего ты так радуешься? – спрашивала она своего братишку. Это ведь он едет, а не мы. – И ничего он тебе с этого самого моря не привезет. Мы же останемся здесь, а он будет там в своей Перми, – она махнула рукой в сторону Соликамского тракта.

Я не знал, что сказать. «Наверное, она тоже не хочет расставаться», – подумалось мне. А еще я обещал, что мы вместе сходим рано утром на колокольню Воскресенского собора, где уже пятьдесят лет находился местный РДК, то есть районный дом культуры.

– Лека…, хочешь, мы завтра поднимемся на башню? – спросил я.

Ленка задумалась на целую минуту, обычно она так долго не молчала. А затем сказала: Хочу.

*

История с башней Воскресенского собора была очередной Лекиной авантюрой. Почему-то она вбила себе в голову, что просто должна подняться на эту башню, чтобы увидеть весь город с высоты птичьего полета. У Леки, даже был План. Она просто утащила ключи от РДК у своей бабушки Веры, которая иногда помогала в клубе, дежурила там, издавала стенгазету и играла в театральной студии бабу – ягу в новогодних сказках и Строгого, но справедливого учителя в летних постановках у старшеклашек.

По Ленкиному плану проникнуть в башню мы должны были вдвоем. «Серенького не брать, он будет обузой». Сережка, конечно, обижался. Но с Ленкой старался теперь не спорить. Рано утром, пока туда еще никто не пришел. Благо и мои – дедушка с бабушкой Фисой и Лекина бабушка Вера из дома уходили еще раньше раннего, часов в 5– 6 утра. Мы запланировали слинять в семь.

*

Проснулся я тогда ровно в шесть, есть у меня такая способность просыпать к нужному времени, правда, иногда я могу залежать, то есть проснутся как нужно, а потом лениться вставать, и так лежать, пока не усну снова. Я проснулся и слушал, как собирается на работу бабушка Фиса. Дед еще вчера умчался в свою очередную внезапную командировку. А бабушка как назло не уходила, все чего-то искала, шумела, готовила мне завтрак. Кое как дотерпел, пока она уйдет. Тут – же кто–то зафигачил камешком в мое окно. Я выглянул, конечно, это была Лека. Серьезная, кажется, не выспалась, одета в синий спортивный костюм и свои заношенные сандалии с оторвавшимся и замотанным изолентой ремешком. Лека с распущенными светлыми, выбеленными солнцем волосами, колышущимися на ветру и нежными голубыми глазами.

– Ты выходишь?! – шепотом кричит она.

– Выхожу также отвечаю я.

Натягиваю шорты и майку, беру завернутые в салфетку пирожки с зеленым луком и долго ищу в темной прихожей свои тряпичные кеды без шнурков.

По знакомым и ставших родными улицам мы крадемся как два партизана, придерживаясь кустов и зарослей больших деревьев.

У РДК никого. Я стою на атасе, а Лека натужно крутит старым ключом в ржавом замке. Замок скрипит и не хочет впускать. По пыльным каменным ступеням, кажется стертым от времени, так что посредине каждой ступени небольшая канавка, мы поднимаемся все выше и выше в полутьме. Окна здесь забиты фанерой, старыми плакатами «Намолотим хлеба!», «Партия и народ – едины!», «Кулака возьмем в кулак – он наш враг!» А мы, все идем, кажется, по ставшей бесконечной старой каменной лестнице. Пока ветер не начинает дуть прямо в лицо.

– Пришли, – шепчет Лека.

– Да – отвечаю я, обескураженный открывшейся красотой.

Перед нашим взором город – игрушка, как у господа на ладошке. Все внизу такое маленькое и красивое. Совсем рядом каменная церковь Преображения Господня без колокольни – хлебозавод, – справа внизу, позади – древнее Троицкое городище, место стоявшего до 18 века деревянного кремля. Отсюда с самой высоты видны части земляного вала. И гора Полюд – в утренней дымке.

Лека взбирается на окно по щербатой кирпичной кладке.

Куда ты, дурище! – кричу я, хватая ее за синее трико и за ноги, так чтобы она вдруг не рухнула вниз, как птица.

– Да, обними меня и держи очень крепко! – хохочет Лека. Иначе, я улечуууу!

Я держу…, прошло столько лет, а я, никак не могу позабыть этот самый момент. Нет, ничего не случилось, никто не узнал об этой шалости, и нам не попало.

*

Крым и теплое Черное море, это такая большая история, то первое море до сей поры иногда шумит в моих самых сладких снах, лишь иногда прерываемое одним из кошмаров. Круглолицый лысый старик в засаленной фуфайке, протягивает к моей голове свои ладони, похожие на корни деревьев и начинает водить ими по кругу, что – то шепча себе под нос.

Я вижу, как из рукавов фуфайки появляются кусающие себя за хвост змеи.

– Не ходи Большой корабль, – шепчет он, – Будет много смерть.

И я, начинаю захлебываться ледяной соленой водой и кричать.

Мама тогда сильно была на меня зла, когда я уперся и не поплыл на Большом корабле из Ялты в Новороссийск. Наши билеты пропали, а они, по словам мамы «стоили больших денег, которых у нас итак очень мало».

Мама ругалась до самого нашего отъезда, так хотелось ей покататься на большом белом корабле, и еще целую неделю ругалась после нашего прибытия в Пермь. Пока в одну из центральных газет не просочилась эта ужасная история с пароходом «Адмирал Нахимов». Теплой южной ночью этому Большому кораблю встретился грузовой теплоход-сухогруз «Петр Васев», на борту которого было около тридцати тысяч тонн ячменя из Канады. Суда столкнулись. На «Нахимове» находились 1243 человека, из них 423 погибли. Мы могли быть среди них.

*

В школу из-за нашего отдыха в Крыму я пошел только 2 сентября и встретил там своего Медведя. Теперь наяву. Мы стали учится в одном классе, в 1 Г. Мы не то что дружили, но всегда старались держаться вместе, быть рядом. В четвертом классе Медведь исчез на целый год. Я думал, он уже не никогда вернется. Кажется, он лечился, и поэтому учился в какой – то специальной школе где – то на Юге. И так на протяжении всей моей жизни, Медведь куда – то пропадал, затем неожиданно появлялся. Мы общались, рассказывали друг – другу свои истории, но так и не стали настоящими друзьями, хотя, может быть это и есть дружба и не важны никакие расстояния и условности.

*

То было мое детство… в семь лет.