Таежный рубикон

Дверь в зимник оказалась распахнутой настежь, но самое странное, что там было совершенно темно и тихо. От пока еще смутного, но явно дерьмового предчувствия похолодело внутри, и, буквально пересилив себя, он шагнул внутрь. Тут же, поскользнувшись, загремел на пол, извозился в чем-то липком. Вытерев пятерню о полу бушлата, щелкнул зажигалкой и замер, чувствуя, как на голове в буквальном смысле начинают шевелиться волосы. Рядом в огромной кровавой луже, раскинув в стороны руки, на спине лежал Петрович с перерезанным горлом. Его седую голову с широко раскрытыми остекленевшими глазами соединял с туловищем лишь какой-то грязный кровавый сгусток. Андрей судорожно сглотнул, пытаясь справиться с подступающей тошнотой, и отвел в сторону взгляд. Серега был тут же, рядом, в какой-то чудовищно неестественной позе с вывороченными за спину руками и подтянутыми к подбородку коленями. В затылке у него торчал напильник. Тот самый знакомый напильник, без ручки, которым они ежедневно правили топор!

Ноги предательски дрожали, когда поднимался, одной рукой опираясь на косяк двери, а другой стараясь подсветить себе зажигалкой, и, теряя равновесие, он привалился плечом к стене. Попытался вздохнуть полной грудью, но воздуха не хватало, и Андрей, рванув воротник бушлата, вывалился за порог. Не успел сделать и двух шагов, когда в скулу вдруг что-то сильно ударило, и он инстинктивно резко отшатнулся назад. Зажигалка улетела в снег. Поднеся руку к лицу, нащупал длинную щепку и, ни секунды не медля, выдрал ее из щеки. За воротник тут же ручьем побежала кровь, и голова взорвалась спасительной болью – вышел-таки из шока. Метнулся в темноту зимовья, понимая, что путь через дверь ему отрезан. И за мгновение до того, когда второй автоматной очередью полоснуло по двери, успел закатиться за печку. Мысли лихорадочно работали, пытаясь найти выход из кошмарного положения. Оставалось только небольшое окно на противоположной от входа стене, и, нащупав в темноте чурбачок для рубки дров, он, неуклюже размахнувшись, швырнул его в оконный переплет. Рванулся в образовавшийся узкий проем, но тут же застрял. Пришлось, сбросив бушлат, повторить попытку. На этот раз удалось протиснуться наружу и упасть головой в сугроб. И вовремя – в дверь уже кто-то ломился с матюгами. Андрей, вскочив, бросился к углу сруба и только оттуда, свернув, припустил что есть духу вверх по сопке. Проваливаясь почти по пояс в рыхлом снегу, скользил и падал и, снова поднимаясь, изо всех сил ломился вверх через сплошной колючий кустарник. А над головой злобно, омерзительно свистели пули. Но ему очень долго просто чертовски везло. Уже было рукой подать до долгожданной хребтины, когда тупо садануло по ноге чуть выше колена. Еще успел до наступления неминуемой боли в несколько прыжков преодолеть узкий десятиметровый взлобок вершины и кубарем покатиться вниз по противоположному крутому склону.

Алина

Бывшая жена начальника ГОВД Зареченска Алина Васильевна Савченко, хозяйка фирмы «Нюанс», включающей в себя целую сеть косметических салонов и парикмахерских, стояла у окна в просторном светлом офисе, затылком ощущая вызывающе насмешливый взгляд своего любовника Игоря Дорофеева, исполняющего при ней обязанности начальника охраны. Стояла, не столько пытаясь собраться с мыслями, сколько старательно выдерживая паузу. Необходимо было поставить его «на место». Поставить, пока еще не поздно, пока еще хоть относительно управляем и предсказуем. Благо и повод для этого наконец-то нашелся – допустил серьезный просчет, – и не воспользоваться этим обстоятельством было бы для нее непростительной глупостью.

* * *

Надо-то надо, но как это сделать, не перегнув палку? Апломба у Игоря – хоть отбавляй. Чуть пережмешь – и вспыхнет, как спичка. А там и потерять недолго, что в планы Алины пока совершенно не входило: слишком много серьезных препятствий возникло перед ней в последнее время. И устранить их она была в состоянии только его руками. Да и не в одном этом дело... Не девочка же, в конце концов, – скоро сорок пять. В таком возрасте надо быть форменной дурой, чтобы из-за какого-то «рабочего недочета» расстаться с таким бесподобным молодым мужчиной: «Это же полный эксклюзив, штучная работа! Кругом, куда взгляд ни кинь, одни пропойцы да извращенцы, одни задохлики, которых и мужиком-то не назовешь...»

* * *

На Игоря Дорофеева Алина положила глаз уже давно – еще в первые месяцы его службы следователем городского уголовного розыска под началом ее мужа. Да и как можно было не обратить на него внимания? Высокий, почти двухметрового роста, атлетически сложенный кареглазый шатен, широкой кости, с мощным торсом и крепкими ягодицами – ну натуральный мачо из глянцевого журнала, просто излучающий всем своим видом какую-то животную, дикую силу и страсть! И это в неполных-то двадцать пять, когда иной мальчишка еще и оформиться-то толком не успел?! Еще при первой встрече он окатил Алину таким жадным и открыто похотливым взглядом, что она с большим трудом устояла перед соблазном заполучить его немедленно, тем более что и усилий для этого, как она сразу же поняла, прилагать никаких не пришлось бы. Только пальчиком помани – и он твой, всем бабам на зависть... Но тогда она позволить себе этого просто не могла. Не могла по нескольким веским причинам. Во-первых, у Игоря с самого начала совершенно не сложились взаимоотношения с ее мужем: уж больно схожи оказались они по характеру – оба вспыльчивые и норовистые. И адюльтера с «этим неуправляемым сопляком» Станислав бы ей ни за что не простил, хоть и, по взаимной договоренности, они никогда особо не вникали в интимную жизнь друг друга. Во-вторых, в случае с горячим и напористым Дорофеевым вряд ли бы все это закончилось кратковременной, ни к чему не обязывающей интрижкой. Их связь непременно имела бы продолжение, а это уже было связано с риском бросить тень на непререкаемый авторитет Станислава, опорочить свой высокий статус жены всемогущего хозяина района.

Но своего часа Алина все-таки дождалась. Не мешкая, прибрала Дорофеева к рукам сразу же после развода со Стасиком. Волею судьбы она опять была свободна и имела полное право делать все, что считала нужным. А Дорофеев был ей действительно необходим. И теперь, когда у нее появился свой собственный бизнес, не только для постельных утех, а и в качестве сильной мужской руки, способной ежедневно решать возникающие перед ней проблемы. Тем более – с его образованием и соответствующей подготовкой.

И Дорофеев полностью оправдал все ее ожидания. Он не просто оказался великолепным неутомимым любовником, способным довести ее в постели до натурального умопомрачения, но и стал настоящей надежной опорой в любых ее начинаниях. До крайности честолюбивый, напористый, а при этом еще и лишенный абсолютно всяких принципов, он легко «улаживал» разного рода щепетильные вопросы, решение которых требовало жесткого подхода, а потому было ей не под силу. И чем больше ширились и прирастали ее «именные владения», тем больше она нуждалась в его услугах. Особенно после того, когда решила серьезно расширить «сферу своего влияния», осознав в определенный момент, что ее «косметический» бизнес достиг предельной точки в своем развитии. Дальше в захолустном Зареченске двигаться было некуда. Покупательная способность населения расти практически перестала. Жалкие «подачки» правительства в виде мизерных прибавок к пенсиям и зарплатам инфляция тут же сжирала без остатка, а потому количество людей, способных оплатить предлагаемые ее салонами и парикмахерскими качественные, но дорогостоящие услуги, больше не увеличивалось. А денег Алине хотелось все больше. К ним со временем у нее развился просто неуемный аппетит. Тогда-то и решила попробовать себя на незнакомом, но уж очень соблазнительном поприще (вот уж где доподлинно – золотое дно!) – прибрать к рукам всю заготовку таежных дикоросов в районе, а там, если все пойдет гладко, и весь оборот драгоценных дериватов.

По привычке попыталась заручиться поддержкой Стаса, но отставной муженек к ее новой затее отнесся с явной прохладцей. Помочь при необходимости, конечно же, пообещал, но от непосредственного участия в деле наотрез отказался. Да и к чему ему нужна была очередная головная боль, когда полновесные «зеленые рубли» от налаженного им тотального «красного» крышевания разного рода коммерческих структур, лесовиков и т. д и т. п. текли в его карман полноводной рекой. А потому полагаться пришлось в первую очередь на свои силы. На себя и на Игоря – теперь он стал для Алины просто незаменим.

Поначалу нахрапистой «команде» Дорофеева, которую он сам и подобрал, легко удавалось, по разработанному ею сценарию, «приручать» конкурентов одного за другим, а отдельных неуступчивых и вообще выдавливать из этого сектора рынка. Камнем преткновения стал Иван Филиппович Глотов, когда-то, в незабвенные советские времена, директор местного госпромхоза, а ныне вполне преуспевающий предприниматель, при первом знакомстве с которым человек несведущий ни за что не воспринял бы его всерьез. Худощавый седовласый мужичонка преклонного возраста, обычно в какой-нибудь заношенной «кацавейке» и вытертых дешевых джинсах – ну просто явный образчик городского пенсионера, едва сводящего концы с концами. Однако на самом деле был Иван Филиппович на удивление обеспечен – отгрохал настоящую усадьбу из красного силикатного кирпича под натуральной, а не какой-нибудь там металлической, итальянской черепицей со всеми надлежащими быть у ультрасовременного богатого жилища наворотами. А все благодаря тому, что вовремя после полного краха госпромхоза, случившегося не без его личного участия, выкупил за гроши пусть и пришедшую в полное запущение, но все-таки капитальную матбазу и продолжил заниматься тем же, что и раньше, но теперь уже исключительно на свой карман. Заново запустил сувенирный, таксидермический[11 - Таксидермический – цех по изготовлению чучел животных.] и деревообрабатывающий цеха. Все ж таки какая-никакая, а копейка. Кроме того, на него теперь горбатилось немало разбросанных по тайге бригад, летом копая «корень» и заготавливая самые разнообразные дикоросы, а начиная с поздней осени переходя на сбор кедровой шишки и пушной промысел. Всем им он предоставлял необходимую технику и инвентарь, а к началу охоты и нарезное оружие. И, что самое главное, при любой накладке стопроцентно «отмазывал» от ментов и бандитов, «скромно» отрезая себе половину полученных работягами доходов. Но все это было, естественно, только побочной частью масштабной «деятельности» Ивана Филипповича, предназначенной не столько для извлечения доходов, сколько для отчета перед всевозможными фискальными органами. Основные же средства приносил Глотову явный криминал – абсолютно нелегальная оптовая торговля дериватами[12 - Дериваты – ценные продукты животного происхождения, используемые главным образом в традиционной китайской медицине.] и всевозможными другими «дарами» тайги, находящимися под чисто гипотетической охраной государства. И этот «бизнес» также был отлажен Глотовым до мелочей, ведь, «войдя в рынок», он почти без потерь сохранил все свои старые проверенные связи в верхах – и в городе, и в крае. Сохранил потому, что всегда умел вовремя потрафить кому следует, щедро одарить всем тем, что ему «бог послал», нужных людей.

Естественно, ни с кем делить сферу своего «бизнеса» Глотов не собирался. А потому, трезво оценив ситуацию (такую глыбу, как Иван Филиппович, ни объехать, ни убрать с дороги было невозможно), Алина для начала задумала принудить его слегка потесниться. Но на все ее многочисленные попытки войти с ним в «контакт» Глотов неизменно отвечал мягким отказом, считая, что ни в каких партнерах абсолютно не нуждается. Эта его несговорчивость не привыкшую отступать Алину только еще больше раззадорила. И еще раз все тщательно продумав, она решила действовать по-иному. Раз уж наехать на него просто и без затей, как это делал Дорофеев со всеми другими, невозможно, пусть дорофеевская орда основательно пощиплет людей Филипповича непосредственно на местах, нанесет ему через это существенный материальный урон. Да проделает это максимально жестко, так, чтобы надолго запомнилось. А там, глядишь, и этот упертый маразматик Глотов пойдет на разговор. Пусть не сразу, но пойдет, конечно. Куда он денется.

Первые «налеты» у дорофеевских работничков (сам он, как правило, в таких «мероприятиях» личного участия не принимал) прошли без сучка и задоринки. Перепуганные трудяги безропотно отдавали все, что от них требовалось, и дело обычно заканчивалось банальным мордобоем «в назидание». Но вчера, как поняла Алина из телефонного разговора с Игорем, ситуация вышла из-под контроля и дело дошло до стрельбы. Что там у них в действительности произошло, она уточнять не захотела – не для ее женских ушей такие страсти. Напортачил – так пусть сам и исправляет. Но главное для себя определила сразу – появился хороший повод Дорофеева как следует отчитать, а это значит – еще раз указать на существующую между ними дистанцию: «Пусть, наконец, знает свое место!»

* * *

Алина повернулась, демонстративно медленно прошла к своему рабочему столу и, только опустившись в обитое мягкой кожей кресло, удобно устроив руки на широких подлокотниках, долгим и тяжелым взглядом посмотрела Дорофееву в глаза.

– Я что, по-твоему, мечтаю рассориться с Глотовым? – произнесла спокойно, уже полностью владея собой.

– Аля, прекрати... – ответил Игорь, не успев еще стереть с лица усмешку.

– Нет. В последнее время ты, по-моему, делаешь все возможное, чтобы так и случилось, – оборвала его Алина на полуслове.

– Аля, кончай... – попробовал увещевать ее Дорофеев. – Ну, слегка напортачили мои недоноски...

– Ничего себе напортачили! Да они у тебя давно творят все, что в голову взбредет. Ты тут как будто совсем ни при чем.

– Прекрати, говорю! – попытался взбрыкнуть Игорь. Терпеть не мог малейших нравоучений.

– Нет, ты послушай, – немедленно осадила Дорофеева Алина, не обращая внимания на то, что он готов вспылить. – Послушай и сделай для себя выводы. – И, не дождавшись возражений, добавила: – Глотов, к твоему сведению, уже успел нажаловаться армянам, и уж теперь, если твое последнее художество вылезет наружу, они без труда вычислят все твои проделки... Именно твои... Я тебе таких задач не ставила. Размахивать пистолетами – это твоя глупая инициатива. Или я не права?

– Алина, – все еще стараясь сопротивляться, произнес Игорь. – У меня же все под контролем. – Произнес, но после ее слов неприятно засосало под ложечкой: «Если за дело возьмутся черножопые, да еще, не дай бог, нароют что-нибудь об этой гребаной последней резне в лесу, – дело может принять совсем хреновый оборот. Да эта свора армянская на куски меня рвать будет... Сколько я их кровушки поганой за службу попортил...» И все основания для беспокойства у Дорофеева были. Пусть и оказалась вроде бы не у дел армянская диаспора после ухода Ашота Галустяна с поста мэра Зареченска, но силу свою отнюдь не растеряла. Ни одного мало-мальски серьезного вопроса в городе по-прежнему не решалось без ее непосредственного участия – слишком велико было ее влияние в крае.

– Может, мне все-таки обратиться за помощью? – намеренно бесстрастно спросила Алина. – Так будет надежнее...

– Нет, не надо, – прекрасно поняв, куда она клонит, побагровев лицом, отрезал Игорь. – Сам справлюсь... И не хуже твоего муженька... Нечего по пустякам ментовку на уши ставить.

– Хорошо, – подытожила Алина, скривившись от его нарочитой грубости. – Только всем этим займешься лично сам. Без посредников... И не когда-нибудь, а немедленно. Можешь взять мой «Чероки».

Дорофеев

– Теперь че? – Солдат, остановив машину, вопросительно посмотрел на Дорофеева. На языке давно крутилась пара-тройка смачных матюгов по поводу беспонтовой ездки за этим недострелянным сучьим потрохом, но он благоразумно помалкивал – с Игорьком лучше не препираться. В мах слетит с катушек и уроет. А может и покалечить в запаре. Такое с пацанами уже бывало.

– Разворачивайся, – после недолгого раздумья ответил Игорь. – Еще раз до развилки на трассу. А там посмотрим. – Он сидел рядом с водителем, спиной к притихшему на заднем сиденье Сычу, и непрестанно курил, натянув на лицо привычную маску непреклонной решимости и полной уверенности в себе. На самом деле его пресловутая уверенность давно уже дала трещину. И трещина эта с каждым часом бесплодных поисков расползалась все шире. Он в какой-то момент даже усомнился в правильности своего категоричного отказа от помощи Савченко, но, вспомнив, в какой форме Алина эту помощь предлагала, заиграл желваками. «Вот уж хрен там! Не дождется, мудило, чтобы я перед ним бисер метал. Тогда, в ментуре, ни о чем не просил, а сейчас – тем более... Да что я микшуюсь, в конце концов. Что я, сам не доберу этого жалкого шишкаря? Не какой-нибудь там вэдэвэшник безбашенный, – успел навести по нему кое-какие справки через бывших сослуживцев, – а обыкновенный вояка, связист. Ну, пусть там охотник и все прочее. Не попрет же дальше, в глубь тайги, раненый, да в мороз, да практически без верхней одежды. Сыч-то божится, что хорошо его зацепил. Юшкой у зимника все следы заляпаны. Значит, должен выйти где-то к поселку. А поселков в округе – раз два и обчелся: Ретиховка да Отрадное. До Отрадного километров тридцать пять. Это вряд ли... Скорее всего – Ретиховка...»

Машина упорно ползла вперед по изломанной буераками колее старой лесной дороги, мягко покачиваясь на мощных рессорах. Время близилось к обеду. Хотя какой, к черту, сейчас обед при таком раскладе. Пошел уже шестой час с начала поисков, а выходного следа из двадцатикилометрового полукруга, отделяющего участок тайги с зимовьем от поселков, они так и не обнаружили. Пропустить никак не могли. На свежевыпавшем снегу любая вмятина была видна издалека, буквально за сотню метров. Мелькнула, правда, в голове смутная надежда на то, что этот недобиток окочурился где-то в сугробе от потери крови, но ее Дорофеев решительно отмел. Интуиция подсказывала, что не может вся эта мутотень так легко и благополучно закончиться. Не может, и все тут, как бы ни хотелось.

Вчера, когда вылетел, как ошпаренный, из кабинета Алины, зло на нее вчистую выедало нутро. Даже не столько на нее, сколько на себя: «Вот же сучонка! Все-таки соскочила с крючка!» А он уже совсем было решил, что умелым траходромом привязал ее накрепко. Никуда она теперь от него не денется. Будет как шелковая, озабоченная пуделиха, жрать с ладони. И совсем недалек теперь тот долгожданный день, когда он эту стареющую дуру отволочит в загс. При всей своей внешней крутости и немереных деньжищах она же, в сущности, обыкновенная слабая баба, рыдающая взахлеб от одиночества (в этом Игорь был уверен на сто процентов!), а потому, как и все они, спит и видит, как достойный, вроде него, мужик возьмет на себя все ее проблемы, отогреет и защитит. Однако, оказывается, он явно просчитался. Не так уж крепко он ее к себе привязал, если все еще ерепенится, пытаясь отодвинуть его на приличное расстояние. Сиди, мол, попка, на своем шесте и не вякай. Ты для меня просто-напросто обыкновенный живой вибратор, машинка для сношения. И не больше того. А так, по жизни, такой же холоп, как и все остальные. «Вот же сучка!.. Ну ладно. Не все так клево в жизни, как ты там себе думаешь, тепленькая моя, – усмехнулся Дорофеев. – Этот наш с тобой спектакль еще не окончен. Сейчас бы только разобраться с этим недобитком, а уж потом я за тебя возьмусь по-взрослому. Никуда ты, золотко, от меня не денешься. Охмурю на хрен!»

В машине стояла полная тишина. «Молчат, ханорики, – удовлетворенно отметил про себя Игорь. – И правильно делают, что молчат. Такой кипеш устроили на ровном месте. Нет чтобы начистить мужичью рожи, если по-доброму не понимают. И все. И без проблем. Так нет же – давай сразу кромсать. Это все этот зечара, Сыч, выеживается. Зря, наверно, я его в свое время от зоны отмазал. Совсем отмороженный садюга. Извилин не хватает уразуметь, в конце концов, что иногда для пользы дела можно и по-тихому ситуацию разрулить. Не обязательно за собой гору трупяков наваливать».

Игорь посмотрел на часы. Часовая стрелка подбиралась к двум, пора было выходить на связь со второй группой, которую он отправил тропить шишкаря прямо от зимника. Отправил, хотя и знал, что это дохлый номер. Ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Сильный снегопад, закончившийся перед самым рассветом, начисто стер любой его наслед. Да и если бы Щир хоть что-нибудь существенное обнаружил, уже давно бы сам связался. Не утерпел бы. Уже бы визжал от распирающей гордости, расписывая свои немереные заслуги. И Игорь, поразмыслив, вернул в бардачок портативную рацию.

Неожиданно в десятке метров от капота джипа на дорогу выскочил весь в снежной пыли здоровенный вепряк и, вопреки здравому смыслу, понесся, дурень, впереди, перед машиной, прямо по выбитой колее.

– Дай я его! – дико заорал прямо в ухо Сыч.

– Вали, – не отдавая себе отчета, согласился Дорофеев. Его, как и всякого мужика, мгновенно разобрал вечно живущий внутри неутолимый охотничий азарт.

Андрей

Едва приоткрыл глаза, с трудом расцепив смерзшиеся ресницы, и тут же зажмурился от нестерпимо яркого солнечного света. Медленно, по капле, вернулась боль, а через минуту потоком хлынула в застывшее тело, и он не смог удержать стона. В ушах стоял какой-то чудовищный шум, будто в полуметре ошалело громыхал товарняк в тысячи вагонов, норовя сатанинским лязгом стылого металла разнести голову на куски. Но где-то на самом донышке замутненного сознания все еще жила данная когда-то установка на борьбу, и он попытался приподняться на одеревеневшем локте. Попытался, но даже для этого судорожного неловкого движения не хватило сил, и пришлось снова откинуться на спину...

В одну бесконечно долгую гонку на выживание превратилась прошедшая ночь. Андрей прекрасно понимал, что на него очень скоро будет объявлена настоящая охота, ведь был последним живым свидетелем бойни, устроенной на таежной заимке. И шанс на спасение оставался только один – уйти от зимовья как можно дальше. Идти и идти, превозмогая боль, пока спасительный снегопад надежно прячет от преследователей его следы. Пока разгоряченное ходьбой тело почти не чувствует холода. В тонком свитере, без шапки, не имея возможности развести костер, уже через какой-нибудь час после остановки легко превратиться в ледяной столб.

Ему очень повезло, что пуля не задела ни кости, ни артерии, а прошла навылет, только разорвав связки в нижней части бедра. Повезло, что, перетянув ногу брючным ремнем, удалось приостановить кровотечение. Хотя бы на несколько часов, в течение которых можно не ослаблять жгут без риска вообще потерять ногу. Чертовски повезло, что, под жутким обстрелом «штурмуя» сопку, не потерял свой охотничий нож и сумел вырезать из сухого дубка подобие костыля, без которого очень скоро совсем бы не смог передвигаться.

Он шел и шел, скрипя зубами. Ковылял на последнем издыхании, уже не уклоняясь от хлеставших по лицу невидимых веток. Шел, изо всех сил стараясь отогнать от себя навязчивую картину страшной нелепой смерти пусть и не слишком близких, но хорошо знакомых людей. Сейчас, когда на карту была поставлена сама его жизнь, нельзя было позволить себе думать о произошедшем! Ни в коем случае нельзя было думать вообще ни о чем, кроме маячившей за спиной опасности! И это не было проявлением трусости или черствой души. Это было единственной возможностью выжить и уцелеть.

Совсем немного, каких-нибудь пятнадцать-двадцать километров отделяло его от Ретиховки. Но разве возможно точно определить нужное направление, когда даже звезды упрятаны в сплошной снежной пелене?! И он двигался почти наобум, стараясь ориентироваться по едва видимой хребтине перевала. Падал и полз на брюхе, из последних сил продираясь через бесконечные буреломы и лозняки, жадно хватая снег пересохшими кровоточащими губами. Падал и полз, заставляя себя поверить, что сможет, что успеет добраться до человеческого жилья, пока не потерял сознания.

Семеныч

«А давай-ка мы передохнем маленько, – с трудом переводя дух, произнес Семеныч и смахнул с толстой валежины белоснежную кухту. – Вон сколько за день отмотали!» Бросил короткий взгляд на оставленную позади чащобу. Облегченно вздохнул и, не торопясь, примостился на шершавом промерзшем стволе, предварительно пристроив под «пятую точку» овчинные вихотки[13 - Вихотки – варежки (простор.).] – не ровен час, опять радикулит прижучит. На этот раз Акай возражать не стал, несколько раз прокрутился юлой, утрамбовывая рыхлый свежевыпавший снег, и тяжело бухнулся у ног хозяина. Да тут же, задрав заднюю лапу, принялся с ожесточением выгрызать намерзшие между пальцев ледышки. «Видно, теперь и ты, дружок, в конец ухайдохался, – закурив, усмехнулся в усы Семеныч. – А чего носился как чумной, за версту впереди?»

На душе хорошо было – светло и радостно, хоть и притомился порядком за день в бесплодных поисках зверя. Ну да разве ж подпустит он на выстрел в такую пору: тихо, безветренно, как и всегда после большого ненастья. И собаке не работа, а одно мученье – свежака-то по колено навалило. Вот и елозит челноком вверх-вниз да обратно. Даром что сам, охотничек, напросился. «Да что уж там, – подумалось, – хлебушко есть, вчерашнего варева еще осталось. Переживем как-нибудь. Не впервой». Много ли нужно ему теперь, одному-то, без Маши? Так только, чтобы день пережить, да ночку перебиться, да не распрощаться с божьим светом раньше отпущенного срока. Хотелось же еще и на правнука посмотреть. Скоро уже, в этом месяце, внучка Олюшка родить должна. А там, глядишь, чуток погодя и приедут домой в Ретиховку всем своим пополневшим семейством. А то и он, если бог даст, к ним в Хабаровск на недельку какую наведается. Мог бы и подольше погостить, что ему теперь – кроме курочек, никакого хозяйства... Да, правда, стеснять их там долго не хотелось. И так не протиснуться. Друг на дружку наступают. Попробуй, поживи вчетвером в двух малюсеньких комнатках...

Спешить было незачем. Сидел да покуривал, блаженно прищурившись, на самом краю высокого каменистого увала. По трем сторонам сумрачно помалкивал вековой кедрач, а впереди весело искрилась на ярком полуденном солнышке неоглядная, ровно запорошенная марь с чахлой низкорослой порослью заиндевелого чозенника на закрайках. Чистая да гладкая, без единого пятнышка, без помарочки, как недавно сотканное полотно. И таким умиротворяющим покоем дышала вся эта знакомая, но ненадоедливая благолепная красота, что сидел бы да сидел вот так, часами, ни о чем не думая, не сожалея, не обращая никакого внимания на то, что колючий морозец пощипывает разгоряченное лицо, ползет за воротник распахнутой кухлянки. Сидел бы да любовался заснеженной тайгой, не переставая удивляться великой силе божьего промысла, всему этому сотворенному им совершенству.

Резко, заполошенно прокричала где-то совсем недалеко потревоженная сойка, выводя Семеныча из блаженного забытья. А потом совсем зашлась, не смолкая, как оглашенная. И Акай встрепенулся, навострил уши. Поднял голову, шумно втягивая воздух черным кожаным носом. «На месте», – тихо предупредил собаку Семеныч и, подхватив старенькую тозовку, поднялся на ноги. Стоял, прислушиваясь, соображая, как ловчее будет подойти к дичине. А Акай уже весь изошелся в ожидании команды. Начал тонко повизгивать, то и дело бросая на хозяина недоуменные, укоризненные взгляды. «Нельзя», – непреклонно прошептал Семеныч и приложил палец к губам. А в голове все крутилось: «Как же, как же сподручнее-то будет?» Птица кричала в густом кедровом подросте метрах в двухстах, чуть левее которого начиналась и уходила вниз узкая неширокая балка, густо поросшая высоким ковылем. На противоположной ее стороне, на покатом склоне невысокой сопки темнел сравнительно редкий ельник. «Вот туда, верно, верхами и потянет, – определился он наконец. – Только б этот дурень усидел до времени. Я тебе! – погрозил собаке кулаком. – На месте! Ждать».

Перемахнуть релочку было делом минутным, но, чтобы не подшуметь, пришлось дать кругаля. А потому к нужному месту подошел, порядочно запыхавшись. Подождал, отдышался, поглядел назад из-под ладони. Акай нетерпеливо крутился, но, как хозяин и наказывал, у той же насиженной валежины. «Ну молодец, малец, выдюжил», – улыбнулся Семеныч и дал отмашку собаке.

Не прошло и двух минут, как звонкий, заливистый собачий лай разорвал лесную тишину. По «серьезному» тембру с хрипотцой хозяин сразу опознал, что она кабана гонит. Да накоротке, по-зрячему. И, дослав по пуле в стволы, приготовился к стрельбе. Но тут случилось непредвиденное – где-то впереди прозвучала короткая автоматная очередь, и Акай резко замолчал. В груди у Степаныча захолонуло от неприятного предчувствия, и он бросился навстречу.