Предатель рядом

– Я что, похож на скупщика краденого?

– Они не ворованные, начальник! – возмутился Слон.

– Ага. Я забыл. Тебе идут прямые поставки из Тольятти…

– Отвечаю – не ворованные.

– Колеса нужны.

– Сколько? – сразу последовал вопрос.

– Четыре.

– Рановато для переобувки на зиму? – Слон с едва заметной улыбкой посмотрел на опера.

– А я никуда не тороплюсь. Летние мне нужны, летние.

Копаев знал, что колес у Слона в «ассортименте» нет и тот возьмет их у кого-нибудь под честное слово.

– «Гиславед» пойдут?

– Пойдут, – ответил Антон.

Слон выкатил из металлического контейнера, служившего складом, одно за другим четыре почти новеньких колеса. Копаеву достаточно было мгновения, чтобы узнать свою «резину». Над Слоном нависла угроза.

– И сколько я тебе должен? – ядовито осведомился Антон и, не давая Броне открыть рот, поставил точку в торгах. – Ладно, Заслонкин, мне сейчас некогда. Я к тебе через пару дней подъеду, когда с делами разгребусь.

– По госцене отдам.

– А ты знаешь, на чьей машине стояли эти колеса до того, как к тебе попасть?

Слон почувствовал упадок сил. Глядя, как бывший опер грузит колеса в багажник такси, он решил сегодня же выяснить у двоих знакомых граждан, не у дома ли восемьдесят два по улице Завадского они свинтили колеса этой ночью.

– Еще один вопрос, Бронислав. Ты что-нибудь слышал об убийстве этой ночью?

– А кого именно убили?

– А что, в эту ночь много кого убили?

– Я просто так спросил. Конечно, не знаю.

– А фамилия Эберс тебе о чем-нибудь говорит?

– Говорит, – без раздумий ответил Слон, и Антон понял, что Заслонкин о случившемся ничего не знает. – Он замначальника отдела в таможне.

Все, кому «товар» приходит из-за рубежа, Эберса знают. Это Слон на рынке так, чтобы не думали, что бизнес хорошо налажен. На самом деле Антону было известно: за Слоном случаются и крупные операции по доставкам из-за рубежа контрафакта. Преимущественно отнятого у кого-то. Не брезгует он и мелочевкой – как, к примеру, колеса продать. Но дело не в жадности. Люди, которые живут такой жизнью, неуязвимы. Случись что – Слон на рынке запчастями торгует. Разве занимающийся мелкой скупкой краденого человек способен принимать контрабанду из-за рубежа?

Но Антон только что убедился – об убийстве Эберса Слон еще не знает.

На Выставочной атлетический зал был, но пускали туда не всех. Только своих либо со своими. Копаев был не свой, и никто рядом из тех, кто мог оказаться своим тем, что за дверью, не стоял. Он постучал в дверь с закрывающимся металлическим оконцем еще раз.

– Мужик, – в просвете появилось лицо, явно не вписывающееся в габариты оконца, – я же тебе сказал…

Думая о том, что будет с рукой, если он промажет, Антон врезал кулаком в просвет. Там раздался хрюк, потом шум и секунду спустя – стук внизу двери. Недолго думая, Копаев сунул руку в оконце, опустил до самой подмышки и стал нащупывать засов.

Дверь подалась вперед, и оперу УСБ стоило больших усилий отодвинуть с прохода тело нокаутированного им толстяка. В теле было около ста килограммов живого веса, плюс кожаные одеяния, плюс десантные ботинки, плюс пара цепей на поясе. Явно не от часов. Как Антон и ожидал, перед ним открылась лестница вниз.

Появились стены со свастикой, граффити с монстрами и уродливыми упыриными рожами, потолок, обитый оргалитом, на котором у самой двери готическим шрифтом на немецком языке было написано: «Работа делает свободным». Словом, дизайн не изуродованных изысканным вкусом дегенератов, предпочитающих лицезреть азиатов в газовых камерах, а негров на веревках.

Толкнув дверь, Копаев оказался почти в эпицентре событий. Зал, действительно, был, но ничего, что могло бы подчеркнуть его принадлежность к спорту, следователь в минуту первого осмотра так и не обнаружил. Лишь измочаленный боксерский мешок в углу, на котором написано «jude». Выходит, и евреев здесь тоже не почитают. Зато уважают славян. Во всю двухметровую стену красовался плакат, на котором располагался мужик с крепкой нижней челюстью. Мужик был одет в коричневую робу, держал в руке газету «Правда» и смотрел вдаль. Приглядевшись, Антон заметил, что образ героя ему до боли знаком. На Копаева не обращали внимания, поэтому некоторое время расставить все точки над «i» в отношении своих подозрений у него было. И он вспомнил. Этот плакат с надписью «Храните деньги в облигациях государственного займа» лет десять висел над булочной на Вековой. Пять лет назад он со здания исчез, и Антон с удовлетворением отметил про себя тот факт, что давать взаймы государству никто больше не будет. Оказалось, что даже написанный в таком стиле плакат способен на многое. Например, служить в подвале дома на Выставочной призывом к очищению города от «нечистых» рас. Облигацию в руке устремленного вдаль (по всей видимости, высматривающего в глубине веков дату возврата займа) мужика при помощи гуаши заменили на газету «Правда», красный комбинезон закрасили коричневой охрой и к белой рубашке дорисовали галстук, лозунг про заем переделали в призыв к чистке.

– Тебе кого?

Антон обернулся. Перед ним, глубоко засунув руки в карманы, стоял какой-то крендель лет тридцати на вид и с совершенно лысой головой. На нем была кожаная рубашка и кожаные брюки. Ниже Копаев смотреть не стал, там и без этого угадывались армейские ботинки с высоким берцем.

– Перец. Он здесь?

– Он-то здесь, а ты-то кто?

– Грубо, – оценил Антон. – Но сойдет, если услышу ответ на свой вопрос.

Вместо ответа лысый свистнул, и музыка в углу прекратилась. Казалось, все давно наблюдали за гостем и просто ждали сигнала. К месту стояния Копаева и лысого приблизились еще трое. Две девицы у магнитофона с жутким макияжем остались недвижимы – если мужчины разговаривают, дамы не вмешиваются. Ситуация осложнилась, когда по знакомой Копаеву лестнице спустился пятый.

– Мужики, а что это Кот в дверях со сломанным шнобелем лежит?

Никаких сомнений, что «шнобель» Коту сломал этот незваный гость, у присутствующих не было. От него пахло одеколоном и веяло спокойствием, словом, всем тем, что на дух не переносится в этом подвале. Услышав в глубине строя, стоящего перед ним, щелчок, Антон прикинул, каковы у него шансы на спокойный разговор.

Их не было. По растерзанному боксерскому мешку было понятно, что здесь чтут иные отношения. Лучше всего в этом зале будет выглядеть откровенный наезд, потому что результатом любого разговора станет склока. Полицейское удостоверение не сыграет: ребята порядком обкурены для того, чтобы выпустить его отсюда здоровым. Да и не было у него с собой корочек. Антон работал под прикрытием. Кто из полицейских в этой роли берет с собой служебные удостоверения? А задача у Копаева не просто уйти – для этого можно было вообще сюда не спускаться. Уйти нужно обязательно с Перцем.

– А это не тот урод, который нас в ментовку увел, когда мы двоих пидоров на Фасадной на сапоги надевали?! – Прозрение было столь неожиданно, что даже те, коих в тот день на Фасадной не было, вспомнили сразу.

Вспомнил и Антон. Было дело. Лет пять назад. Приводил он в райотдел двоих наци с ботинками в крови. Только вот лиц не помнил. Зато его лицо запомнили, как теперь выяснилось, хорошо.

– Вот эта говорящая задница, – Антон указал пальцем на первого лысого, – уверяет, что в этом учуханном подвале находится Перец. Я его заберу и уйду. Вы можете дальше слушать «Раммштайн».

Приказной тон в таких «учуханных подвалах» не любят. На нож, предвестником которого был щелчок, он среагировал сразу. С шагом назад поймал руку и резко сложил запястье напавшего по сгибу. Ладонь с омерзительным хрустом коснулась предплечья молодчика, и тот, выронив нож, заорал хорошо поставленным фальцетом.

Не дожидаясь, пока все поймут, как так могло случиться, Копаев ударом ноги поднял в воздух стоящего перед ним крепыша и тут же сунул рукой тому, что стоял слева. После встречи с зубами противника и уже случившимся ударом по Коту рука Антона заныла, но это было ничто по сравнению с тем, что испытал стриженый «чистильщик».

Сломанная рука, выбитые зубы и последующая за ними чудовищная боль увели двоих из стана противника в глубь зала. К дальнейшему сопротивлению, во всяком случае, к достойному, они были уже не способны. Тот же, кого нога следователя оторвала от бетона, чувствовал, что умирает. Разбитый пах молил о пощаде, нечеловеческая ломота, которую даже нельзя назвать болью, заставила молодчика окаменеть на полу и лишь шевелить белыми губами.

– Извините, что не убил. Так я не понял: где Перец?

Огнестрельного оружия в зале не было: Антон понял это сразу после реакции вражеской силы на утрату жизнеспособности своей большей части. Двое нетронутых Копаевым, среди которых оказался и тот, с хорошей памятью, отскочили в сторону и забряцали металлом – у одного в руках была велосипедная цепь, у второго – от бензопилы. Антон расслабился…

Поймав на противоходе того, что бензопилы любил больше, чем велосипеды, он пригнулся и сильно, как когда-то на мастер-классе айкидо, пробил цепеносцу в грудь.

Раздался то ли треск одежды, то ли костей, то ли странный выдох. Рухнув на спину, молодой человек тут же перекатился на живот и стал обхватывать руками свою грудную клетку. Поняв, что на груди еще больнее, чем на спине, сел. Когда же до него дошло, что теперь ему не обрести покоя, пока на него не наденут корсет, он зашипел, как змея, и стал делать чернобровым девицам какие-то знаки. «Просит «Скорую», – догадался Антон, угадывая в движениях пальцев молодчика цифры «0» и «3». Да, он знал: это больно.