Афанасий Никитин: Время сильных людей

– А может, спрячемся где?

– Не выйдет. Они овец полумесяцем пускают. Те объедают все, что на пути встретят. Травы вообще не остается, кусты голые, как после зимы стоят. Там нас вмиг узрят.

Афанасий задумчиво сорвал с ближайшего куста клейкий молодой листочек. Покатал его в пальцах.

– Выходит, уходить надо от берега? В горы?

– Пожалуй. Если поймают, прирежут да собакам скормят, а то и сами не побрезгуют.

– А чего ж их сюда занесло-то? – изумился Афанасий. – Тут особо кочевать негде, не степи.

– Может, недород какой в верховьях вышел или снег поздно сходит, вот и тронулись вниз по реке – травки свежей искать. Овцам-то не объяснишь, что надо пояс потуже затянуть. Они не пожрут, так сдохнут. Чувствую, и я сдохну, если не пожру, – вздохнул Михаил.

– Слушай, друже, – не обращая внимания на его стенания, пробормотал Афанасий, – а смотри-ка, сколько дерева у них. Видать, и правда они в местах, ближе к лесам лежащих, обретались.

– Ну?

– Если пару повозок умыкнуть, так их разобрать можно да плот сладить. Да на том плоту вниз и спуститься. Я прикидывал связать из обломков струга, что река на берег вынесла, но там щепа, а тут доски крепкие. Раздербаним, лыка надерем, свяжем, и в путь. Ежели вдоль берега, и палки хватит, чтоб от мелких мест отталкиваться.

– Удивляюсь я тебе, Афоня, – пробормотал Михаил. – Вроде обычный мужик. Как все. Здоровый, конечно, как медведь, но и поздоровее видали. А вот как придумаешь что, так хоть стой, хоть падай.

– Ты это в каком смысле? – обиделся купец. – В худом?

– Наоборот, – усмехнулся Михаил.

– За то, что Бог дал, не хвалят, – невидимо в темноте зарделся польщенный Афанасий.

– Не в Боге дело. Он в тебя только искорку вложил, а огонек из нее ты уж сам раздул, опытом своим, усердием да ума востростью.

– Хватит уже, – оборвал его Афанасий, тыкая пальцем в темноту. – Видишь, там, с краю, телеги кучей стоят? Те, что к воде ближе…

– Вижу, – проследил за указующим перстом Михаил.

– Большинство маленькие, со скарбом, а вот та одна большая. Видать, жилая, только войлок снят. Для починки или еще для чего в сторону отогнана. Если ее одну в воду скатить, так и хватит.

– Силенок у нас маловато. Здорова больно.

– Главное – с места столкнуть, потом сама пойдет. Ну, и мы подналяжем, сам же говорил, здоровы как медведи.

– Я только про тебя говорил. – Михаил задумчиво расчесал пальцами порядком отросшую бороду.

– Теперь, Мишка, я тебе удивляюсь. Хвалишь ты меня за востроту ума и смекалку, хвалишь, а как до дела, так в кусты?

– Афоня, – протянул тот удивленно, – к татарам в стойбище лезть – это как самому на плаху голову сложить и палачу знак подать – руби, мол.

– Да, может, так и лучше, чем бегать зайцами от охотника.

Михаил в ответ только махнул рукой.

Друзья спустились к воде и направились в сторону лагеря по узкой полоске речного песка. Остановились около тропы, вытоптанной в прибрежной растительности. Люди с ведрами и голодные животные не только выбрали здесь всю траву до мельчайшей былинки, но и содрали слой земли до самого песка. Михаил приподнялся, стараясь разглядеть, что происходит в лагере. Афанасий положил на макушку друга огромную ладонь и пригнул его к земле.

– Дура, – с расстановкой, как дитяте малому, пояснил он, – если смотришь из кустов, не поверх башку высовывай, а сбоку. Не то торчит, как чучело в поле.

– Не подумал как-то, – потер гудящую шею Михаил.

– Давай так сделаем. Я иду в лагерь, отвязываю телегу и качу к воде. Ты затаиваешься тут с саблей и рубишь всякого, кто за мной увяжется. Потом залезаем и сплавляемся на ней по течению.

– Ты один такую уволочешь? – усомнился Михаил, но больше для порядку. Ему очень не хотелось приближаться к татарскому лагерю – знал, чем кончиться может.

– Выхода нет, – усмехнулся Афанасий. – Жди.

Он пошел к лагерю, стараясь держаться края обглоданной растительности. Михаил остался один. Сначала он видел силуэт друга на фоне неяркого света костра, потом потерял. Временами ему казалось, что он видит перебегающую от кочки к кочке тень, временами думалось, что это морок.

Его начали донимать комары. Зачесалась спина, причем как раз в том месте, где не достать. Захотелось по-маленькому. Да ведь нельзя – в татарском лагере в любой момент может начаться переполох. Хорош же он будет со спущенными штанами! Чтоб как-то отвлечься, он присел, разминая ноги. Переложив саблю в другую руку, покрутил кулаком, сжал-разжал пальцы. Ногтем проверил заточку и острие своего оружия.

За этими-то занятиями он и упустил самое начало представления.

Только что было тихо и темно – вдруг стало светло и громко. Закричали люди, замычали и завозились животные, что-то грохнуло, сломалось, повалилось. Кто-то закричал. Небольшой костерок вспыхнул чуть не до неба, будто кто уронил в него старую рубаху и та занялась. В следующий момент он увидел, как к берегу катится двухколесная арба с белым шатром для пожитков сверху, а за ней бежит Афанасий, ухватившись могучими руками за оглобли и толкая ее вперед себя.

Лицо друга было перекошено от натуги. Рот оскален. Бородища и волосы развевались по ветру, могучее тело рвалось из рубахи внушительными буграми, перевитыми узлами жил. А за ним, на фоне освещенного как днем стойбища, закипала погоня. Мужчины в халатах и маленьких шапочках сбивались в плотную кучу, готовую в любой миг плеснуть в беглецов брызгами сабель и стрел.

Не помня себя, Михаил выскочил из кустов и замер, сжимая в руке кажущуюся игрушечной против такой мощи саблю. Афанасий, надсадно дыша, пронесся мимо. Подняв тучу брызг, арба въехала в воду и засела колесами в придонном иле.

– Помогай давай! – Хрип купца перерос в крик.

Татары наконец определились с вожаком, заорали, бросились за угоняемой собственностью. Михаил кинул саблю в ножны и с разбегу плечом ударил в борт. Колеса провернулись на четверть оборота.

– Еще! – прохрипел Афанасий. – Еще четверть.

– Не идет, собака! – заорал в ответ Михаил, хотя ухо друга было от него в полуаршине.

– На раз-два! – скомандовал Афанасий. – Раз-два.

Они налегли вдвоем. Арба затряслась, колеса заскрипели на несмазанных осях и провернулись еще на пол-оборота. Потеряли сцепление с илом. Утопая ногами в податливой жиже, друзья побежали по дну, выталкивая неподатливую телегу на глубину. Татары достигли берега. Размахивая факелами и крича, остановились у самой воды. Конечно, они и пили, и даже мылись изредка, но входить в нее считали чем-то святотатственным.

Дно ушло из-под ног Михаила, темные воды сомкнулись над головой. Высокий Афанасий подхватил его за шкирку и вытянул, кашляющего и отплевывающегося, на доски настила. Поднатужившись, выпрыгнул сам. Тут же вскочил, глядя на берег. Татаре все так же гурьбились там, крича и размахивая саблями, но в воду не шли.

– Вот и славно, – улыбнулся он, выдирая из бороды тину. – А смотри-ка, плывет это корыто, даже и без нашей помощи.

Михаил тоже поднялся. Показал суетившимся на берегу татарам кукиш и с удивлением оглядел новый ковчег. Двухколесная телега, называемая арбой, была размером с огромный стол. В центре – шатер из войлока, пропитанного скисшим кумысом и затвердевшего, как мрамор. Примерно сажень в поперечнике. До бортов еще по два локтя свободного пространства, до носа и кормы – высокому мужчине в полный рост уместиться. Бортик в ладонь высотой, сделанный, чтоб ничего при тряске не вывалилось, ограждал их и от забортной воды. Длинные оглобли давали дополнительную устойчивость.

– Да уж, – почесал Михаил в затылке, не зная, что и сказать. – Вот бы не подумал… А татаре-то…

– М-да, – промычал Афанасий. Ему слов тоже не хватало.

Арбу медленно относило от стойбища. Татары на берегу замолкли, будто смирились с потерей. Отошли от берега. А вскоре из виду пропали и огоньки стойбища.

– Спаслись, выходит? – спросил Михаил.