Колдун. Путешествие на восток

Когда же мы свернули в переулки, так называется пространство между двумя заборами, я стал искать нужные знаки. Пространство же это столь узкое, что пройти могут лишь два человека, третьему уже места нет. Поначалу Мия шла сзади, но постоянно спотыкалась о кочки или в подступающей мгле неправильно ставила ногу, отчего пыталась завалиться на чужой забор. Так что в скором времени я решительно схватил ее за руку и повел рядом, как неразумное дите. Впрочем, вне дворцовых залов большинство аристократок таковыми и становятся.

Дорожки петляли и уходили куда-то вглубь. Деревни строятся просто – от центра к окраине: тут не соблюдается никакая система, нет четких переходов и прямых линий. Все навалено в кучу и перемешано в хитрой паутине дорожек. Кстати, именно поэтому Москву и называют большой деревней, а вовсе не потому, что там царят хамство и полное неуважение к ближнему. Хотя, может, и поэтому. Но вы не подумайте, я к жителям столицы отношусь нормально, непредвзято. Просто, видимо, так сложилось, что из всех людей, которые живут в этом городе, я общался с самыми, как бы это сказать, «москвичами», что ли. Впрочем, знаком я был и с вполне приятными личностями. Кстати, я где-то слышал, что москвичи о петербуржцах примерно того же мнения. В общем, две столицы в одной стране – это не есть гуд.

Дома ближе к краю становились все беднее: пропали беседки, заборы обветшали, виднелись даже огороды, поросшие сорняками, а это признак крайнего упадка. И все же я не мог найти нужное мне здание. И когда я уже почти отчаялся и был готов месить грязь по направлению к таверне, мне попался на глаза дверной косяк одного из обветшалых домиков. Это оказалось единственное крыльцо в округе, которое даже в предсумеречный час освещалось факелом.

Дом был хороший, крупный, с массивными бревнами у основания, ухоженным огородом, маленькой банькой и некрупным амбаром. Что же он делает в бедном районе? Просто когда сюда заезжали нынешние хозяева, дом действительно был убогим, но наш брат труда не боится… Единственное, что разбивало образ аккуратного жилища, – это изрезанный царапинами косяк входной двери, причем факел водрузили таким образом, будто специально хотели подсветить эту паутинку.

Я, нисколько не боясь и не стесняясь, перегнулся через калитку и отодвинул задвижку. Эти задвижки вообще скорее для антуража, чем для какой-то реальной защиты. Подойдя к дому, все так же держа в левой руке уже потеплевшую ладошку дочери визиря, я провел пальцами правой по косяку. Царапины не были старыми, возникало такое ощущение, будто их подновляют чуть ли не каждый день. Я прикрыл глаза и, глубоко вздохнув, постучал в дверь. Спустя пару минут раздались шаги.

– Кто такие? – Дверь открыла пожилая женщина. Она была высокого роста и крепко сбитой. Седые волосы стянуты в тугую косу, а в мозолистых руках – длинная скалка, которая в это мгновение казалась пострашнее наточенного бастарда. Из одежды на крестьянке простой, но приятный сарафан, а на ногах – ладные сапожки, которые и не у каждой горожанки найдутся.

Засунув руку за пояс, я вытащил из потайного кармашка одну из последних золотых монет. Их у меня осталось всего четыре.

– Не пустите ли переночевать на сеновале? – спросил я, протягивая монетку.

Вы, наверное, пальцем у виска крутите: предлагать крестьянину целый золотой за постой разве что не в хлеву!

– У нас на сеновале крыша протекает и кот шальной ходит, – покачала головой женщина. На старуху она ну никак не тянула.

Я убрал золотой, а из другого кармашка достал последнюю серебруху:

– Не пустите ли переночевать на чердаке?

Хозяйка покачала головой во второй раз:

– Чердак весь в пыли и мусоре.

Тогда я в третий раз сменил деньгу, достав медную монетку:

– Не пустите ли нас переночевать в свободной комнате?

– Старый! – раздался крик. – К тебе тут пришли! А вы проходите, нечего на ночь глядя на пороге толкаться.

Я улыбнулся и спрятал монету, а наткнувшись на полные недоумения зеленые глаза, поддался какому-то наитию и подмигнул.

Внутри все было так же, как и в нашем с Добряком срубе. Ну почти так же. А если честно, то это все равно что сравнивать номер «люкс» и наркоманский хостел. У нас были земляные полы, из которых частенько вылезали черви. Здесь же пол деревянный, залитый смолой, потом посыпанный песком и сверху укрытый досками. Потолок из колотых пополам бревен, уложенных на поперечную балку, и вся эта конструкция обмазана глиной. Стены же обиты липовыми досками, а внизу стояли резные лавочки. Выше виднелись аккуратные полочки с разным добром. На окнах висели занавески, а это уже в принципе нонсенс. В поселке еще ладно, но в деревушке, фактически на хуторке, это признак зажиточности. Наверное, странно говорить про зажиточность, когда в доме живут два человека в возрасте, то есть ни в мастерской, ни в поле не поработаешь. Но все объясняется одним простым фактом.

– И кого там принесло на ночь глядя? – Из-за угла вышел крепкий старичок с повязкой на левом глазу и целой плеядой шрамов на руках. – Кому по ночам не спится?

– Хорошего ветра, – кивнул я хозяину дома.

Тот лишь отмахнулся и протянул мне руку:

– Прямых дорог. Но какие в этой тюрьме дороги и ветер?

Я пожал ему руку, как это принято на Ангадоре: то есть сжимаешь не ладонь, а предплечье.

– А тебе, труп ходячий, значит, дороги и ветер подавай, да? – раздался голос хозяюшки откуда-то с кухни.

– Молчи, карга древняя! Лучше стол накрывай.

– Пень трухлявый, ишь перед гостями перья распустил.

Странно, но все это вызывало лишь улыбку. Женщина продолжала распаляться, но старик прикрыл дверь, ведущую, судя по всему, в обедню.

– Вот ведь достала, – выдохнул он. – Знаешь, молодой, не женись. Что хочешь по жизни делай, но не женись.

Я сперва не понял, к чему это он, но Мия, поспешно вырвавшая свою ладошку из моей руки, сама дала ответ:

– Мы не вместе!

– Вот о чем я и говорю, – опять вздохнул мужик и опустился на лавочку. Я дождался, пока сядет леди, и уже потом присел сам. Хоть чему-то герцогиня Лейла и графиня Норман меня обучили. – Вы даже не вместе, а она уже вперед мужского слова лезет. А как браслет на запястье появится, так такое впечатление, что не беседу ведешь, а от служивого отбрехаться пытаешься. Натурально за глотку держат.

– Спасибо тебе за совет, – хмыкнул я. – Видимо, и ты не нашел под пнем книгу в золотом переплете, где было бы написано, как ужиться с женщиной?

– Многое я под пнем видел, многое в мешок спрятал, много на торг оставил, но такой книги не видывал. А если бы и видывал, тебе, зеленому, ни в жизнь бы не отдал.

– Так мне и не надо во владение. Так, полистать бы, посмотреть одним глазком. Глядишь, и жизнь бы наладилась сразу.

– А что, без знаний нужных совсем все плохо? – прищурился дед.

Мия смотрела на нас с легкой опаской, как смотрят на сумасшедших, ведь ей наш язык, вроде и имперский, был совсем неясен.

– Не поверишь – по глупости делаю глупые вещи, по неразумению говорю неразумные слова. Даже не знаю, что такое.

Вопреки моим ожиданиям дед лишь улыбнулся и хрустнул костяшками некогда пудовых, а сейчас сморщенных кулаков.

– Привыкнешь. На дорогах змеи ползают редко, учиться с ними общаться некогда. Так что учись сейчас.

– Попытаюсь, но больно ветер сильно в спину дует.

– Расскажешь?

– Накормишь?

Дед снова хмыкнул и крикнул:

– Презренная женщина, как там наш ужин?!

– Готово уже все! – раздался второй крик.

– Ну пойдемте.

Поднявшись, я предложил руку Мии, но та фыркнула и поднялась сама, попутно окинув меня столь уничижительным взглядом, будто перед ней полуразложившийся труп червя. Вот как женщины это делают. Вроде я с какой-то стороны и был прав, но прошел всего час, а меня уже одолевают смутные сомнения. Может, развеять волшебство и пусть ее обновленное платье осыплется травой? Кстати о волшебстве. Надо бы содержимое мешка толкнуть, а то скоро совсем без денег останемся. Я подозревал, что дочка визиря отправилась в путешествие, имея на счету в банке определенную сумму на дорожные расходы, но здесь сыграли свою роль два фактора – упертость и дутые принципы, из-за которых я бы с такой просьбой ни за что не обратился к надменной девчонке. Уж лучше потом в статью расходов включу, когда папеньке дочку передам. И будьте уверены, визирю повезет, если я на бумаге увеличу потраченную сумму всего в два-три раза.

Миновав коридор, мы очутились в обедне. На широком столе, покрытом скатертью, стояли четыре миски с вкусно пахнущим луковым супом. В центре виднелись горшочки с тушеным мясом, а на большой деревянной доске лежали разные овощи. Также был горшочек с соленьями, а на домовой печи пыхтел местный аналог чайника. Эдакий уменьшенный самовар без ножек. В животе заурчало, и хозяйка одарила меня доброй улыбкой.

– Садитесь, – сказала она, и мы расселись.