Дневник школьника уездного города N

8 ноября 2019. Пятница

Сегодня я все же определился с предметами для сдачи ЕГЭ.

Всю ночь не спал: терзаемый размышлениями, как поступить и что делать, я стеклянным взглядом пялился в бледное пятно потолка, проступающее сквозь ночную мглу, будто пытался увидеть там правильное решение. Оно никак не приходило в голову.

Допустим, русский – обязателен; допустим, профильная математика – она требуется почти везде. Что еще? Литература? Раз я хотел стать писателем, сам бог велел выбрать ее.

На телефоне я открыл тесты по литературе. Погруженную в темноту комнату залило тусклым светом от экрана. Я пробежался глазами по вопросам. Ну хорошо, на вопрос об определении авторского жанра «Мертвых душ» я мог бы ответить – где-то слышал. Но следующий вопрос «с какой целью Лука рассказывает ночлежникам историю о праведной земле?» поставил меня в тупик. Кто такой Лука? Зачем он рассказывает историю о праведной земле? Черт его знает… Или вопрос: «Каким размером написано стихотворение А. Т. Твардовского «…Есть имена и есть такие даты…»? Я не читал Твардовского – и вообще не люблю поэзию.

Я еще пробежался по списку вопросов. Процентов на восемьдесят я ответов дать не мог. Мои знания по литературе носили крайне несистемный характер и половину из того, что нужно знать, я не читал вообще.

Литература не подходила. Биология? Изучать всякую гомозиготную херню тоже не хотелось. Из химии я слышал только о спирте. При мысли о физике на голове волосы, будто наэлектризованные, вставали дыбом, мозг съеживался до размера кварка и пускался в спиновое вращение. География? Я дальше Кисловодска никуда не выезжал и кроме очертаний материков на карте мира ничего не видел.

Мои размышления вместе с большой стрелкой часов бежали по кругу снова и снова, снова и снова. Подобно ей, они раз за разом проходили по одним и тем же значениям, доводам и аргументам. Под утро я уснул с мыслью, что я безнадежен, глуп, ни в чем не разбираюсь и ничего не умею. Я продолжал процесс самобичевания даже во сне – мне приснилось, будто я голый сижу на железном холодном стуле в пустой комнате и каждой раз, когда секундная стрелка пробегает по цифре 12, бьюсь лбом о стол.

Решение проблемы пришло в кабинете завуча, когда я, снова дрожа от волнения и неуверенности, склонился над списком фамилий, за которыми скрывались уже определившиеся в жизни люди. За секунду до того, как ручка опустилась на белый лист бумаги в графу, где я вчера поставил жирную точку, я подумал: впишу то, отчего меня не тянет блевать, и то, что выбирают, когда не могут определиться – пусть это будет история и обществознание.

Вот так я определил себе судьбу. Вот так я выбрал для себя будущее. Завуч сказала, что теперь я должен сосредоточиться на этих дисциплинах, теперь я могу ходить на дополнительные занятия. После ее слов я чуть было не вычеркнул их, но, вспомнив позавчерашний разговор с матерью, смиренно покинул кабинет.

Кстати, вчера впервые с начала учебного года я сделал домашку. Было невероятно сложно заставить себя сесть вечером за учебники, но я все же смог.

12 ноября. Вторник

Пошла вторая неделя месяца ноября, второй четверти и моей новой жизни, в которой я прилежно учащийся ботан. Я делаю всю домашку. Точнее, пытаюсь делать всю, но там, где начинается откровенно абсурдная херня, приходится забивать. Тогда я закрываю глаза и говорю про себя: «Ладно, Кирилл, успокойся и вдохни поглубже. Видимо, пришло время послать их всех в жопу». И я посылаю их всех в жопу. Весь этот долбанный «комбинат» с их кавычками, квадратными скобками, рамками и оценками. Я говорю себе: «Кирилл, черт возьми…» – в моих мыслях почему-то я всегда разговариваю как брутальный ковбой из старой рекламы Мальборо с сигаретой в зубах, обязательно использую словечки типа «черт подери» и «сраные копы» – я говорю себе: «Кирилл, черт возьми, будет ли то, чем ты занимаешься сейчас, так же важно через пять лет, через десять лет, через пятнадцать лет…»

В моих закипающих мозгах все смешивается. Я перестаю видеть разницу между интегралом и пределом. Я беру в руки недочитанную книгу – черные значки букв разбегаются по желтому пергаменту – я пытаюсь их остановить, но они уползают дальше за пределы страниц. В такие минуты я с ужасом хватаюсь за голову, превращаясь в живую репродукцию мунковского «Крика»… Я задаюсь вопросом: «А не хватанул ли я часом наркоты?» Говорят, такой эффект бывает от кислоты. Не знаю – никогда ее не пробовал. От хреновой травы тоже можно поймать бэд трип. Я видел такое пару раз, но сам…

Что-то меня занесло не в ту степь. Это все от переутомления. Сейчас одиннадцать тридцать вечера. Я часов пять подряд пытался решить две задачи по алгебре. Безрезультатно. Чувствую себя обессиленным. Хочется чего-нибудь выпить. А еще лучше кое-как дотянуть до выходных и нажраться с Авдеем в хлам. Но сейчас только вторник.

Для себя я нашел еще один способ расслабляться – картины. Я открываю на компьютере картины разных жанров: пейзажи, натюрморты, батальную, бытовую живопись или что-то из современного – пялюсь на них минуты две-три, потом закрываю глаза и про себя повторяю то, что запомнил, как если бы мне нужно было описать их в книге. Помогает расслабиться лучше, чем сериалы, но хуже, чем алкоголь…

Сегодня еще вызывали к доске на обществознании. Начался урок. Миша и Дима, как обычно, демонстративно раскрыли учебники по физике – они напрочь отрицают гуманитарные предметы. Остальные опустили глаза – все боялись, что их вызовут к доске. Пару минут в классе звенела тишина. Потом учительница сказала:

– Чаадаев, ты, кажется, решил сдавать обществознание?

– Да, – ответил я после секундной паузы.

– Тогда прошу к доске.

Я не двинулся с места. В моей голове закопошились мысли одна хуже другой. Если я не смогу ответить на вопрос, буду выглядеть идиотом. Если смогу – ботаном. Не выйти к доске – опять влепят двойку.

Пауза угрожающе затягивалась. Пришлось решаться. Я встал и молча поплелся к доске. Корнилова ехидно усмехнулась, когда я протискивался мимо спинки ее стула.

– Итак, Чаадаев, расскажи, что ты знаешь об искусстве? – спросила учительница, когда я, чувствуя себя голым, встал у доски под взглядами всего класса.

Я попытался выпрямиться, чтобы придать себе больше уверенности, но вопрос учительницы, словно молотком грохнув меня по голове, заставил съежиться.

– Что именно надо рассказать? – спросил я.

– Все, что знаешь. Все, что думаешь по этому поводу. Что ты будешь в эссе писать?

У меня было много мыслей, но я не знал, какие из них, по ее мнению, правильные. А еще – это были мои мысли, только мои, мое мнение, и я не хотел им ни с кем делиться…

– Ну давай, формы и виды искусства, функции, теории возникновения – рассказывай все, что мы проходили.

Я не знал, что мы проходили. Я знал только то, что искусство – это единственная штука, отличающая нас от животных, что пару раз в неделю я сажусь за компьютер, открываю пиратский Word и пишу свой блог/дневник – ведь это тоже, в какой-то мере, искусство, разве нет?

Конечно, я ничего этого не сказал. Я мучительно пытался вспомнить, что было написано в учебнике. Я что-то бубнил, упершись взглядом в пол, и изредка поднимал глаза на класс, – убедиться, что никто надо мной не смеется. Всем было пофиг. Всем, кроме Корниловой. Она смотрела на меня и улыбалась ядовитой змеиной улыбкой. Учительница что-то подсказывала, я повторял, потом она, тяжело вздохнув, сказала:

– Садись, Чаадаев. Позоришь такую славную фамилию.

Она поставила мне три – все лучше, чем двойка. Только оказавшись за партой, я облегченно выдохнул. По пути на свое место, я типа нечаянно задел стул Корниловой. Она вздрогнула от неожиданности. Такая маленькая, но приятная месть.

В последнее время на большой перемене я стал ходить вместе с одноклассниками в столовую. На нормальный обед денег не всегда хватало, поэтому иногда я прикидывался, будто не очень голоден и покупал булочку или сосиску в тесте. Мои одноклассники болтали о разных вещах: о фильмах, машинах, комиксах, политических событиях в стране, но чаще всего, конечно, об уроках. По утрам мы здоровались друг с другом. После уроков – прощались. Иногда в столовой я поддерживал разговор, но чаще – погружался глубоко в свои мысли, и их слова долетали до меня приглушенно, будто сквозь тонны воды.

Сегодня я не пошел в столовую. После звонка на перемену учительница по обществознанию попросила меня подойти к ней для серьезного разговора. Она не участвовала в родительском собрании – ее не было среди тех пираний, что набросились на мою мать в прошлую среду – и я подумал, что она хочет отыграться на мне сейчас. Я ошибся.

Я сел перед ней на первую парту. Класс опустел. Твердым решительным голосом, но без упрека, с каким обычно учителя разговаривают с учениками, она сказала:

– Кирилл, спрятаться в своем мирке и не вылезать из него – это удобная стратегия, но если хочешь чего-то добиться, тебе придется выползти из своего панциря.

Возможно, она говорила немного другими словами, но я услышал именно это. Еще она сказала, что сможет научить меня, только если я сам захочу.

– Потому что если нет, то хоть лбом об стену расшибись, ничего не получится, – сказала она и задала мне до следующей недели написать эссе на тему: «Нас формируют те поступки, которые мы совершаем».

Потом я отправился в следующий кабинет. Прошла уже большая часть перемены, и идти в столовую не имело смысла. Через десять минут должна была начаться Литература. Я открыл дверь. Кабинет пустовал – только две красавицы: Саша Бондаренко и Оля Куц стояли у учительского стола, загораживая его своими тонкими талиями. Они встрепенулись, когда я зашел, но увидев меня, расслабились.

– Не пугай так! – воскликнула Саша.

Я застыл на месте, не в силах пошевелиться и отвести от них взгляда. Казалось, две очаровательные нимфы сошли со страниц древнегреческих мифов. Длинноногая стройная Оля тянулась через весь учительский стол – джинсы плотно обтягивали ее бедра. Саша запустила руку в волосы, слегка их взъерошив. От этого жеста я чуть не рухнул в обморок – настолько обворожительна она была.

– Что вы делаете? – спросил я.

Во рту пересохло. Саша стрельнула острыми глазками, заговорщицки улыбнулась и прищурившись, сказала:

– Не сдашь нас?

Они пытались выкрасть листик с вопросами по предстоящей контрольной. Волна уверенности нахлынула на меня – захлестнула меня с головой – даже дышать стало сложно. Классная комната поплыла куда-то вдаль – я больше не контролировал свои действия. Бросив Оле «постой на стреме», я перепрыгнул через учительский стол и вскрыл нижний ящик. Там хранились все материалы для урока. Я знал это, потому что сидел за первой партой. Пока Оля, дрожа всем телом от страха и шепча «скорее-скорее», следила за коридором сквозь дверную щель, Саша фотографировала ответы на айфон. Адреналин бил в голову – сердце бешеными толчкам разгоняло кровь по венам. Сашины глаза с огромными от страха зрачками маячили совсем близко. В них можно было утонуть.

– Идет! – взвизгнула Оля.

Молниеносным движением руки я выхватил у Саши листки бумаги, сунул их обратно в шкафчик и едва успел перемахнуть через учительский стол прямо за свою парту, когда в дверях показалась учительница. Она ничего не заметила.

Оля исчезла в коридоре – ей требовалось прийти в себя после пережитого стресса. Саша уселась прямо на мою парту, болтая ногами как ни в чем не бывало.

– Неплохо сработались, – сказала она и засмеялась.

– Да уж… – выдавил я