Матабар. II

Так что, разумеется, уже на второй день Ардан опробовал полный набор боевых печатей, оставленных Незнакомцем. Морозная Тьма, как он и предполагал, создавала статичную, холодную кляксу тьмы, в которой даже его глаза различали лишь общие очертания.

Ледяная Стена призывала в реальность движущуюся стену изо льда, а модификациями печати юноша совершал в ней несложный обмен. Если хочется, чтобы двигалась быстрее, то стена выходила тоньше и ниже, а если нужна массивнее и габаритнее, то скорость перемещения могла снижаться вплоть до сравнимой с улиткой.

Кстати, чтобы пробить Стену в её самом крепком исполнении Ардану потребовалось пять Стрел, что, благодаря несложной арифметике, явно намекало, что самостоятельно он бы сломать её не смог.

Увы, проверить, как с ней справились бы другие маги у юноши возможности не имелось – не Урносову же предлагать, хотя такая мысль разок и пробежала в сознании Арди, но тут же оказалась забракована в виду своей абсолютной идиотии.

Что же касалось Ледяного Залпа, то в первый раз, когда Ардан сформировал печать, то она, как и рассказывал Март, попросту рассыпалась на глазах, хоть с виду не было допущено ни одной ошибки.

Рассыпалась она и на второй, и на третий раз, пока Арди не сообразил, что если все его заклинания, связанные с водой или льдом, получались чуть сильнее, то, значит, в данном случае он добавлял больше Лей-энергии, чем требовалось.

Это сперва навело его на мысль о том, что можно было бы тратить для воплощения заклинания, к примеру, не шесть, а пять лучей, но уже после третьего эксперимента, когда печать не просто рассыпалась, а даже не формировалась, с идеей пришлось распрощаться.

Так что уже четвертый день Ардан, сидя на полу, пытался понять, как ему переформатировать печать таким образом, чтобы она могла впитать тот излишек силы, который он невольно в неё вкладывал. А еще попутно штурмовал разумом загадку на тему, почему подобная проблема возникала только именно с этим заклинанием, а не с любым другим, хотя и те получали больше Лей, чем задумывалось изначально Незнакомцем.

И самое обидное – в учебнике юноша не смог найти ни одной главы, описывающей данную задачу.

Увы, попытка догадаться о значениях всех этих хитроумных сплетениях геометрических форм и рун, не имея крепкой почвы, чтобы оттолкнуться, оказывалась сродни надежде взлететь без крыльев.

Но Арди не был бы собой, если бы спасовал перед головоломкой. Так что теперь его тренировки в зале начинались с того, что он первые полтора часа посвящал черчению новых версий Ледяного Залпа и экспериментам с ним.

В первый раз едва не отморозил себе ногу, когда печать лопнула и взорвалась фонтаном ледяных брызг. Затем, где-то к ближе концу первого десятка попыток, он смог создать некое подобие Ледяной Стрелы, но только с разветвленным наконечником.

Та не обладала какими-либо летными характеристиками, так что незатейливо рухнула на пол. Ардан уже испугался, что испортит покрытие (тоже какое-то странное, не твердое, но и не мягкое, не каменное, но и не деревянное), но мерцающая пелена впитала её так же легко, как и в любом другом случае. Так что купол не только прикрывал стены и потолок, но и пол. И что удивительно – Ардан его совсем не ощущал…

Второй десяток вариаций печатей вообще не сработал, на третьем он добился того, что на мгновение в воздухе появилось две миниатюрных, даже не дротика, а вязальных спицы. Разумеется такие снаряды его собственные пальцы не смогли оцарапать, хоть и подсказали основной принцип действия печати.

Эти спицы, зависшие над плечами Ардана, ощущались им как продолжение собственного тела и он мог управлять ими почти так же, как собственными руками. Стоило отдать мысленный приказ, как спица мгновенно срывалась в полет по траектории, выбранной взглядом (это юноша тоже выяснил на личном опыте, когда отдал приказ при этом разглядывая собственные ноги).

Сегодня он должен был начать четвертый десяток попыток в раскалывании, едва ли не наугад, скорлупы этой строптивой головоломки, но решил ненадолго отложить.

Скасти всегда учил, что если загадка, даже спустя длительное время, не дается, то стоит ненадолго от неё отстать, чтобы дать возможность глубинам разума осмыслить задачку с другой стороны.

– Ну ладно, – произнес Ардан, укладываясь спиной на пол (неожиданно теплый) и прижимая к груди посох.

Обычно в середине занятий, после попыток раскусить Ледяной Залп, Ардан тратил час на то, чтобы довести Ледяную Стрелу до той же скорости применения, что и Щит, вот только все, чего добился – способности воплощать печать из разума, без подглядок в гримуар.

Что до скорости, то в лучшем случае процесс, без помощи гримуара, занимал до пяти секунд, а это попросту несерьезно. Не говоря уже о том, что Ардан никак не мог проверить, сможет ли он использовать Стрелу в момент неожиданности или без предварительной подготовки. Рядом ведь больше не было вампира, бросающегося в него камнями…

И только после практических тренировок с Ледяной Стрелой, Арди переходил к тренировкам искусства Эан'хане. В отличие от занятий со Звездной Магией, здесь не требовались ни расчеты, ни печати, ни бесчисленные попытки довести действия до автоматизма.

Только разум, воля и желание. Соединив их воедино, Говорящему требовалось услышать среди шепотков мира расслышать то, зачем он «приходил».

И, обычно, Ардан заканчивал занятия именно так – лежа на полу, открыв миру свое сознание. Но, несколько дней назад ему показалось, что под конец занятий кто-то или что-то следит за ним.

Скорее всего – магия Урносова, решившего подглядеть за гостем. Так что Арди решил изменить расписание, чтобы не давать Старшему Магистру лишней пищи для размышлений.

И стоило ему открыть волю окружающему миру, как в безмятежной атмосфере тренировочного зала Ардана окутала симфония приглушенных отголосков. Камень под ним, прежде теплый, оказался холодным и неподатливым, но тот обнимал его и поддерживал, пока юноша тянулся сознанием к глубинам своих ощущений. Тусклый свет, прежде неживой, затанцевал, а сами светильники предстали безмолвными часовыми, играя на хитросплетениях выгравированных на стенах узоров.

По мере того как Ардан погружался все глубже и глубже, окружающие звуки комнаты стихали, сменяясь трелью неземных голосов. Те перекликались между собой, легким шелестом ветхих свитков, хранящихся в библиотеке этажом выше, или призрачной мелодией ветра, проносящегося по бесплодным просторам гранитных набережных и зданий из стали и бетона.

Эти голоса сплетали затейливые истории о забытых эпохах и невиданных мирах; о местах, где в воздухе витала магия и где звезды вели длинные разговоры с землей. Они бормотали на древних и загадочных языках, а их отзвуки были столь богаты и запутанны, что проносились мимо него, такие же неуловимые, как и лунные лучи, пробивающиеся сквозь полог хмурой ночи.

Их шепот Ардан тоже слышал.

Те бренчали струнами гитар и звенели под пальцами незримого музыканта, едва касавшегося клавиш призрачного рояля.

Каждый голос представал загадкой, именами и преданиями, с которыми ему еще только предстояло столкнуться. Они были похожи на далекие созвездия, сияющие и манящие, но остающиеся недоступными для его понимания, окутанные пеленой загадочности.

И он бежал мимо них, лишь ненадолго задерживаясь, чтобы полюбоваться призрачной красотой.

Ардан искал другое.

То, одно из немногих имен, что ему прежде уже доводилось слышать.

Там, среди тихого, едва различимого оркестра шепотов возник один-единственный голос – не просто голос, а целая песня. Она звучала чистыми и ясными напевами, подобно звону морозного колокольчика или песне северного сияния. Прозрачные кристаллики танцевали навстречу друг другу, каждый из них острее и ярче предыдущего, храня внутри лабиринта из отсветов память зимней ночи и ласку снежного ветра. Когда Ардан потянулся к ним, ему показалось, что знакомая рука, холодная и в то же время успокаивающая, переплелась с его собственной в попытке затянуть внутрь клубящегося белого шторма.

Звуки, образы, ощущения и все то, чему в человеческом языке не было слов, рисовало в сознании Ардана яркие картины.

С карнизов ветхих домиков, как драгоценные кинжалы, свисали затейливые и изящные сосульки; густые снежные шквалы с безмолвным благоговением обрушивались вниз с горных вершин, укутывая вековые леса в сверкающие белые плащи; замерзшие озера, огромные и безмятежные, бесплотно мерцали в объятиях серебристой луны. Дети играли в снежки и их смех звенел среди мерцающего покрова, укутавшего блеском уставшую землю.

И сама земля.

Изнывавшая от жары, утомленная рождением новых всходов, спряталась в неге холодного сна, внутри которого она могла отдохнуть и набрать сил перед началом нового цикла.

Это имя для Ардана не было просто словом или образом, а скорее отзвуком из глубины души, заветным воспоминанием, которое жило с ним на протяжении прожитых зим и звало его домой сквозь время.

Он чувствовал непреодолимую тягу, желание слиться с этим голосом, стать единым целым с морозными объятиями столь знакомых образов. Но как только Ардан приблизился к источнику, как только он почти почувствовал, что ледяные нити обвивают его сознание, Имя ускользнуло.

Его форма неустанно изменялась, напоминая то переменчивость снежной бури, то мимолетное мерцание инея под первыми лучами рассвета, то хруст замершего воздуха посреди острых, каменных пиков.

И с каждым мгновением, проведенным Арданом в этой несмолкающей круговерти, он постепенно терял самого себя. Свои мысли, свою память, даже собственное имя – все это растворялось, становясь, постепенно, частью той песни и танца, которыми манило его Имя Льда.

Зная, что может потерять себя, Ардан «схватил» одну из снежинок с далеких горных вершин, а может и льдинку с поверхности спящей реки, или поймал снежок, пущенный в него смеющемся ребенком или же пленил отзвук хрустящего снега, проминающегося под шагами охотников и добычи.

Когда же он открыл глаза, то прошептал услышанные им слова и на его руке появилась маленькая, не больше спичечного коробка, льдинка.

Мгновение и вот она раскинула широкие крылья и к потолку зала взмыл миниатюрный, ледяной орел. Его прозрачное, гладкое тельце ловило лучи света, искажая и преломляя их, а снежные перья роняли вниз мерцающий дождь из мельчайших снежинок.

Ардан произнес слова, не губами и языком, а волей, сердцем и разумом и ледяной орел, рухнул вниз в крутом пике. Ардан произнес другие слова и тот снова взмыл вверх, раскинув свои маленькие, но такие крепкие крылья.

Ардан протянул ладонь, прошептав новые слова и орел, вернувшись обратно, предстал в образе могучего мустанга прерий. Отбивая копытом снежные искры, он понесся по невидимым глазу воздушным тропам.

А затем все прекратилось.

Мустанг исчез, упав на пол льдинкой, мгновенно растворившейся в прозрачной, белесой дымке.

Арди, со вздохом, посмотрел на указательный палец левой руки, на подушечке которого уже затягивалась едва заметная алая точка, оставленная иголкой.