Стать человеком

– Не люблю спать.

– А что еще не любишь?

– Всего понемногу.

Катя села рядом и не без интереса заглянула мне в глаза.

– Странный ты. Тебе как будто скучно вчера было. Вроде все нормально, а потом смотришь, – у тебя взгляд неживой. У тебя случилось что-то?

– У меня? – интересно задам ли я когда-нибудь более тупой вопрос? – У меня все в порядке.

Здесь ценят порядок. Ценят лишь потому, что не в силах управлять хаосом. Раньше я был в силах. И отлично помнил, насколько порой хаос изящнее и глубже любой упорядоченной структуры. Это потому, что он всегда дарит новое знание. Вот только чтобы его увидеть, нужно быть богом.

– Ясно, – девушка пожала плечами. – Угостишь кофе?

– Конечно.

Катя пила кофе и разглядывала мое безучастное лицо. На пухлых губах мелькала понимающая усмешка. Видимо, чувствовала, что один из нас здесь лишний. Возможно, даже догадывалась кто. Мне показалось, что я успел значительно постареть за то время, что она пила кофе. Но вот вышло и оно.

– Ну, я пойду?

У нее был грустный взгляд. Она, несмотря ни на что, ждала, что я предложу остаться. По всем правилам, я должен был ощущать себя сволочью. Но, учитывая, что от прошлой ночи удовольствие получила она одна, это представлялось несколько неоправданным.

– Я провожу.

Прощальный поцелуй был краток и холоден. Здесь не очень любят прощаться. Уходить – да. Уходить порой обожают, но вот прощаться. Это совсем иное. Это подразумевает, что придется обосновать свой уход, а с этим всегда бывают какие-то сложности.

Девушка ушла, оставляя меня один на один с новым кошмарным человеческим днем. Чем же мне скрасить его неровное дыхание? Как выдержать его мутный, окосевший взгляд? Никак? Пожалуй. Отныне я в тюрьме. Тюрьме, где стены и прутья состоят из людей. И тюрьмы крепче вселенная еще не знала. А самое страшное, что за пределами этой тюрьмы бесцельность.

В диком (для смеха можно сказать – нечеловеческом) усилии я мысленно пронзил отчаяние и тревогу. Потом сел, открыл ноутбук и принялся за работу. Это я хотя бы умел.

Был самый разгар миттельшпиля. Герои в разлуке. Герои в поиске. В поиске друг друга. Не на улицах, но в сердцах. И да, они снова встретятся. Но эту встречу еще надо заслужить им обоим. Им надо заплатить за эту небесную милость. Что ж, пусть платят.

Его выгонят с работы за пьянство и несдержанность. Он станет бродить от стакана к стакану, от постели к постели. Ему не будет места в этом городе. Но самое главное – ему не будет места внутри себя. Ведь он уже не видит себя без нее. Он слишком много поставил на эту карту, чтобы теперь пробовать отыграться.

А она? Она убивает себя работой. Дымом ночных сигарет застилает режущие воспоминания о его руках, глазах, клятвах. Она жаждет стереть их навсегда. Получится? Нет! С чего бы? Или она не женщина, чтобы вечно желать давно ушедшее? Ей не убежать от прошлогоднего горького счастья.

Вот она – обратная сторона социума. Тяжесть разрыва социальной связи. Тяжесть, прямо пропорциональная крепости этой связи. Сколько любви, смысла, веры вкладывают в другого человека. Не думая о том, что все это в итоге будет потеряно. Не оставляя резервов и путей отхода. А позже теряют вдвойне. И его, и себя. Впрочем, себя, как правило, на время. С другой стороны, время в этом мире – первая ценность.

День прошел, как и должен был пройти. Скучно, глупо, быстро. В этот день я никуда не ходил и ничего не хотел. Я не знал, чего мне хотеть. Хотеть как человеку. Любое желание казалось позором, карой, унижением. Я даже пить не хотел, понимая, что это лишь разогреет страсть человека, которого я ненавидел.

На следующее утро я снова пил невкусный кофе и ел неумело приготовленную яичницу Обреченность не отступила, но извергла из себя несколько контраргументов. Вряд ли было верно судить этот мир исходя из пары прожитых дней. Нет, концепция, в любом случае, останется неизменной. Но оставалась относительная возможность того, что я успею дожить до момента, когда закоулки человечества извергнут из себя какое-то подобие смысла. Оставалось ждать. И жить. К сожалению, одно без другого никак.

Так что снова за свою странную работу. Ну что, мои усталые герои. Еще один акт нашей затянувшейся драмы. Вы готовы? Хорошо, что хоть кто-то готов.

Им было тяжело, но они вновь нашли друг друга. Нашли для того, чтобы разочароваться. Чтобы посмотреть в желанные глаза и увидеть там тревогу. Тревогу за свою гибнущую любовь. Им придется посмотреть еще раз. Посмотреть и решить, когда именно стоит уйти. Как по мне, так прямо сейчас. Но, если я не ошибаюсь, необходимо исписать еще несколько десятков страниц. Так что ждем! Нетерпеливо ждем, когда, я смогу наконец завершить ваши душевные скитания.

Телефонный звонок раздался в тот момент, когда я почти закончил погружать своих подопечных в бездну отчаяния. Падать больше было некуда. Оставалось восходить. Не слишком высоко, но и не без надежды.

Звонил Безладов. Владимир Викторович. Талантливый, признанный публикой и критиками писатель. То есть не чета мне, легковесу. Для меня он был наполовину друг, наполовину конкурент. Это я считал его конкурентом. Он меня вряд ли. Безладов звонил, когда ему требовалась моральная поддержка. Случалось это редко, но случалось. И я никогда не отказывал, так как это означало, что удастся выпить очень хорошего алкоголя.

– Здорово, Саня! – мэтр был, как всегда, добродушен. – Как сам?

– Привет, Володя! – я очень старался, чтобы мой голос звучал естественно. – Сам по-разному.

– Опять строчишь очередное слюнявое?

– Строчу. А ты что-то хотел?

– А как же! – Безладов рассмеялся. – Или ты думал, что мне, правда, интересно как у тебя дела? Не дождешься! Тут намечается одно мероприятие. Так я бы совсем не хотел присутствовать там в беспросветном духовном одиночестве.

– Мне книгу надо закончить к концу недели.

– Успеешь! Ты же талантище! Решайся!

Решаться? Или не решаться? Вероятно, все же решусь. Почему? Потому что надо учиться. Зачем? Затем, что, может, я чего-то не понял? Ведь правда? Не может же быть все именно так? Или может? Тогда нужно ли мне новое подтверждение? Конечно, нужно! Я хотя бы больше не буду сомневаться. Если может быть хуже, чем сейчас, то мне стоит это узнать.

– Что за мероприятие?

– Тебе понравится.

– Когда?

– Я заеду часа через три. Одень что-нибудь приличное.

– Если найду.

– И не напивайся до моего приезда!

Владимир повесил трубку, а я тяжело вздохнул. Похоже, совсем скоро я попаду в то, что называют обществом. И совсем не важно, какую ступень в социуме будут занимать составляющие его люди. Важно, что они будут вокруг меня, а я буду среди них. Стану уже не потенциальным, но вполне реальным субъектом социума.

Трех часов явно не хватило для того, чтобы я чувствовал себя, так как должен был чувствовать. Саркастическое нетерпение заменил собой далекий, злой страх. Страх этого мира, этих невозможных существ. Но прежде – страх самого себя, как части мира, части жадного, непрощающего социума. Я все еще боялся, когда раздался долгожданно-ненавистный звонок.

Безладов вломился, как к себе домой. Веселый, бодрый, крепкий. Ему было лет сорок. И это те сорок, в которые выглядишь лучше, чем в двадцать. Легкая, благородная седина, орлиный взгляд и тугой кошелек делали его неотразимым для определенных слоев населения. Стыдно признаться, но лет через десять я хотел стать похожим на него. В смысле, раньше хотел.

– Готов? – Владимир быстро пожал мою руку и окинул оценивающим взглядом. – Готов, – удовлетворенно заключил он. – Пошли.

– Далеко?

– До такси, – Безладов довольно засмеялся.

– Может, хоть намекнешь.

– Будет весело.

– С этого все и начинается.

Мы сели в такси и не спеша поехали в сторону центра. По дороге Владимир с удовольствием рассказывал о дополнительных тиражах своего нового романа. О своих скудных тиражах я предпочел практично промолчать.