Дневник школьника уездного города N

История прошла легко. Мы с Аней писали в одном классе и постоянно переглядывались, так что учителя даже заподозрили нас в списывании друг у друга, хотя мы сидели в разных концах аудитории. Одним из наблюдателей был бодрый старичок, который все время подмигивал нам с Аней. После экзамена мы узнали, что он дедушка нашей Оли. Во время экзамена он сокрушенно качал головой и жаловался своей собеседнице – второй наблюдательнице, что его внуки не хотят учить историю родных мест, «мечтают уехать подальше, а ведь здесь наши корни».

Последний экзамен серьезных проблем тоже не вызвал. Как и на математике, на нем я решил выйти в туалет, но не чтобы списать, а по прямой нужде. Когда я вошел в уборную, передо мной открылась удивительная картина. Маленькое помещение с двумя писсуарами и тремя кабинками было битком набито учениками. Один, стоя ногами на унитазе, звонил по телефону. Двое у дальней стены тормошили и без того затрепанный желтый учебник. Несколько ползало по полу, разыскивая среди рассыпанных бумажек, которыми была усеяна вся плитка туалета, нужную шпаргалку. Кто-то спросил у меня про познание. Я ответил. Другой – о признаках рыночной экономики. Я и ему подсказал, но тут же пожалел. Как в фильмах про зомби, со всех сторон на меня повалили бледные существа с заплывшими, красными от недосыпа глазами, бессознательно вытянутыми вперед руками и жаждущие добраться до моих мозгов. Так и не справив нужду, я в спешке ретировался из туалета.

Что ж, все четыре экзамена позади. Осталось дождаться результатов и тогда строить планы на будущее. Мама каждый вечер после работы по несколько часов сидит за моим компьютером – блуждает по сайтам приемных комиссий разных вузов, а потом спрашивает, выбрал ли я, куда буду подавать документы. Я неизменно отвечаю, что еще не выбрал. Она предлагает варианты. Я, как правило, соглашаюсь. Ей спокойней. Мне… Даже не знаю. Решу в последний момент.

Ане осталось сдать иностранный язык. Пойду с ней для поддержки. Она, правда, и сама легко справится, но думаю, ей будет приятно знать, что я жду ее за воротами школы.

18 августа 2020. Вторник

В углу моей комнаты стоит пустой чемодан. Съехавшие по молнии собачки болтаются у самого пола. Я хожу мимо его приоткрытого зева по несколько раз в день, а он, безмолвный и безучастный наблюдатель, смиренно ждет двадцать девятого августа, когда я заполню его нутро, закину на верхнюю полку поезда Кисловодск—Москва и спустя двадцать часов и пятьдесят одну минуту вытащу на Казанском вокзале – в сердце нашей столицы.

Чемодан появился в моей комнате, когда пришли результаты первого экзамена. Его принесла мама. Сначала она поставила его в прихожей рядом с обувью, где мы все по очереди о него спотыкались. Тогда она перенесла его в их с отчимом комнату, но там он задержался ненадолго. Просыпаясь по утрам, видеть в первую очередь чемодан и отсчитывать в уме дни, которые остались до того момента, как он увезет мои вещи за полторы тысячи километров, – это невыносимо. Так она сказала и поставила чемодан в угол моей комнаты.

Четырежды он наблюдал, как звонил у меня телефон, на экране вспыхивало имя Ани, и она возбужденным голосом, тяжело дыша, как после бега, кричала в трубку: «Ты уже видел? Видел?» Тогда я бросался к компьютеру, выстукивал на клавиатуре свою фамилию, чтобы после нескольких долгих секунд обновления страницы узнать, как меня оценили экзаменаторы, и какое будущее они мне определили. Каждый раз я на мгновение замирал, прикидывая в голове, сколько еще баллов мне требуется, чтобы поступить в тот или иной университет. Каждый раз нетерпеливый Анин голос кричал из динамиков телефона: «Ну что там? Что там?» И каждый раз я облегченно выдыхал. Могло быть и хуже.

Часто по вечерам через приоткрытую дверь чемодан слышал долетавшие с кухни жаркие обсуждения. Там мы втроем: я, мама и отчим – пытались понять, в какой университет мне подавать документы. Отчим говорил, что я должен получить профессию, которая сможет меня прокормить. Мама с ним соглашалась, но добавляла, что эта профессия должна нравиться, и вообще неплохо было бы найти свое призвание и идти с ним по жизни.

Иногда эта тема внезапно всплывала и в разговорах с Аней. Тогда она спрашивала, чего хочу я сам. Я уклонялся от ответа. Для себя она уже давно решила – подала документы в четыре московских вуза: каждый так или иначе связан с иностранными языками. Пятый – в Питере. Говоря о последнем, она неопределенно махнула рукой и сказала, что это просто так, из любопытства.

Сегодня закончился прием документов, так что я уже не смогу переменить свое решение. Я выбрал пять экономических вузов. Все они в Москве.

Не знаю, кто сильнее повлиял на это решение: практичность отчима или разговоры о призвании мамы. Не знаю, хочу ли потратить жизнь на какую-то там экономику. Я просто подумал, что это неплохой компромисс.

Результаты четырех экзаменов складываются в одно трехзначное число. Его значения должно хватить, чтобы поступить в один из выбранных мною университетов. Как только это стало понятно, все в доме пришло в движение. Каждый день мама, возвращаясь с работы, приносит какую-нибудь очень нужную в хозяйстве вещь, которая, по ее словам, обязательно мне пригодится в студенческом общежитии.

Так, рядом с пустым чемоданом появился теплый плед с узором, напоминающим северных оленей. На плед легли кастрюли, сковородки, тарелки… Отчим, глядя на это, закатывал глаза и спорил с мамой, что не нужно тащить с собой столько вещей, а лучше купить на месте. Мама возражала, что в Москве все дорого, и лучше запастись необходимым заранее, но кастрюли и сковородки все же исчезли. На их месте появилась зимняя обувь и теплая куртка. Сейчас, когда днем термометр показывает тридцать шесть градусов, тяжело поверить, что они мне пригодятся.

– Это у нас тут зима длится две недели, а там будет все полгода, – сказала мама, добавляя к груде одежды рядом с пустым чемоданом еще один свитер.

Аня тоже поглощена предстоящим отъездом. Наше купание в озере и прогулки по-над рекой сменились блужданием по магазинам и торговым центрам. Подозреваю, что и у нее в углу комнаты стоит пустой чемодан или несколько чемоданов, а рядом с ними день ото дня растет гора вещей. То, что Аня не собирается покупать здесь, например, какую-нибудь громоздкую вещь вроде холодильника или микроволновки, она тщательно фотографирует, чтобы «иметь представление о размерах и формах, когда она будет планировать интерьер комнаты после заселения».

В перерывах между походами по магазинам – в периоды полуденной жары, когда спасает только в упор направленный кондиционер, – мы обычно находим какой-нибудь тихий уголок в торговом центре или маленькое уютное кафе, и начинается моя любимая часть дня. На смартфонах мы открываем карту Москвы, отыскиваем адреса университетов, в которых, возможно, будем учиться, – обычно они на разных концах города – и строим маршруты друг к другу, отмеряя расстояние километрами. Потом то же самое мы проделываем со студенческими общежитиями, куда нас, возможно, заселят, и иногда они оказываются не так уж далеко друг от друга – всего минут сорок на метро.

К вечеру, когда жара спадает до терпимых двадцати восьми градусов, мы снова направляемся к ближайшему торговому центру. На днях в одном из них мы наткнулись на Лешу.

Это случилось в мебельном магазине. Аня присматривалась к настольным лампам. Она прогуливалась среди стеллажей и вслух размышляла о достоинствах и недостатках попадавшихся на глаза светильников. Я остановился возле причудливой люстры, напоминавшей по форме морское чудовище из фильмов о пиратах Карибского моря. Аня, не заметив моего отставания, прошла дальше. За моей спиной звякнул колокольчик над входной дверью. Я непроизвольно обернулся. В узкий дверной проем протискивался высокий тощий парень в синем рабочем комбинезоне с несколькими массивными коробками в руках. Я придержал дверь. Он, тяжело дыша, вошел внутрь, поставил коробки на пол, смахнул пот со лба, выпрямился, чтобы поблагодарить за помощь. Я узнал его. Он узнал меня.

– Спасибо, – сказал Леша и опустил глаза.

Мы какое-то время молчали. Я осматривал магазин – перескакивал взглядом с одной лампы на другую, потом на шкафы, дальше на кухонный стол, барные стулья, детскую кровать и снова на настольные лампы. Леша, сгорбившись, смотрел под ноги. Колокольчик над дверью звякнул – вошел очередной клиент. Мы с Лешей посторонились.

Продавец в магазине нарочито веселым тоном приветствовал нового клиента. Леша, услышав продавца, потянулся было к коробкам, но тут же отдернул руки.

– Как… – сказал я.

Голос внезапно охрип. Я откашлялся и продолжил:

– Как дела?

Леша пожал плечами. Из-за его сильной сутулости мне на мгновение показалось, будто он опять потянулся к коробкам.

– Нормально, – ответил он, быстро взглянул на меня и вновь опустил глаза. – А у тебя?

Колокольчик над входной дверью продолжал подрагивать, но уже без звука. Покупатель отмахнулся от продавца и уверенной походкой двинулся в отдел кухонного интерьера. Продавец, досадливо поджав губы, принялся тщательно сметать невидимую пыль со стойки администратора.

– Вот школу закончил. Собираюсь в Москву поступать, – сказал я.

– А-а-а, – протянул Леша.

Мы опять замолчали. Я пожалел, что сказал про школу и про Москву. Я вспомнил, что Леша закончил школу в прошлом году. На ЕГЭ он не смог набрать достаточно баллов, чтобы получить аттестат.

К нам подошла Аня.

– Ты куда пропал?! Я иду, разговариваю с тобой, оборачиваюсь, а тебя нет! О, привет, – прощебетала она. – Это твой друг?

– Да… Мы… Дружили в детстве, – ответил я, запинаясь.

Леша встрепенулся, засуетился на месте, снова потянулся к коробкам, выпрямился, так их и не взяв, извиняющимся тоном сказал:

– Мне пора, – он кивнул в сторону продавца. – Ругаться будет.

Он поднял коробки. Лицо покраснело от напряжения. Не глядя на нас, он двинулся мимо прилавков туда, где виднелась дверь в подсобное помещение. Аня хотела было снова вернуться к светильникам – показать мне «что-то жутко интересное», но я схватил ее за руку, толкнул входную дверь – пронзительно тренькнул колокольчик – и мы выскользнули из магазина.

Леша не единственный друг детства, с кем мне довелось пересечься в тот день. Еще я виделся с Костей.

Странно, что в первую очередь я вспомнил про Лешу, хотя хронологически встреча с Костей произошла на пару часов раньше, как раз тогда, когда я стоял на остановке, ожидая автобус, который должен было отвезти меня в центр города, где мы с Аней договорились сходить в мебельный магазин, чтобы присмотреться к настольным лампам для ее будущей комнаты в общежитии.

Время подходило к одиннадцати. Солнце медленно накалялось, подготавливая позднее утро к переходу в жаркий полдень. Автобус долго не шел, хотя обычно он проходил мимо моей остановки без десяти одиннадцать. Неожиданно возле меня резко затормозила тонированная белая «семерка». Стекло рядом с передним пассажирским сидением опустилось. Кто-то позвал меня по имени. Я сперва подумал: ошиблись – в окне маячило скромно улыбающееся лицо отдаленно знакомой пятнадцатилетней девочки. Потом приоткрылась водительская дверь, и над крышей машины высунулась счастливая физиономия Кости. Он предложил подвести. Я согласился.

Пока мы ехали, он не замолкал ни на минуту. Он рассказывал, что с кем-то договорился в воинской части и теперь каждые выходные ходит в увольнение; что получил кредит и купил эту самую машину; что его отца повысили на службе; что до дембеля осталось всего три месяца, а потом он планирует устроиться в ментовку или росгвардию – куда получится. Он выглядел довольным жизнью: бросал нежные взгляды на свою спутницу и не мог избавиться от улыбки во все лицо. Под конец своей речи он будто вспомнил про меня – повернулся всем телом, так что я испугался, как бы мы не врезались в пролетавшие по встречной полосе машины – и воскликнул:

– Ты-то как?!

Я вкратце рассказал, что закончил школу и собираюсь поступать в университет.

– Круто! – все так же воодушевленно сказал он.

Не уверен, что он меня слышал, потому что тут же принялся рассказывать про старый полусгнивший дом своей покойной бабки, который он сейчас всеми силами восстанавливает, чтобы после возвращения из армии они могли бы жить там вдвоем с его девушкой.

Костя остановился возле ТЦ «Кристалл», где меня ждала Аня. Мы попрощались. Я пожелал ему удачи, он мне ответил тем же, и белая тонированная «семерка», резко тронувшись с места, с легким гулом унеслась прочь.

По утрам я завел привычку сразу после пробуждения, все еще жмурясь от чересчур яркого дневного света, выходить на балкон, распахивать окна настежь и, высунув голову наружу, дышать свежим еще пахнущим росой воздухом. Иногда под балконом уже резвятся дети: катаются на самокатах или лупят по футбольному мячу на пустыре перед домом. Но чаще по пустой еще не пробудившейся ото сна улице бредет пару прохожих – на работу или наоборот домой с ночной смены.

Сегодня не было ни тех ни других. Я вышел на балкон позже обычного. Запах утренней росы уже сменился душистым ароматом пыльцы и полевых цветов. Первое, что я заметил – кто-то за ночь срубил плакучую иву. На ее месте теперь торчал толстый неровный пень, а рядом бесформенной грудой листьев и веток лежало ее пышное тело. Потом я увидел Кошкину Валентину Борисовну.

Она шла быстрым шагом по наполовину заросшей тропинке возле детского сада. Рядом, ухватив ее за руку, едва поспевая за длинными худыми ногами, семенил кудрявый мальчишка лет десяти-двенадцати. Он норовил забежать вперед, чтобы заглянуть ей в лицо, а она улыбалась и ободряюще кивала. Он будто успокаивался, приноравливался к ее шагу, все еще крепко держа за руку, но уже через пару шагов отставал и снова пускался в короткие перебежки, забегая вперед и вновь заглядывая ей в лицо.

Перед тем как слиться с дорогой, тропинка ныряла в небольшой овражек. Мальчишка не заметил его, споткнулся и упал бы на колени, но Валентина Борисовна, вовремя дернув его за руку, вернула на ноги. Она опустилась рядом с ним, прижала к себе. Он стоял неподвижно – только удивленно смотрел ей в лицо.