Дневник школьника уездного города N

Тот самый день, указанный в билетах на поезд Кисловодск—Москва, наступил позавчера. Волнительный выдался день.

Мы с мамой и отчимом приехали на вокзал заранее, примерно за час до отправления. Отчим подгонял нас с самого утра – боялся, что по дороге случится какая-нибудь неприятность: пробка, менты или через город вновь будут везти лопасти для ветряков, из-за чего перекроют большую часть улиц. Ничего такого не произошло. Правда, как только мы сели в припаркованную у подъезда машину, а в багажнике уютно разместился трещащий по швам чемодан, отчим понял, что забыл дома права. Он опрометью бросился вверх по лестнице. Мама закричала вслед, чтобы он посмотрелся в зеркало, и уже для себя тихо добавила: «А то плохая примета».

От дома до вокзала мы домчались минут за двадцать. Остановились на бесплатной привокзальной парковке и какое-то время сидели молча, будто не понимая, что делать дальше. Словами «ну что, пойдем» нарушил молчание отчим. Мама предложила посидеть еще чуть-чуть «на дорожку». Мы не тронулись с места. Отчим требовал, чтобы я проверил, на месте ли документы. Мама сокрушалась, что зря сдала свой билет.

Сперва она хотела ехать со мной, но несколько дней назад потянула мышцу на ноге и теперь едва ходила. Я убедил ее, что смогу справиться сам, хотя, честно говоря, у меня совершенно не было в этом уверенности. Тем не менее мамин билет мы сдали. Я ехал один.

Из машины мы переместились на вокзальный перрон. Мама, потирая ногу, расположилась на лавочке. Мы с отчимом отправились выяснять, откуда нумерация поезда, чтобы заранее подойти к месту, где остановится нужный вагон. На нашей станции поезд стоял пять минут – ровно столько, чтобы успеть забросить внутрь чемодан и запрыгнуть самому.

В здании вокзала возле касс дальнего следования нам сказали, что нумерация обычно с головы, но может и поменяться – надо слушать объявление диктора. Там же под большим интерактивным табло с расписанием пригородных электричек отчим положил руку мне на плечо, сделал серьезное лицо и, видно, хотел толкнуть нечто вроде напутствия или прощальной нравоучительной речи, какие он часто задвигал мне раньше, когда слегка выпьет, но в этот раз не смог – смутился. Покрасневшие вдруг глаза быстро заморгали.

– Ну… ты там это… с девочками будь аккуратней, а то знаешь, как оно может получиться… – сказал он и замялся.

Он отвел глаза в сторону, как-то весь подтянулся и уже привычным бодрым голосом добавил:

– И не вздумай пробовать наркотики. Будут предлагать – не пробуй!

Мы вернулись к маме, вместе с ней через рельсы перешли на вторые пути, дошли до места предполагаемой остановки моего вагона. Мама, устав стоять, села на чемодан. За тонкой белесой полоской облаков висело мутное пятно солнца. Пару раз оно выглядывало в синие просветы, и тогда становилось нестерпимо жарко – еще дома я натянул на себя джинсовку, чтобы не тащить ее в руках, и каждый раз, когда солнце появлялось из облаков, приходилось снимать ее, чтобы потом, когда оно пряталось, снова натягивать на плечи.

Постепенно платформа заполнилась людьми – такими же студентами и их родителями. То здесь, то там появились островки из груды вещей. По громкоговорителю объявили о прибытии поезда. Мама вскочила с чемодана. Осмотрела меня снизу вверх, потом сверху вниз, поправила воротник на куртке, как-то неловко взяла под локоть, будто одновременно пытаясь удержаться, чтобы не упасть самой, и удержать меня. Поезд все не шел. Она села обратно на чемодан. Отчим шагами мерил платформу. Люди смотрели вдоль рельсов, где в клубящейся дымке перед длинным затяжным поворотом горел зеленый сигнал железнодорожного светофора. Не сговариваясь, они собрались в несколько отдельных кучек. Видимо, те студенты, что возвращались после каникул, знали, где будут находиться двери, когда поезд остановится. Снова объявили о прибытии, и вдали на повороте показалась сплюснутая морда головного вагона.

Платформа пришла в движение. Люди растянулись у края. Поезд медленно останавливался. Стало понятно, что мы промахнулись на один вагон. Отчим, схватив чемодан, бросился вдоль рельсов. Я взял маму под руку. Вдвоем мы как могли поспешили за ним. Поезд остановился. Проводницы открыли двери. Люди ринулись на ступеньки. Отчим оказался в вагоне вторым или третьим, за ним – еще несколько человек с пузатыми клетчатыми сумками, потом хрупкая девочка-блондинка с двумя чемоданами больше ее, дальше по ступенькам влез я. Мама осталась на платформе. Отчим протиснулся в середину вагона. Я едва успел за ним. Мы закинули чемодан на третью полку и тут же услышали крик проводницы: «Провожающих просьба покинуть вагоны!»

Отчим как-то неловко и неуверенно протянул руку. Я пожал ее. Проводница вновь объявила об отправлении. Поезд затрясся. Отчим резким движением потянул меня на себя, обнял, пару раз хлопнул по спине и выскочил из вагона. Поезд едва заметно тронулся.

Я подошел к окну. Там, среди других провожавших, вытирая платком мокрые от слез глаза, стояла мама. Она попыталась идти вслед за медленно набиравшим ход поездом, но потянутая мышца, видимо, отозвалась болью. Мама остановилась. Подняла руку с зажатым в пальцах платком. Я повторил ее жест. Рядом с ней встал отчим. Тоже поднял руку. Застучали колеса. Поезд набрал ход. Перрон резко оборвался.

Сейчас, вспоминая тот день, я не могу понять, как так получилось, что мы приехали заранее, у меня было много времени, чтобы сказать ей какие-то важные слова, которые я так и не придумал, но почему-то мы даже не успели нормально попрощаться.

За окном пронеслась пара шестнадцатиэтажек, аптека, ларек разливного пива, здание почты, реклама микрокредитной организации… Стук колес на мгновение стих – поезд выкатил на мост через Кубань – открылся вид на широкое русло, где на мелководье торчала застрявшая в камнях коряга, на набережную вдоль реки, где, держась за руки, гуляли парочки, на красное пятно маячившей вдали плотины. Колеса вновь загремели. Поезд проехал мимо пары частных домов, мимо заправки Роснефти, мимо старого заброшенного кладбища, и за стеклом повисла завеса из деревьев. Город кончился.

Я оторвался от окна. Стараясь не смотреть по сторонам, вернулся к своему месту в плацкартном вагоне. В глазах отчего-то щипало. Расстелив постель, я залез на вторую полку, лег, уставившись перед собой, но ничего не видя, и в этот момент под стук колес и мерное покачивание поезда пришло окончательно осознание того, что моя жизнь больше не будет прежней.

Всю дорогу, почти целые сутки, я старался мало двигаться и еще меньше думать, особенно о будущем. Тяжелее всего было ночью. Я проснулся в районе часа от невыносимой духоты и долго лежал без сна. Вагон наполняла какофония звуков: люди на соседних полках сопели, чесались, храпели и ерзали. Окно закупорила густая темная масса. Связь на телефоне не ловила. Я представил себе поезд с высоты птичьего полета. Прямо в эту минуту. В темную ночь под ясным звездным небом, какое не увидеть в городе. Как он тащится по земле с людьми внутри: со мной и другими. Какой он ничтожно маленький в сравнении с окружающей темнотой. Я представил, что удаляюсь выше. Поезд становится все меньше и меньше, пока не превращается в крохотную точку – потом и вовсе исчезает, и я вижу огни городов – сотни желтых неровных пятен, похожих на кляксы в школьном дневнике. Сколько таких поездов бегут из одного города в другой? И сколько таких, как я, этой темной ночью на скорости восемьдесят километров в час ползут навстречу своему новому будущему? В какой-то момент я незаметно для себя провалился в сон, и мигающие огни городов, разгоняющие мрак фары поезда, встающее на востоке солнце – все это мне уже снилось.

Утром, когда вновь появился интернет, я полез в телефон проверять мессенджеры и социальные сети. Мама спрашивала, как дела. Дима в Инстаграме выкладывал свои фотографии на фоне университета. Аня присылала селфи из комнаты студенческого общежития. Писала, что «в целом мило устроилась, только до учебы долго добираться». Я уже чувствовал, как сильно по ней скучаю. Мы договорились, что в ближайшие каникулы она приедет ко мне в Москву. А на следующие – я к ней в Питер.

Я пролистал и страницы бывших друзей. Кажется, у них все хорошо. Авдей переехал к брату в Ставрополь. Сева перебрался к родственникам в Севастополь. Тарас поступил в Краснодар. Игорь остался. Он собирается стать тренером по боксу.

Когда за окном потянулись дома, я спустился с верхней полки и приготовился выходить. Как оказалось, приготовился слишком рано. Минут сорок-пятьдесят поезд несся мимо домов, станций, электричек, заправок, магазинов, кафе, универмагов… Мои соседки – женщины средних лет – жаловались друг другу на жизнь. Одна вот уже месяц не могла выгнать таракана из дома. У второй шесть лет как дом развалился на две части. Третью обобрали до нитки. Они сокрушались по поводу своей горькой судьбы, а я все смотрел в окно, смотрел, и не мог поверить глазам. Казалось, там, за стеклом лежит Новый Вавилон – бесконечный город, сердце страны, куда стягиваются все артерии. Я раньше как-то не представлял, что город может быть таким большим.

Наконец, поезд остановился. С общим потоком меня вынесло на перрон. Я отошел в сторону и минут десять-пятнадцать, пока мимо текла река людей, озирался и крепко цеплялся за чемодан с рюкзаком, как в детстве цеплялся за камыши на берегу Кубани. Вокруг гудели поезда. Спешили куда-то люди с громадными сумками. Сновали туда-сюда таксисты и носильщики – каркая и лая, продавали свои услуги. А я изо всех сил напускал на себя серьезный, уверенный вид, будто знал, что делать дальше, хотя на самом деле мне хотелось броситься обратно в вагон, забиться на верхнюю полку и умчаться назад домой, где все было понятно и привычно.

Отдышавшись и придя в себя, я пристроился в хвосте поредевшей колонны, рассчитывая, что людской поток куда-нибудь меня выведет. Так и случилось. Меня вынесло к метро.

О Московском метрополитене я знал только из фантастических книг Глуховского. Помню, читая, я думал: не может быть, чтобы под землей разместился целый город… Как оказалось, может.

Естественно, я заранее, еще из дома, посмотрел, как добраться. Я держал схему в голове, я скачал приложение на телефон, я прочитал в интернете сотни советов с заголовками «как не заблудиться в метро». Все впустую. Сначала меня занесло куда-то не туда. Люди валили навстречу, и я один-единственный продирался против потока. Потом я напоролся на турникет. Нескольких человек передо мной он любезно пропустил, а меня послал куда подальше. Полчаса я разбирался как правильно приложить карту. Дальше я перепутал кольцевую и радиальную – битый час пялился на указатели с названиями станций, пока до меня не дошло, что надо перейти на другую ветку. Да и вообще, метро так поражало, что я ходил с открытым ртом, осторожно, почти ощупью, будто сталкер в зоне отчуждения, рискующий каждую минуту напороться на мутантов.

Кое-как я добрался до «ВДНХ». Наугад двинулся налево, поднялся на бесконечном эскалаторе, проскользнул мимо дружелюбного на этот раз турникета, и, наконец, покинул царство Аида, вновь оказавшись под открытым небом. После такого приключения мне требовалось отдохнуть. Я обогнул заправку «Роснефти», прошел к скверу и сел на лавочку.

За спиной стоял храм. Впереди по Проспекту Мира одна за одной бежали машины. Над эстакадой торчал шпиль Останкинской телебашни и монумент «Покорителям космоса» – взмывающая вверх ракета. Я подумал: «Черт побери! Я все-таки сделал это! Я в Москве». И тут из-за облаков выглянуло солнце. А может, оно ниоткуда и не выглядывало, потому что весь день было пасмурно. И машины не неслись одна за одной, а намертво стояли в пробке. И ракету загораживали ветки деревьев… Какая разница? Тогда, сидя на лавочке и жмурясь от солнца, я поймал за хвост это короткое ощущение счастья…

Потом по Проспекту Мира мимо гостиницы Космос, памятника «Рабочий и колхозница», и академии МЧС я дошел до студенческого общежития. Через несколько часов ожидания меня заселили на шестнадцатый этаж к соседу-магистранту со второго курса Саше Кретову. Странный парень. На мои расспросы об учебе он кривился и отвечал, что ничего об этом не знает, потому что в университет не ходит: днем работает в страховой фирме, а ночью сочиняет абсурдные истории, чтобы лучше спалось.

А сегодня мне выдали студенческий билет. Непередаваемое чувство, когда открываешь его и поверх университетской печати видишь свое имя. Подумать только – если год назад кто-нибудь сказал, чем все это кончится, я бы ни за что не поверил…

Вечером Саша собрал соседей из ближайших блоков, чтобы все мы познакомились. В нашу тесную комнату набилось человек пятнадцать: парни и девушки – все они были из разных уголков страны: Архангельска, Тамбова, Тулы, Челябинска, Элисты, Ангарска, Липецка, Нальчика, Мурома, Абакана, Туапсе – каждый родом из своего «уездного города N».

Мы пили чай. Саша играл на гитаре. Играл он отвратительно. Не понимаю, кто дал ему гитару, и почему никто не попытался ее отобрать?! Но одна песня ему все же удалась. Начиналась она так: «Этот город странен, этот город непрост. Жизнь бьет здесь ключом. Здесь все непривычно, здесь все вверх ногами. Этот город – сумасшедший дом…»

В комнате затихли – все слушали песню. Я отошел к окну, чтобы не смотреть на окружающих, потому что в груди вдруг защемило – в глазах на мгновение потемнело, и сквозь темноту как будто проступили покачивающиеся от ветра макушки тополей у берега реки и над ними кусочек полосатой трубы завода. Наваждение тут же рассеялось. Внизу по улице медленно ползли трамваи. На светофоре зажегся красный. Трамваи встали. По пешеходному переходу с обеих сторон, словно вброд через реку, кинулись люди. Трамваи дождались зеленого, предупреждающе затрещали, разгоняя заснувших пешеходов, и неспешно поплыли дальше – каждый в своем направлении. Сразу за дорогой агрессивным красным цветом зазывал покупателей «Магнит». За ним теснились друг к другу девятиэтажки. А над их крышами видимые с другого конца города торчали восемь небоскребов Москва-Сити…

– Равномерней размещайтесь в каютах, иначе корабль даст крен. Я надеюсь, вы остались довольны прогулкой по славному городу N, – закончил песню Саша.

Вскоре все разбрелись по комнатам. Саша тоже ушел куда-то в ночь и пока не вернулся. Оставшись один, я запасся чаем, сбросил со стола все учебники, взятые сегодня из библиотеки, и сел за ноутбук, чтобы закончить дневник.

Завтра мой первый день в университете. Я немного волнуюсь. На самом деле мне чертовски страшно… Опять новый класс… Точнее, группа – двадцать семь незнакомых человек. Все повторяется… Как год назад… Все повторяется снова и снова. Даже тогда, когда, казалось бы, что-то заканчивается, что-то вновь начинается и повторяет то, что закончилось, но в более сложном виде.

Если вселенная бесконечна, то где-нибудь прямо сейчас с этого места начинается дневник какого-нибудь другого Кирилла. А для меня пришло время заканчивать. Завтра все начнется сначала. Дневник я с собой не возьму, потому что школьный дневник должен остаться в школе. И еще потому что за девяносто пять записей, выложенных в течение года, я, кажется, сказал все, что мог.

Меня зовут Кирилл Чаадаев, я учусь на первом курсе университета, и за последние три дня моя жизнь резко изменилась…